Наступила полнейшая тишина. Теплый предутренний воздух словно застыл.
В освещенном окне наверху никого не было. На улице ни души. Вор и его преследователи растаяли в гарлемской ночи.
Время шло.
Затем хлебная поверхность медленно зашевелилась, один батон встал торчком и вывалился через край корзины. За ним последовал второй, раздавленный. Казалось, хлебное варево стало закипать.
Человек выбирался из корзины, словно призрак из могилы. Сначала показалась голова, потом плечи. Он ухватился руками за края корзины, туловище приняло вертикальное положение. Затем он осторожно поставил ногу и пощупал носком тротуар. Тротуар выдержал. Тогда он переместил центр тяжести на эту ногу. Тротуар и на этот раз не подкачал. Человек перебросил через край корзины вторую ногу и встал.
Первым делом он поправил сползшие с носа очки в золотой оправе. Затем похлопал по карманам брюк, проверяя, не пропало ли чего. Все было на месте: ключи, бумажник, Библия, платок, нож с убирающимся лезвием, а также бутылочка настойки, которую он принимал от нервов и несварения желудка.
Он лихорадочно стал отряхивать одежду, словно батоны прилипли к брюкам и рубашке, а потом приложился к бутылочке. Лекарство было горько-сладким и отнюдь не безалкогольным. Он вытер губы тыльной стороной ладони.
Затем он глянул вверх. Окно было по-прежнему освещено, но оно показалось ему похожим на жемчужные врата.
Южанин орал хрипатым басом: «Давай, дружище, давай скорее к Иисусу-у-у!» Его мясистые черные пальцы летали по клавишам большого рояля с поразительной быстротой.
Сузи Окей лупил в барабан.
Поросенок дул в саксофон.
Большая шикарная гостиная квартиры на Седьмой авеню была набита битком родственниками и друзьями Большого Джо Пуллена, кончину которого они собрались оплакать.
Мейми Пуллен, вдова в черном, следила за подачей напитков.
Дульси, теперешняя жена приемного сына усопшего, Джонни Перри, бесцельно бродила по комнате, выполняя чисто декоративные функции, а его прежняя жена Аламена пыталась чем-то помочь.
Куколка, цыпочка из кордебалета, влюбленная в брата Дульси Вэла, пришла на людей посмотреть и себя показать.
Чарли Чинк Доусон, влюбленный в Дульси, вообще не должен был здесь находиться, но пришел.
Прочие оплакивали покойника по доброте душевной, по пьянке, а также потому, что царившая в комнате духота этому никак не мешала.
Сестрицы во Христе из Первой церкви Святого Экстаза всхлипывали, причитали и вытирали красные глаза платками с черной траурной каймой. Официанты вагонов-ресторанов превозносили добродетели скончавшегося шефа. Содержательницы публичных домов обменивались воспоминаниями о бывшем клиенте. Профессиональные игроки заключали пари, попадет он в рай с первой попытки или нет.
Кубики льда позвякивали в больших высоких стаканах с бурбоном, имбирным элем, кока-колой, ромом, джином с тоником. Все ели и пили. И еда и выпивка были бесплатными.
Воздух напоминал по густоте гороховый суп, от сизого табачного дымя, аромата дешевых духов, запаха потных тел, алкоголя, жаркого, гнилых зубов можно было рехнуться.
Между роялем и этажеркой с телевизором и радиолой стоял покрашенный бронзовой краской гроб. Подковообразный венок лилий украшал его, словно шею лошади, выигравшей Кентуккийское дерби и совершающей теперь круг почета. Мейми Пуллен сказала юной супруге Джонни Перри:
— Дульси, я хочу с тобой поговорить.
— Господи, — фыркнула Дульси. — Неужели, тетя Мейми, вы не можете оставить меня в покое?
Худая, длинная, изможденная годами тяжкого труда фигура Мейми в черном шелковом платье, шлейф которого волочился по полу, окаменела от решимости. У Мейми был такой вид, словно ее окатило всеми водами на земле и тем не менее не запачкало грязью.
Она решительно схватила Дульси за руку, отвела в ванную и закрыла дверь на задвижку.
Куколка внимательно следила за ними через комнату. Покинув Чарли Чинка, она подошла к Аламене и отвела ее в сторонку.
— Видала?
— Что видала? — не поняла Аламена.
— Мейми отвела Дульси в сортир и заперла дверь.
Аламена уставилась на нее с любопытством и спросила:
— Ну и что?
— Что это у них завелись за секреты?
— Откуда мне знать?
Куколка нахмурилась, из-за чего наивное выражение, обычно не сходившее с ее лица, исчезло. У нее была коричневая кожа, стройная фигура и неплохая смекалка, которую она скрывала за глуповатой миной. На ней было оранжевое шелковое платье в обтяжку, а бижутерия могла утянуть ее на дно, случись ей оказаться в воде. Она танцевала в кабаре отеля «Парадиз», и вид у нее был преуспевающий.
— Это просто смешно — в такой момент, — сказала она и лукаво осведомилась: — А Джонни что-нибудь получит по наследству?
Аламена воздела брови. Не имела ли Куколка виды на Джонни?
— Спроси у него сама, солнышко, — посоветовала Аламена.
— Зачем? Я лучше спрошу Вала.
Аламена зловредно улыбнулась:
— Осторожнее, подруга. Дульси очень следит за девочками своего брата.
— Эта стерва лучше пусть занимается своими делами. Она так виснет на Чарли, что это просто неприлично!
— Теперь, когда умер Большой Джо, у нее только прибавится прыти, — сказала Аламена, и на лицо ее упала тень.
Когда-то она была такой же, как Куколка, но десять лет сделали свое дело. Она по-прежнему выглядела очень неплохо в фиолетовом шелковом платье с высоким воротом, но глаза говорили, что их хозяйке уже на все наплевать.
— Вэл не годится против Джонни, а Чарли не дает Дульси покоя и рано или поздно доиграется.
— Вот этого-то я и не понимаю, — озадаченно проговорила Куколка. — Чего это он так выставляется? Разве что он хочет завести Джонни.
Аламена вздохнула, и пальцы ее затеребили воротник платья.
— Надо, чтобы кто-то сказал ему: у Джонни в черепе серебряная пластинка и она, похоже, сильно давит ему на мозги.
— Разве можно что-то втолковать этому желтому негру? — возразила Куколка. — Ты только посмотри на него.
Они проводили взглядом крупного желтокожего мужчину. Он пробирался к двери, расталкивая гостей так, словно его что-то разъярило. Потом он вышел и хлопнул дверью.
— Притворяется, что недоволен тем, что Дульси и Мейми заперлись в сортире, а на самом деле он просто хочет убраться от нее подальше, пока не пришел Джонни.
— Почему бы тебе не догнать его и не смерить ему температуру? — коварно предложила Аламена. — Ты весь вечер не выпускала его руки.
— Меня совершенно не интересует этот любимец пьяниц, — сказала Куколка.
Чинк работал барменом в Университетском клубе на Восточной 48-й улице. Он неплохо зарабатывал, общался с гарлемскими пижонами и мог иметь десятки таких, как Куколка.
— С каких это пор он тебя не, интересует? — саркастически осведомилась Аламена. — С тех пор как он ушел и хлопнул дверью?
— Так или иначе, мне надо найти Вала, — буркнула Куколка. Она отошла от Аламены и вскоре удалилась из квартиры.
Мейми Пуллен сидела на опущенной крышке унитаза и говорила:
— Дульси, детка, держись подальше от Чарли Чинка. Я очень за тебя волнуюсь.
Дульси скорчила рожицу своему собственному отражению в зеркале. Она стояла прижавшись к краю раковины, отчего ее облегающее платье соблазнительно натянулось на круглых ягодицах.
— Я стараюсь, тетя Мейми, — сказала она, похлопывая по своим желто-оранжевым кудряшкам, окаймлявшим ее оливковое личико, похожее на сердечко. — Но вы же знаете Чарли. Он постоянно маячит у меня перед глазами, хоть и знает, что мне до него нет дела.
Мейми скептически хмыкнула. Она не одобряла нынешнюю гарлемскую моду на чернокожих блондинок. Ее тревожные старческие глаза уставились на вызывающую пестроту Дульси: переливающиеся всеми цветами радуги туфли на высоченном каблуке, ожерелье из розового жемчуга, часики с брильянтами, браслет с изумрудом, еще один тяжелый браслет из золота, два брильянтовых кольца на левой руке и рубиновое кольцо на правой. Розовые жемчужины в серьгах походили на окаменевшие и увеличенные до невозможности икринки.
Окончив осмотр Дульси, Мейми изрекла:
— Могу сказать одно, милочка: зря ты так сегодня расфуфырилась…
Дульси яростно взметнула свои глаза с длинными ресницами, но, натолкнувшись на критический взгляд старухи, тут же их опустила, уставилась на простые мужские туфли Мейми, видневшиеся из-под черного длинного шелкового платья.
— Чем плох мой вид? — воинственно осведомилась Дульси.
— Твоя одежда ничего в тебе не скрывает, — сухо заметила Мейми и, прежде чем Дульси успела что-то ответить, спросила: — Что произошло между Джонни и Чинком у Дики Уэллса в прошлую субботу?
Над верхней губой Дульси показались капельки пота.
