— Чем плох мой вид? — воинственно осведомилась Дульси.
— Твоя одежда ничего в тебе не скрывает, — сухо заметила Мейми и, прежде чем Дульси успела что-то ответить, спросила: — Что произошло между Джонни и Чинком у Дики Уэллса в прошлую субботу?
Над верхней губой Дульси показались капельки пота.
— Все одно и то же. Джонни так меня ревнует, что когда-нибудь он на этой почве рехнется.
— А зачем ты его подзуживаешь? Разве обязательно вертеть задом перед первым встречным мужчиной?
Дульси изобразила праведное негодование.
— Мы с Чинком дружили еще до того, как я познакомилась с Джонни. Я не понимаю, почему я не имею права с ним поздороваться. Джонни, между прочим, не забывает своих прежних пассий, а у нас с Чинком вообще ничего не было…
— Детка, ты же не хочешь сказать, что весь сыр-бор разгорелся только потому, что ты поздоровалась с Чинком?
— Хотите верьте, хотите нет, но это так. Я, Вэл и Джонни сидели за столом, а потом подошел Чинк и спросил меня: «Ну что, твоя золотая жила еще не иссякла?» Все в Гарлеме знают, что Чинк зовет Джонни «моей золотой жилой», и если у Джонни в башке было бы хоть две извилины, он бы только посмеялся. Но он вскочил, вынул ножик и стал орать, что научит сукина сына правилам хорошего тона. Тогда и Чинк вытащил ножик. Если бы их не разняли Вэл, Джо Тернер и Цезарь, Джонни бы наломал дров. А так ничего не случилось, если не считать поваленных столов-стульев. Никто ничего бы не заметил, но нашлись истерички, которые подняли жуткий крик: им показалось, что вот-вот начнется настоящее кровопролитие.
Вдруг она хихикнула. Мейми вскинула голову и строго заметила:
— Ничего смешного тут нет.
Дульси помрачнела.
— Я не смеюсь, — сказала она. — Я боюсь, Джонни его убьет.
Мейми окаменела. Прошло несколько десятков секунд, прежде чем она заговорила. В ее голосе был страх.
— Он сам тебе это сказал?
— Все и без слов ясно. Я это почувствовала.
Мейми встала и обняла Дульси за талию. Они обе дрожали.
— Надо обязательно его остановить, детка!
Дульси снова обернулась к зеркалу, словно вид себя в нем придавал ей силы. Она открыла свою розовую соломенную сумочку и начала поправлять грим. Рука с помадой дрожала, когда она подкрашивала себе рот. Закончив, она сказала:
— А как его остановишь? Как бы самой на тот свет не отправиться!
Рука Мейми соскользнула с талии Дульси.
— Господи, — сказала она, непроизвольно ломая руки, — скорее бы приехал Вэл.
— Уже четыре двадцать пять, — сказала Дульси, взглянув на свои часики. — Джонни сам будет с минуты на минуту. — И спустя мгновение добавила: — Ума не приложу, где Вэл.
Кто-то громко забарабанил в дверь.
В квартире был такой шум, что стука никто не услышал.
— Откройте дверь! — донесся крик.
Кричали так громко, что Мейми и Дульси услышали через закрытую дверь ванной.
— Кто это? — удивилась Мейми.
— По крайней мере, ни Джонни, ни Вэл, — ответила Дульси.
— Может, какой-то алкаш?
Кто-то из пьяных гостей сказал голосом комедианта с эстрады:
— Ричард, открой дверь!
Так называлась популярная в Гарлеме песня, название которой возникло из скетча двух черных артистов из театра «Аполло», где пьяный негр приходит домой и требует, чтобы слуга Ричард отворил ему дверь.
Другие пьяные гости захохотали.
Аламена пошла на кухню.
— Посмотри, кто там, — велела она Сестренке.
Та подняла голову от раковины, в которой мыла тарелки.
— От этих алкашей меня уже тошнит.
Аламена окаменела. Сестренка была нанята помогать по дому и не имела права критиковать гостей.
— Веди себя прилично, — осадила ее Аламена, — и не забывайся. Открой дверь, а потом убери эту грязь.
Сестренка окинула взглядом перевернутую вверх дном кухню, злодейски сверкнув своими раскосыми глазами. Стол, портки, а также весь пол были заставлены пустыми и полупустыми бутылками — из-под виски, джина, рома, кока-колы, приправ, а также сковородками, кастрюлями и тарелками с едой — в одной из кастрюль виднелись остатки картофельного салата, в другой полуразвалившиеся куски жареной рыбы, в третьей — жареной курятины, в четвертой — свиные отбивные. Были там и противни с бисквитами и остатками пирога, и таз, где в мутной воде плавали кусочки льда. Повсюду, на полу, на столе, на полках, валялись недоеденные куски пирога и бутерброды.
— Такое мне в жизнь не убрать, — пожаловалась Сестренка.
— Иди открывай, — резко сказала Аламена. Сестренка с трудом проталкивалась через галдящую пьяную толпу в гостиной.
— Кто-нибудь откроет или нет? — кричал голос из-за двери.
— Иду! — крикнула Сестренка. — Потерпи немного.
— Ну-ка пошевеливайся, — отозвался голос.
— Там за дверью, наверное, холодище, — пошутил кто-то из пьяных.
Сестренка подошла к двери и, не открывая ее, крикнула:
— Ну что ты так стучишь — хочешь дверь сломать, что ли? Кто там?
— Преподобный Шорт! — был ответ.
— А я царица Савская, — отозвалась Сестренка, согнувшись от смеха и колотя себя по бедрам. Она обернулась к гостям, чтобы и те посмеялись. — Говорит, что он преподобный Шорт.
Кое-кто из гостей дико заржал.
Сестренка повернулась к дверям и сказала:
— А ну-ка еще раз назовись, только не говори, что это сам святой Петр пожаловал за Большим Джо.
Три музыканта продолжали наяривать вовсю, безучастно глядя в пространство, словно видели землю обетованную за рекой Иордан.
— Повторяю: я преподобный Шорт, — сказал голос.
Сестренка внезапно перестала смеяться и осерчала:
— Хочешь, скажу, почему я сразу поняла, что ты не преподобный Шорт?
— Очень хочу, — сердито отозвался гость.
— Потому что преподобный Шорт уже здесь, — торжествующим голосом объявила Сестренка. — Стало быть, ты кто-то другой.
— Господи Боже, — отозвался ее собеседник. — Дай мне терпение! — и нетерпеливо забарабанил в дверь опять.
Мейми Пуллен открыла дверь ванной.
— Что происходит? — спросила она, высунув голову. Увидев перед входной дверью Сестренку, она осведомилась у нее: — Кто пришел?
— Какой-то алкаш. Говорит, нахал, что он преподобный Шорт, — доложила Сестренка.
— Я и есть преподобный Шорт! — взвизгнул человек за дверью.
— Этого не может быть! — отрезала Сестренка.
— Ты часом не напилась, дорогая? — спросила у нее Мейми, направившись в комнату.
Аламена крикнула из кухни:
— Это, наверное, Джонни решил пошутить.
Мейми подошла к двери, отпихнула Сестренку и открыла дверь.
Через порог переступил преподобный Шорт. Он шатался, словно собирался вот-вот упасть. Его худое лицо с пергаментной кожей искажала гримаса ярости.
За очками в золотой оправе полыхали огнем красноватые глаза.
— Батюшки святы! — ахнула Сестренка. Ее лицо посерело, глаза засверкали белками так, словно она увидела призрак. — Это и правда преподобный Шорт.
— А я что говорил! — прошипел тот.
Рот у него был как у зубатки. Заговорив, он обрызгал слюной Дульси, которая подошла и стала рядом с Мейми, положив ей руку на плечо.
Она сердито отпрянула и вытерла лицо маленьким черным кружевным платочком — то была единственная деталь ее туалета, указывавшая на траур.
— Хватит на меня плевать, — фыркнула Дульси.
— Он не нарочно, — примирительно сказала Мейми.
— Грешник, объятый дро-о-ожью! — выводил Южанин.
Преподобный Шорт вдруг дернулся так, словно у него начинался припадок. Собравшиеся смотрели на него с интересом.
— Стоит трепещет, дядя Джо-о! — вторил Южанину Окей.
— Мейми Пуллен, если вы не велите перестать им коверкать замечательный спиричуэл, клянусь Всевышним, я не произнесу проповедь на похоронах, — проскрежетал преподобный Шорт срывающимся от злости голосом.
— Они хотят выразить свою благодарность, — выкрикнула Мейми, пытаясь перекрыть и музыку, и общий гвалт. — Большой Джо вывел их на путь к успеху, когда они выпрашивали на чай, играя в притоне Эдди Прайса. А теперь они провожают его в путь на небеса.
— Так на небеса не провожают, — отозвался преподобный охрипшим от криков голосом. — От их воплей скорее мертвые восстанут из гробов.
— Ладно, сейчас я их остановлю, — пообещала Мейми и, подойдя к оркестру, положила свою черную морщинистую руку на мокрое плечо Южанина. — Все было отлично, мальчики, а теперь немного передохните.
Музыка прекратилась так внезапно, что в наступившей тишине явственно послышался шепот Дульси:
— Почему вы разрешаете этому грошовому проповеднику вмешиваться в ваши дела?
Преподобный Шорт посмотрел на нее с нескрываемой злобой.
— Прежде чем упрекать меня, сестрица Перри, стряхните грязь с ваших юбок, — проскрежетал он.
