– Как ты можешь быть в этом уверен?
– Так и могу. Людям нужно доверять, Андрюха. В нашем деле без доверия далеко не уедешь.
– Ага. А с доверием в неприятности влипнешь.
– Не влипнем. По крайней мере, не по вине этой женщины.
– Да как ты можешь это знать? Ты и видел-то ее всего секунд двадцать, – начал сердиться Звонников.
– Ладно, попробую объяснить. Ты видел ее выражение лица, когда она стояла на том крыльце? Она явно была недовольна тем, что произошло в доме. Ее это сердило, раздражало, может, даже вызывало протест. Обслуга многое слышит, а видит и того больше и сплетничает об этом. Вот и сегодня эта женщина услышала новость. Не в первый раз уже услышала, но именно сегодня она ее так возмутила, что захотелось все бросить, уволиться или раскрыть всю правду. Она и раскрыла, стоя там на крыльце. Губами шевелила, репетировала. Потом ее немного отпустило. Скорее всего, про детей вспомнила или про родителей, которых содержать нужно, ну, и передумала. Сказала себе: не мое это дело, и пошла по делам. Но осадочек-то остался. Чаша терпения получила очередную порцию негатива, и когда она переполнится, не знает никто. Но уж когда это произойдет, женщина ни минуты в этом месте не останется, будь уверен.
– А ты, Гуров, романтик, – усмехнулся Звонников. – Нет, ты писатель. Вон какие истории складные сочиняешь. Заслушаешься.
– Погоди, сейчас она придет, и сама тебе ту же историю выложит. А вон, кстати, и она.
По пешеходной дорожке к красной беседке действительно спешила та самая женщина. Одна, без охраны. На лице ее была написана решимость, смешанная с чуточкой страха. Поравнявшись с мужчинами, она коротко кивнула, проскользнула в глубь беседки, присела на краешек скамьи и только потом заговорила:
– Прошу вас, встаньте так, чтобы меня не было видно с дорожки. Охранники здесь нечасто ходят, но лучше перестраховаться. Нам вообще нельзя с посетителями общаться. Разве что они сами изъявят желание. Но и тогда нужно сначала администратору доложить, официальное разрешение получить, а уж потом по беседкам рассиживать.
Мужчины как по команде сдвинули плечи, закрывая обзор. Женщина благодарно улыбнулась и представилась:
– Наверное, будет лучше, если я назову имя. Так общаться проще. Зовут меня Анастасия, можно просто Настя, так привычнее.
– Очень приятно, Настя, – в один голос произнесли полковник и капитан. Теперь, когда Настя сидела вдали от посторонних глаз, стало видно, что ей не так много лет, как показалось вначале. Двадцать семь, двадцать восемь, не больше. Вокруг глаз собрались морщинки, но не от старости. Такие морщинки появляются у людей, которые много смеются. У позитивно настроенных людей.
– Про детей беру слова обратно, – прошептал Гуров, любуясь девушкой.
– Что вы сказали? Повторите, я не расслышала, – попросила Настя.
– Не обращайте внимания, полковник немного нервничает, – произнес Звонников. – И позвольте представиться мне. Мой друг как-то позабыл назвать мое имя. Я – Андрей. Кстати, из местных, живу в поселке Панино. Слышали о таком?
– Конечно, слышала. Приятно встретить земляка в этой враждебной среде.
– Враждебной? – переспросил Звонников.
– А вы разве не по этой причине здесь? – удивилась Настя. – Я думала, вы приехали для того, чтобы разогнать всю эту шайку-лейку.
– Настя, вы хотите нам о чем-то рассказать, верно? – Гуров решил направить разговор в нужное русло. – Так расскажите, не бойтесь. Все сказанное вами останется между нами, обещаю. И повторюсь, нам нужна любая помощь. Любая, понимаете? И информация любая.
– Я понимаю, – вздохнула Настя. – Страшновато, но тут уж ничего не поделаешь. Дальше терпеть такое нельзя. Я бы уволилась, если бы не родители. Они у меня старенькие. Мама диабетик, а у папы серьезные нарушения центральной нервной системы. Сама я их обслуживать не успеваю, так как я и есть единственный источник доходов и на маму, и на папу, и на себя. Нанимаю сиделку, а стоит это дорого. Вот и приходится терпеть.
Начав говорить, остановиться Настя уже не могла. Предположения Гурова о сплетнях прислуги, о терзаниях и сомнениях, о желании уволиться и решении остаться подтвердились. Звонников только головой качал, удивляясь, насколько хорошо полковник разбирается в людях и их намерениях. Дальше девушка рассказала, в чем, собственно, заключалась новая сплетня. На самом деле сплетней она не являлась, так как содержала в себе сущую правду. Но то, как ее преподали, другим словом назвать трудно.
Суть заключалась в следующем: парня по имени Влад сотрудники клуба знали давно. Он иногда помогал готовиться к банкетам. Время от времени ухлестывал за кем-то из горничных, которые менялись быстрее, чем основной костяк обслуги успевал запомнить их имена. Еще все знали, что Влад участвует в собачьих боях. Сам Влад и растрепал. И не только про себя, а вообще про систему, когда человека выставляют против своры собак. С голыми руками, совершенно без подготовки. Настя считала это жестоким и аморальным, но нос свой в хозяйские дела не совала. И вот сегодня повариха рассказала, что Влад чем-то провинился перед хозяином, и теперь его держат в подвале под замком. Это известие само по себе звучало достаточно неприятно, но ведь на этом дело не закончилось. Не далее как час назад посудомойка, которая крутит роман с охранником, парнем приятным на внешность, но совершенно бестолковым в плане мозгов, рассказала совершенно шокирующие новости. Ее ухажер под большим секретом объявил, что в воскресенье Влада и еще двоих провинившихся Рубан собирается выпустить на ринг против новой своры, доставленной откуда-то из кавказских стран. Поговаривают, что эту свору побаиваются даже заводчики бойцовских собак. Она совершенно неуправляемая и натасканная на человека. На убийство человека. Вот какую новость сообщил жених посудомойки.
– Понимаете, что это значит? Если раньше у Влада был выбор: хочешь – бейся, не хочешь – нет, то теперь у него этот выбор отобрали. Его просто заставят сделать это. И, скорее всего, псы его убьют, а не убьют, так покалечат. Его и еще двоих людей. Разве так можно? Это же настоящее убийство! И на такого человека мне приходится работать. Понимаете, что я чувствую? Остаться здесь после того, что они сделают с Владом и другими людьми, все
