только усугубляет таковую. Раз признал вину, наказание будет суровым. Но и не признать ее ты не можешь, иначе тебя ждет допрос с пристрастием, после которого тебе все равно придется вину признать и получить то, что назначит Рубан.
– Это хорошо, что признаешь. А теперь скажи, как нам исправить положение? – Рубан торопился, поэтому назидательные речи пропустил, иначе сейчас каждый из присутствующих ощутил бы себя ничтожной букашкой, грязью под ногтями великого повелителя и еще чем похуже. Такие речи Рубану особенно удавались, но сегодня он этого удовольствия был лишен. Он помнил, что сказал полковник Гуров. Тот, кто сидел в сарае, тоже служил в полиции, так что отыскать его до того, как он попадет к своим, являлось настоятельной необходимостью. Терять все из-за просчета охраны он не собирался.
Вариант, как поймать беглецов, Торчок предложить не смог, и тогда Рубан приступил к инструктажу. План на случай, подобный этому, он разработал досконально. Не потому, что ждал побега, а просто потому, что любил быть готовым ко всему. Он отдавал отрывистые приказы, деля охранников на пары, группы и определяя для них сектора. На все про все у него ушло десять минут. Комната опустела, Рубан остался один. Рисоваться было не перед кем, горло драть и отчитывать за промах некого, а злобу, душившую изнутри, нужно было выплеснуть, иначе он мог утонуть в ней. И тогда он выпустил свой гнев на голые стены. Просто не мог держать его в себе.
– Твари, подонки гребаные! Какого хрена вы не проверили машину этого говнюка?! – орал он в пустоту. – Карманы они почистили, ублюдки недоделанные! А в машине пошарить не судьба? Какого вы ее пропустили? Ведь стоит в гараже, сам видел!
Рубан злился и на себя. Он не проконтролировал этот вопрос, спустил на тормозах даже тогда, когда новичка поймали рыскающим по чужим комнатам. Почему ему в голову не пришло проверить его историю? Почему не стал копать, не приказал обшмонать машину так, чтобы и то, что сорок лет назад завалилось за подкладку, было вынуто на белый свет? Да, его вина в этом тоже есть, и это бесило больше всего.
Прооравшись, Рубан пошел на центральный пост, куда группы охранников должны были докладывать о результатах поисков. Охранник, ответственный за координацию работы групп, покосился на Рубана. Вид у того был ужасный. От дикого крика глазные яблоки налились кровью, вокруг носа проступили лопнувшие капилляры, придавая ему сходство с рябой курицей. Рубан перехватил взгляд охранника и грубо прикрикнул:
– Делай свое дело, а глаза вниз опусти! Задолбали вы меня, уволю всех, к чертям собачьим!
Охранник поспешил отвернуться и больше в сторону Рубана вообще не смотреть.
Работа поисковых групп началась, каждые пять минут кто-то из парней отчитывался по результатам поиска, охранник вел запись и помечал время. Рубан сидел за его спиной. Он думал о том, как крупно облажался, и досадовал на то, что случилось это накануне главного события года. Завтра к десяти утра в его владения прибудут десятки состоятельных и влиятельных людей, а у него из достойного «мяса» один только Паша-охранник. И что теперь делать? Отменять мероприятие? Нет, это не вариант. Он должен придумать, как выпутаться из всего этого дерьма. Вот только разберется с беглецами и займется подбором новых кандидатов на бои без правил.
В то же самое время, когда Рубан сидел за спиной диспетчера, Гуров и Звонников пробирались сквозь кусты к моторке, оставленной на берегу реки. До лодки они хотели добраться по той простой причине, что без нее не могли получить машину, а это существенно усложняло дело. Звонников трещал без умолку, так сильно на него подействовали события прошедшего дня. Гуров его не останавливал, он прекрасно понимал, в каком состоянии тот пребывает. Это для них со Стасом подобные переделки – явление привычное, а для Звонникова – нечто из ряда вон выходящее.
Когда лодка показалась в поле зрения, где-то наверху забрехали собаки. Гуров поднял голову. Картина, которую он увидел, смела все мысли, роившиеся в голове с того момента, как он услышал о побеге пленников. По самому краю обрыва быстрым шагом шли трое охранников, а с ними штук шесть собак. Настроены собаки были решительно. Они нюхали землю, затем нюхали воздух, скалились и рычали, время от времени переходя на вой.
– Почуяли добычу, что ли? – высказал общую догадку Звонников. – Неужели беглецы где-то рядом?
– Меньше болтай! – оборвал его Лев. – Дуй к лодке, а я по берегу пройду, может, на след нападу. Раз собаки беспокоятся, значит, наши где-то рядом.
– Как же я лодку поведу, шум мотора ведь услышат, – растерялся Звонников.
– Пока не заводи, – подсказал Лев. – Сиди тихо, будь наготове. Если приспичит, рванешь вперед, я дам знак.
– Какой знак? – Звонников смотрел на Гурова каким-то отупевшим взглядом.
– Какой-какой, сам еще не придумал. Ты, главное, будь наготове. Крикну или свистну. Ты слушай, и сам поймешь.
Гуров ушел вперед. Звонников занял место у движка, положил руку на пусковик и замер, весь обратившись в слух. Прошло минут десять, прежде чем звуки с берега изменились. Он услышал топот охранников, остервенелый лай собак и крики людей. Кто кричал и что именно, Звонников не понял, но посчитал это сигналом. Рванув пусковик, он замер, дожидаясь шума двигателя. Тот фыркнул и заглох. Звонников снова дернул пусковик и снова с тем же результатом. На берегу все стихло.
– Вот дурень, рано еще, – обругал себя Андрей, возвращая пусковик на место. – Теперь не торопись, а то всех под монастырь подведешь.
А Гуров шел по кустам и пытался рассмотреть, что происходит там, в зарослях. Охранников, крадущихся по краю отвесной стены, он тоже старался держать в поле зрения. В какой-то момент ему показалось, что впереди в кустах кто-то шевелится. Он замер на месте, прислушался, но, так ничего и не услышав, пошел дальше.
Метров через пятьдесят он увидел первый след. Кто-то прошел по траве, примяв ее и впечатав тяжелый каблук во влажную землю. Кто-то тяжелый, очень тяжелый, судя по вмятине от каблука. Стас Крячко весил прилично, но не настолько. Надежда, вспыхнувшая было, тут же угасла. Гуров слегка углубился в заросли, отойдя
