— Там кто-то есть. — Томми показал пальцем вниз.
Свен-Эрик поднял крышку.
— Выходите! — крикнул он, протягивая в подвал руку.
Но никто не вышел.
Тогда Томми Рантакюрё спустился по лестнице. Через некоторое время полицейские услышали его голос:
— О черт! Успокойтесь. Вы можете встать на ноги?
Наконец над полом показалась голова. Девушка передвигалась медленно. Полицейские с двух сторон подхватили ее под мышки. Она застонала.
Анна-Мария узнала Ребекку Мартинссон.
Половина ее лица опухла и имела сине-черный цвет. На лбу зияла кровоточащая рана, а верхняя губа держалась только на полосках кожи. «Все это было похоже на пиццу с черт знает чем», — вспоминал позже Томми Рантакюрё.
Нижняя челюсть висела. Анна-Мария сразу поняла, что у Ребекки выбиты почти все зубы.
— Ребекка, — прошептала она. — Что…
Но девушка махнула рукой. Она мельком взглянула на тело Ларса-Гуннара и направилась к входной двери.
Анна-Мария Мелла, Свен-Эрик Стольнакке и Томми Рантакюрё устремились за ней.
Небо внезапно стало серым, появились тяжелые дождевые тучи.
Во дворе стоял Фред Ульссон.
Увидев Ребекку, он не произнес ни слова, однако его рот непроизвольно открылся, а глаза округлились.
Ребекка Мартинссон остановилась над телом Винни.
— Где «скорая»? — недовольно спросила Анна-Мария.
— Уже в пути, — ответил ей кто-то из коллег.
С неба закапало. Анна-Мария подумала, что труп надо чем-нибудь накрыть, например брезентом.
Ребекка отступила на шаг назад и взмахнула руками, словно хотела отпугнуть кого-то. Потом она побрела к дому, но внезапно изменила направление и развернулась к реке. Она будто шла с завязанными глазами и не понимала, где находится.
Пошел дождь. Осенний ливень потоком ледяных иголок обрушился на все живое. Анна-Мария до самого подбородка застегнула молнию на своей синей куртке. Теперь обязательно нужно накрыть труп брезентом.
— Проследи за ней, — обратилась инспектор Мелла к Томми Рантакюрё, кивая в сторону Ребекки. — Не допускай ее к оружию, в том числе и к твоему, и к воде.
Ребекка Мартинссон брела через двор. Юноша, который только что кормил печеньем мышей в подвале, лежал мертвым на гравии посреди двора.
Подул ветер, сильный, до шума в ушах. Небо словно испещрено следами когтей, через которые просачивалось что-то черное. Дождь? Ребекка подняла раскрытые ладони, чтобы проверить. Рукава ее плаща сползли вниз, обнажив тонкие запястья, руки, напоминающие гибкие березовые ветки. Шелковый шарф упал на гравий.
Томми Рантакюрё побежал догонять Ребекку.
— Постойте! — кричал он ей. — Не ходите к реке. Сейчас приедет «скорая» и…
Но девушка не слышала его, продолжая свой путь в сторону берега. Внезапно Рантакюрё охватил ужас при виде ее вытаращенных глаз и окровавленного лица с клочьями свисающей кожи. Томми понял, что боится оставаться с ней наедине.
— Простите! — Он схватил Ребекку за рукав. — Я не позволю вам… вы просто туда не пойдете.
Ребекка почувствовала, как кто-то взял ее за рукав — и словно земля разверзлась под ее ногами. В памяти всплыла фигура пастора Весы Ларссона. Однако вместо человеческой на плечах его сидела собачья голова, покрытая бурой шерстью. Черные глаза осуждающе смотрели на Ребекку. У пастора были дети. И собаки, которые не умеют плакать.
— Чего ты хочешь от меня? — спросила его Ребекка.
Поодаль она увидела пастора Томаса Сёредберга, который доставал из колодца мертвых младенцев. Он поднимал их одного за другим, кого за пятку, кого за ножку или бедро. Голые белые младенцы распухли от колодезной воды. Пастор бросал их в кучу, которая быстро росла.
Ребекка оглянулась и тут же встретилась глазами со своей матерью. Она стояла рядом, такая же опрятная и элегантная, как всегда.
— Ты так ничего и не поняла, — сказала она дочери. — Знала бы ты, что наделала!
Анна-Мария Мелла нашла в доме ковер, которым собиралась накрыть сына Ларса-Гуннара. Неизвестно, как к этому отнесутся криминалисты. Надо еще установить заграждение, пока здесь не собрался весь поселок с журналистами во главе. И еще этот дождь! Анна-Мария распоряжалась насчет заграждения и тащила по двору ковер, а сама думала о Роберте. Она представляла себе, как будет плакать в его объятиях сегодня вечером, отдыхая после ужасного дня, в котором было слишком много крови и бессмысленной жестокости.
Внезапно она услышала голос Томми Рантакюрё.
— Я больше не могу держать ее! — кричал он.
Ребекка Мартинссон вырывалась у него из рук, отчаянно размахивая кулаками. Наконец она освободилась и побежала к реке. Стольнакке и Ульссон устремились следом. Не успела Анна-Мария глазом моргнуть — как Свен-Эрик почти догнал Ребекку, а Фред отстал от него всего на какой-нибудь шаг. Еще секунда — и девушка, словно змея, извивалась в руках инспектора Стольнакке.
— Вот так! — громко повторял он. — Вот так!
Томми Рантакюрё зажимал нос ладонью, из-под которой бежала струйка крови. У Анны-Марии в кармане всегда лежали одноразовые бумажные платочки: на случай, если потребуется вытереть Густаву нос или рот после мороженого. Она протянула платочек Томми.
— Повали ее на землю! — закричал Фред Ульссон. — Здесь не обойтись без наручников.
— Какие еще, к черту, наручники! — сердито ответил Свен-Эрик. — Где «скорая»?!
Последняя реплика была обращена к Анне-Марин. Та пожала плечами.
Теперь Фред Ульссон и Свен-Эрик держали Ребекку за руки с двух сторон, а она, стоя между ними на коленях, отчаянно вырывалась.
Наконец подоспела «скорая». Одновременно с ней прибыл еще один автомобиль с мигалкой. Завыли сирены, цветные огни замелькали сквозь серую завесу дождя. Чертова суматоха!
Вдруг Ребекка закричала, заглушая все остальные звуки. Она рвалась и выла как сумасшедшая и никак не могла остановиться.
Золотая ЛапаОн черный, как сатана. Он прибежал к ней, рассекая лиловые волны иван-чая, над которыми, словно снежные хлопья, кружил белый пух, и остановился в какой-нибудь сотне метров.
У него широкая грудь и крупная голова, жесткая шерсть вокруг шеи. Его не назовешь красавцем, но он силен. Почти как она сама. Он замер и ждет ее.
Золотая Лапа узнала о нем еще вчера. Она манила его и звала, пела ему о своем одиночестве. И вот он пришел. Наконец он здесь.
От счастья у Золотой Лапы взыграла кровь. Волчица устремилась к нему и сразу перешла к любовным играм. Она сдвинула на макушке уши и изогнула длинную спину буквой S. Она красовалась. Он медленно вилял хвостом.
Нос к носу. Потом под хвост. Потом опять к носу. Золотая Лапа вытянула шею и выпятила грудь. Наступил самый торжественный момент. «Возьми меня, если хочешь», — говорила она ему.
Он положил переднюю лапу на ее плечо. Это был знак. И дальше она не могла уже себя сдерживать. Она забыла, когда прыгала так в последний раз.
Золотая Лапа сделала скачок в сторону, потом развернулась, разбрасывая комья земли. Она мчалась то в одну, то в другую сторону, то внезапно останавливалась. Она взяла разбег, прыгнула через него, потом обернулась, нагнула голову и оскалила зубы.
А потом все началось сначала.
Он бегал следом за ней, и время от времени, когда настигал ее, они вместе взлетали в воздух и делали сальто-мортале.
Они сошли с ума, а когда выбились из сил, вместе лежали на земле и тяжело дышали.
Волчица вытянула шею и лизнула ему пасть. Лапы онемели от усталости.
Меж сосен садилось солнце.
Начиналась новая жизнь.
Ребекка Мартинссон встанет на ноги — здесь я надеюсь на ту маленькую девушку в красных резиновых сапогах и спасательном жилете, что живет внутри ее и направляет ее действия. В моей истории я — бог. Даже если персонажи и проявляют собственную волю, выбор за них делаю я. Места, где они действуют, тоже выдуманы мною. Правда, на реке Торне-эльв есть поселок под названием Пойкки-ярви, однако в нем нет ни гравийной дороги, ни бара, ни дома, где живет священник.
Многие помогали мне в работе над этой книгой, и кое-кого я хотела бы поблагодарить здесь: юриста Карину Лундстрём, которая познакомила меня с интересными людьми в полицейском управлении; врача Яна Линдберга, рассказавшего мне о работе патологоанатома; докторанта Катарину Дюрлинг и юрисконсульта Викторию Эдельман, которые рылись ради меня в кодексах и консультировали во всем, что касалось законов; собаковода Петера Хольмстрёма, который поведал мне историю замечательного пса по кличке Клинтон.
Все ошибки в книге — мои. Это я забывала спросить, не понимала объяснений или воображала, что знаю лучше.
Спасибо издателю Гуннару Нирстедту за его отношение ко мне; Элизабет Ульсон Валин и Джону Эйру за обложку. Лизе Берг и Хансу-Улофу Эбергу за внимательное чтение. Маме и Еве Йенссен за то, что в нужный момент не забывали похвалить меня. Папе, который разбирается в картах, в молодости видел живого волка и занимался подледной рыбалкой, за ответы на мои многочисленные вопросы.
