«Уважаемые Сергей Николаевич и Ирина Андреевна! Прошу извинить меня за то, что покидаю ваш праздник, не попрощавшись. Но моя дама проявила неожиданную обидчивость, и после телефонного разговора с ней я понял, что должен мчаться искупать свою вину перед ней за то, что оставил ее в новогоднюю ночь. С праздником вас и всего вам самого доброго. Николай».
«Что ж, парень не на шутку расстроился, раз сбежал, – подумала Ирина. – Но и лицо держит. Молодец».
Следом за ней из комнаты вышел Березин.
– Ира, что происходит? Где Николай?
– Ушел. – Она усмехнулась. – Вернее, сбежал. Сережа, он требовал у меня какую-то пленку. Почему ты меня не предупредил об этом? Почему я ничего не знаю об этой пленке? Почему ты ставишь меня в положение, когда я вынуждена на голову становиться, чтобы никто ничего не заметил? Почему?
Она сама не заметила, как стала повышать голос. Чувство вины, угнетавшее ее все последние дни, в один миг обернулось злостью, как только она почувствовала, что можно в чем-то упрекнуть не только ее саму, но и Сергея.
Березин шагнул к ней и крепко схватил за руки.
– Тихо! Не кричи. Он объяснил тебе, что это за пленка?
– Нет. Предполагалось, что я и так все знаю. Другой вопрос, знаешь ли ты сам. Он требовал у меня пленку и шантажировал фотографиями твоей шлюхи-жены, к которой ты, однако, не брезговал прикасаться. Разумеется, она была во всем лучше меня, даже сравнивать нечего. Она записала на пленку какой-то разговор, который компрометирует руководителей твоего банка и, вероятно, тебя самого. Она шантажировала тебя? Ну, скажи! Где эта проклятая пленка? Я хочу сама послушать, из-за чего весь сыр-бор, из-за чего я должна проявлять чудеса сообразительности и хладнокровия, умирать от страха каждые десять секунд и расходовать нервные клетки, вместо того чтобы спокойно сидеть за столом. А ты сидишь там, пьешь водку со своими друзьями и даже не считаешь нужным ни о чем меня предупредить. Да еще позволяешь приводить сюда эту стерву Мельниченко. Как будто не знаешь, что она из себя представляет. Я что, по-твоему, робот? Игрушка? Вещь без нервов, без чувств, без страха? Ты что, думаешь, что я не живая? Ты думаешь, раз меня убили, то меня больше нет?
– Ира!
Он сильно встряхнул ее, потом крепко обнял, прижал ее голову к своему плечу, положив ладонь на ее затылок.
– Ирочка, прости меня, прости, родная. Я не думал, не предполагал, что тебе так тяжело. Ты так хорошо всегда держалась, не жаловалась, не ныла, и я решил, что все в порядке. Я очень виноват перед тобой, милая моя. Я должен был сказать тебе все заранее, но я был уверен, что про эту пленку никто не знает, кроме меня. Да, ты права, она меня шантажировала, она требовала денег, много денег, угрожая обнародовать запись. Сначала я отдал ей все свои сбережения, она поехала за границу с любовником и там все промотала. Вернулась и снова потребовала денег. Она требовала все больше и больше, и я начал перекачивать деньги с чужих счетов, обманывать компаньонов. Но долго это продолжаться не могло, а аппетиты ее все росли и росли. Но я был уверен, что про пленку знали только мы двое – она и я.
Березин взял ее лицо в ладони и осторожно поцеловал в лоб, в щеки, в губы. И снова горячая волна нежности захлестнула его. Но какой-то островок сознания, не поддающийся этой жаркой, расплавляющей все вокруг волне, твердил ему, что ничего не получится.
– Какая идиллия! – раздался у него за спиной ядовитый голос.
Ирина резко вырвалась, Березин обернулся. На пороге кухни стояла Олеся Мельниченко собственной персоной.
– Сергей Николаевич, поделитесь секретом столь долговечной любви.
Ирина поняла, что журналистка как следует набралась. Ее слегка покачивало, и ехидства в голосе было явно больше, чем позволяли даже очень либеральные приличия.
Сергей мило отшутился и, взяв настырную журналистку под руку, пошел к гостям. Ирина тихонько скользнула в свою комнату, чтобы подкрасить губы и поправить прическу. На туалетном столике рядом с зеркалом стояла в серебряном паспарту фотография молодой красивой женщины, обнимающей смеющегося и счастливого Сергея Березина.
«Ирина Березина, – мысленно произнесла Ирина, глядя на фотографию, – ты мне надоела. Если бы только знала, как ты мне надоела!»
К собственному удивлению, Настя Каменская впервые за все годы работы в уголовном розыске с удовольствием подумала о том, что впереди еще один выходной день. Конечно, это не означало, что он действительно будет выходным, поскольку в жизни оперативников вообще нет такого понятия: завтра – выходной. Есть всяческие приблизительные определения типа «завтра день, когда я имею право не бежать на работу к десяти часам, если, конечно, ничего не случится». Ну и, разумеется, это проклятущее «что-нибудь» непременно случается.
31 декабря и 1 января Настя крутила и вертела сведения, привезенные из чеховского роддома, складывала из них разные мозаичные картинки, вводила имена и даты в компьютер и придумывала самые разнообразные варианты программ, при помощи которых эти сведения можно было комбинировать. Лешка ворчал, потому что сам рассчитывал поработать на компьютере и хотел за четыре праздничных дня написать доклад, с которым ему предстояло в конце января выступать в Стокгольме.
– Из-за твоих дегенеративных убийц моя научная карьера полетит под откос, – ныл он, поглядывая из-за ее плеча на экран монитора. – Давай я тебе помогу, а то ты никогда не закончишь.
– Уйди, Чистяков, не стой над душой, – умоляюще говорила Настя, ласково прижимая его ладонь к своей щеке. – Сама справлюсь.
Новогоднюю ночь они провели вдвоем, накрыв праздничный стол и уютно устроившись на диване в комнате. Телевизор включали только один раз, ближе к полуночи, чтобы не пропустить торжественный момент, а потом сразу же выключили его, забрались на диван с ногами и, пристроив тарелки с закусками на коленях, проболтали часов до трех, после чего быстро убрали посуду и улеглись спать с чистой совестью и сознанием того, что Новый год встретили вполне достойно.
Следующий день Настя проспала до полудня и потом до позднего вечера занималась именами и фамилиями женщин, рожавших своих детишек в родильном доме подмосковного города Чехова. Часам к одиннадцати вечера она выключила компьютер и сладко потянулась, выгибая затекшую спину.
– Все, мировое светило, завтра будешь творить свой бессмертный доклад. Я освобождаю тебе машину.
– Всех убийц повыловила? – насмешливо спросил Алексей.
– Пока ни одного. Завтра еще думать буду. Хорошо, что еще один спокойный день есть. Может быть, будет, – добавила она, спохватившись.
2 января позвонил Константин Михайлович Ольшанский и сказал, что только что разговаривал по телефону с академиком Зафреном.
– Старик уверен, что рука одна и та же, – сообщил он. – Заключение в полном объеме будет готово через два дня, в том смысле, что он его напишет.
– Неужели действительно Светлана оказалась талантливой писательницей?
– Похоже, что так. Значит, у Параскевича могли быть реальные причины если не для самоубийства, то по крайней мере для глубокой депрессии. Между прочим, мне начальник следственной части одно дело сует и на твоего Колобка ссылается. Вы что там, на Петровке, с ума все посходили? Других следователей во всей горпрокуратуре нет?
– Какое дело, Константин Михайлович?
– Григорьеву, восьмидесятого года рождения. Труп на Котельнической. Что твоему шефу прибило мне эту девочку подсунуть, не знаешь?
– Не знаю, честное слово. Может, потому, что ею Юра Коротков занимается?
– А ты?
– Ну и я тоже, куда ж я денусь. Вы же знаете, я всеми делами нашего отдела занимаюсь, одними больше, другими меньше, но обязательно всеми. Но вообще-то я догадываюсь, откуда ноги растут. У нас ведь в последние четыре года количество зарегистрированных изнасилований все время снижается, особенно подростковых. Сексуальная свобода и распространение порнухи свое дело сделали, девочки теперь намного охотнее идут навстречу нескромным желаниям мальчиков и потом не предъявляют никаких претензий. Но классические случаи все равно остались, они связаны с психопатологией, там механизмы совсем другие, и такие преступники на сексуальную революцию не очень-то реагируют, у них своя программа в голове. Поэтому каждый случай изнасилования, сопряженный с убийством, особенно если речь идет о несовершеннолетней девочке, может расцениваться как сигнал о том, что появился очередной псих со своей программой. Каждый такой случай сразу же берется под строгий контроль. Ну и вполне понятно, что Колобок хочет сделать этот подарок именно вам, потому как любит вас безмерно и доверяет вашему профессионализму. А если вы этим обстоятельством недовольны, то лучше оторвите голову мне. Это будет справедливо.
