Он стоял рядом с хрупкой, закутанной в траур Нормой Стеймз; двое сыновей поддерживали вдову — она едва держалась на ногах. Около Хэнка, старшего, высилась чья-то могучая фигура — должно быть, отец Барри Калверта. Справа от великана Марк увидел директора; тот тоже заметил его, но сделал вид, что не узнал: игра продолжалась даже у могилы.
Ризы отца Грегори слегка трепетали на холодном ветру. Подол был заляпан грязью — целый день шел дождь. Чуть поодаль стоял молодой священник в черной рясе и белом стихаре.
«Я подобие твоей невыразимой славы, хоть и покрыт язвами греха», — нараспев читал отец Грегори.
Плачущая жена наклонилась и поцеловала Ника в бледную щеку; гроб закрыли. Пока молился отец Грегори, гробы с телами Стеймза и Калверта медленно-медленно опускали в могилы. С тяжелым сердцем наблюдал за ними Марк: это его тело в гробу могло бы сейчас опускаться все ниже и ниже.
— Со святыми упокой, о Христос, души рабов твоих там, где нет ни болезней, ни горестей, ни вздохов, но вечная Жизнь.
Благословив покойных в последний раз, православный священник осенил себя крестом, и толпа начала расходиться.
После службы отец Грегори сказал много теплых слов о своем друге Нике Стеймзе и выразил надежду, что он и его сослуживец Барри Калверт погибли не напрасно; Марку показалось, что священник обращается именно к нему.
Марк увидел Нанну, Аспирина, Джулию и безымянного сотрудника, но понял, что не должен заговаривать с ними, и незаметно исчез. Пусть другие оплакивают мертвых; его дело найти их живых убийц.
Марк вернулся в сенат более чем когда бы то ни было преисполненным решимости узнать, кого же из сенаторов не хватало на этих горестных двойных похоронах. Останься он чуть подольше, он бы увидел, как Матсон непринужденно беседует с Грантом Нанной и говорит ему, каким хорошим человеком был Ник Стеймз и какую потерю понесло в его лице правосудие.
Вторую половину дня Марк провел в Комитете внешних сношений: слушал Пирсона и Нанну. Если преступник один из них, его хладнокровию можно позавидовать. Марк уж было собрался вычеркнуть их имена из списка, но не смог: еще один факт нуждался в проверке. Когда наконец Пирсон закончил свою речь и сел, Марк почувствовал страшную слабость. Надо хоть сегодня отдохнуть, а то еще три дня ему не продержаться. Он вышел из зала заседаний и позвонил Элизабет, чтобы уточнить время ужина. Потом набрал номер кабинета директора и сообщил миссис Макгрегор номера телефонов, по которым его можно найти: ресторан, квартира, дом Элизабет. Миссис Макгрегор молча записала телефоны.
На обратном пути на хвост ему сели две машины: голубой «форд»-седан и черный «бьюик». Приехав домой, он бросил ключи Саймону. Прогнал гнетущую, неотвязную мысль о том, что за ним постоянно следят, и переключился на более приятные мысли о предстоящем вечере с Элизабет.
6 часов 30 минут
Марк шел по улице и думал о том, как проведет сегодняшний вечер. Я уже не могу без нее. Это единственное, в чем я уверен на настоящий момент. Вот только ее отец… Как мне не хочется подозревать его, собирать на него досье. Впрочем, я ведь в ней самой и то сомневаюсь.
Он зашел в цветочный магазин и заказал дюжину роз — одиннадцать красных и одну белую. Девушка протянула ему открытку и конверт; он в задумчивости уставился на плотный белый квадрат, в голове проносились обрывки предложений, стихов… Что бы такое написать? Наконец его осенило. Он заулыбался и аккуратно вывел:
Она затмила факелов лучи.
Сияет красота ее в ночи,
Как в ухе мавра жемчуг несравненный
Редчайший дар, для мира слишком ценный.[15]
P. S. Современный вариант. А если это долгожданная любовь?
— Пошлите их немедленно, — сказал он.
— Да, сэр.
Отлично. Теперь домой. Что бы такое надеть? Темный костюм? Слишком официально. Светло-голубой? В нем он будет похож на педика, и зачем он вообще его купил? Двубортный пиджак, он самый новый — годится. Теперь рубашка. Белая, спортивная, без галстука. Или голубая, торжественная, с галстуком? Пожалуй, лучше белую. Не то. Я же в конце концов не невеста. Побеждает голубая. Теперь ботинки. Со шнурками или без? Пожалуй, без. Носки. Тут выбрать не трудно. Надену темно-синие. Подведем итоги: голубая рубашка, темно-синий галстук, темно-синие носки, черные мокасины. Одежду аккуратно сложим на кровати. Примем душ и вымоем голову — кудрявые волосы мне нравятся больше. Черт, в глаза попало мыло. Достань полотенце, вытри глаза, брось полотенце и прочь из душа. Полотенце обмотано вокруг талии. Бреюсь; второй раз за сегодняшний день. Осторожно. Не порежься. Одеколон. С силой, досуха вытри волосы полотенцем. Кудри, кудри, кудри. Назад, в спальню. Тщательно оденься. Не промахнись, сразу завяжи галстук, а то помнется. «Молнию» — вверх: вроде похудел в талии. Теперь — к зеркалу. Видал и похуже. К черту скромность — нечасто встретишь такого красавца. Проверь, на месте ли деньги, кредитные карточки. Пистолет оставим дома. Все на месте. Запри дверь. Нажми кнопку лифта.
— Пожалуйста, ключи, Саймон.
— Черт побери, — Саймон вылупил на него глаза, — нашел себе новую кралю?
— Ты меня лучше не жди, Саймон: а то я, если мне сегодня не обломится, пожалуй, трахну тебя.
— Спасибо за предупреждение, Марк. Я в тебя верю, старина.
Чудный вечер; а теперь — в машину; проверим часы: 7.34.
Директор снова критически оглядел свой смокинг. Как плохо без Рут. Экономка старается изо всех сил, но разве можно сравнить. Плеснем себе виски и проверим, все ли на месте. Свежевыглаженный смокинг несколько старомоден, рубашка с плоёной грудью только что из прачечной. Черный галстук. Черные носки, черные ботинки, белый платок — все в порядке. Включим душ. Ох, как же вытянуть у президента что-нибудь полезное? Черт, где мыло? Приходится вылезти из душа и промочить коврик и полотенце. Второго полотенца нет. Как мерзко воняет мыло! Его теперь, похоже, выпускают только для гомиков. Хотелось бы по-прежнему получать довольствие из армии. Выйди из душа. Растолстел. Надо сбросить килограммов шесть. Слишком белое тело. Быстро спрячь и забудь. Побрейся. Добрая, старая опасная бритва. Никогда не брейся дважды в день — только если обедаешь с президентом. Слава Богу. Не порезался. А теперь — одеваться. Ненавижу «молнии». Черный галстук. Черт побери, у Рут всегда получалось с первого раза, безукоризненно. Попробуем снова. Ну наконец-то. Проверь бумажник. Вообще-то он скорее всего не понадобится. Разве что у президента сейчас туго с деньгами… Скажи экономке, что будешь после одиннадцати. Надень пальто. Внизу, как всегда, ждет в машине спецагент.
— Здравствуйте, Сэм, прекрасный вечер.
Единственный работающий в ФБР шофер открыл заднюю дверь «форда»-седан.
В машине сверим часы: 7.45.
Спешить некуда — времени полно — приезжать заранее неохота, — и, как назло, пустые дороги, а впереди — целая вечность — надеюсь, она уже получила розы — в Джорджтаун поедем кружным путем, мимо мемориала Линкольна, вверх по набережной Залива Скал и парковой дороге мимо Потомака — там красиво — по крайней мере можно внушить себе, что любуешься пейзажем. Не бросайся вперед на желтый свет, хотя водитель в машине у тебя на хвосте явно опаздывает и машет руками. Никогда не ставь Бюро в неловкое положение. В Джорджтауне держись подальше от троллейбусных линий, не дай Бог занесет, еще врежешься, и что тогда? В конце улицы поверни направо и поставь машину в положенном месте. Медленно кружишь, где бы припарковаться? Негде. Становись во второй ряд и молись, чтоб не заметила дорожная полиция. С независимым видом, не спеша, иди к дому — готов спорить, она все еще в ванной. На часах 8.04. Отлично. Звони в дверь.
— Мы немного опаздываем, Сэм. — Наверное, не стоило этого говорить: Сэм превысит скорость и может поставить Бюро в неловкое положение. Почему всегда, когда спешишь, на улицах такое сильное движение? И этот чертов «мерседес» перед нами, еще красный свет не зажегся, а он уже тормозит. Что толку в автомобиле, из которого можно выжать скорость 120 миль в час, если не хочешь превышать и тридцати? Ну слава Богу, «мерседес» свернул к Джорджтауну. Наверное, актер или художник. Богема. Вниз по Пенсильвания-авеню. Вот наконец и Белый дом. Поворот на Западный президентский проспект. Стража у ворот машет — проезжай. У Западной галереи — стоп. Навстречу выходит человек из охраны президента в смокинге. Галстук у него получше моего. Бьюсь об заклад, он на резинке, с вечным узлом. Да нет, скорее у них, в Белом доме, по штату положен человек, который завязывает галстуки всем сотрудникам. А может, женат, будь он проклят. Самому так не завязать. Идешь за ним через фойе в Западную приемную мимо статуи Ремингтона. Снова человек из охраны в смокинге. И снова отличный галстук. Сдаюсь. Меня провожают до лифта. На часах 8.06. Неплохо. Захожу в Западную гостиную.
