ли не в полночь и унесший жизнь Ефрема Ушакова…
Все это было более чем странно, требовало тщательного разбирательства, и то, явно поверхностное следствие, проведенное районной прокуратурой по факту гибели человека на пожаре, явно не устраивало Головко. Молодой следователь, о котором рассказал Овечкин, действовал по принципу «погиб Максим, да и хрен бы с ним», а эта смерть, как и сам пожар, «случившийся по вине неисправной электропроводки», требовали совершенно иного подхода.
— Может, прокатимся до пожарища? — предложил Семен. — На месте, как говорится, виднее.
Когда подъехали к пожарищу, Овечкин подошел к полусгоревшему остову дома и словно застыл у черного провала окна. Дождался, когда к нему подойдет Головко, и с нескрываемой болью в голосе произнес:
— Вот отсюда, из этого окна я его и вытащил, когда ребята сбили огонь.
— И он уже не дышал?
— Какое там «дышал»! Он даже не колыхнулся, когда ему стали делать искусственное дыхание.
— Это случилось после того, как обрушилась крыша? То есть, его могло прибить и упавшей балкой?
Овечкин отрицательно качнул головой.
— Вот тут-то, товарищ мой дорогой, и вся заковыка. Не могло его садануть балкой. Крыша была двускатная, неправильной формы, и когда она схватилась огнем, то как бы сползла ближе к заднику. А Ефрем лежал почти у самого окна. И я не могу понять, почему он не сиганул в окно, когда увидел, что крыша огнем схватилась.
— А если он еще до этого наглотался дыма? Скажем, спал. А когда понял, что дом горит, то единственное, на что хватило сил, так это доползти до окна.
И вновь отрицательный кивок головой.
— Но почему… почему нет? Тысячи людей погибают, надышавшись дыма!
— Не верю я в это, не верю! Во-первых, надо было знать Ефрема, а во-вторых…
И замолчал, настороженно покосившись на следователя, словно наболтал лишнего.
— Что во-вторых? Ну же, Тихон Степаныч! Он что, я имею в виду Ушакова…
Догадавшись, о чем спрашивает Головко, Овечкин утвердительно кивнул головой.
— Да. По крайней мере мне так показалось. — И заторопился, словно боялся, что столичный следователь, точно так же, как и районный, поднимет его на смех: — Я ведь не первый раз угоревших да погибших на руках нес, и показалось мне, что Ефрем еще до пожара Богу душу отдал.
— А что вскрытие показало?
— Чего? — удивился Овечкин. — Вскрытие? Да какое там нахер вскрытие! И без того нашему следоку все ясно было: погиб при пожаре, надышавшись угарного дыма. С тем и похоронили.
«М-да, — хмыкнул про себя Семен, — именно так и не иначе поступил бы на месте районного следователя каждый второй коллега из районной, городской или областной прокуратуры. Смерть человека, задохнувшегося в дыму на пожаре — обыденное дело в России, и копаться в каждом отдельном случае… на это никаких следователей не хватит. Ну да ладно, об этом чуток попозжей», — решил Семен и тут же спросил:
— Кстати, Степаныч, ты опрашивал соседей Ушакова насчет его гостей? Может, его и в тот день навещал кто-нибудь?
— Само собой.
— И что?
— Соседка, что напротив, рассказала, будто уже ближе к вечеру к нему приезжал какой-то туз на черной огромной иномарке. В доме Ефрема они пробыли часа три, не менее, после чего уехали.
— А самого Ушакова она после этого видела?
— Спрашивал, но ничего точного она сказать не могла.
— И после этого, уже поздним вечером — пожар?
— Да.
— А этой соседке не случалось раньше этого «туза» видеть?
— Спрашивал и это. Говорит, будто раза четыре приезжал к Ушакову только в этом году. Запомнила из-за машины.
Уточнив кое-какие детали, Семен предложил довезти Овечкина до дома, и когда капитан уже выбирался из машины, то не удержался, чтобы не спросить:
— Насколько я понимаю, вы намерены начать расследование.
— Да. И поэтому прошу помочь мне. Надо будет присмотреть за пожарищем, чтобы не растащили по бревнышку, и второе… Буду выносить постановление об эксгумации трупа, и поэтому придется организовать мужиков для раскопа.
Обговорив с Овечкиным день и время эксгумации трупа Ефрема Ушакова, Головко решил еще раз навестить семью Мансуровых, тем более что тому было две причины. Во-первых, ему вновь захотелось повидать Злату, а во-вторых, предыдущий разговор так и остался незаконченным, зависнув на фразе, которую произнесла Ольга Викентьевна: «Поговорите с Ефремом. Думаю, он откроет вам глаза на ту икону, что выставлена, как «Спас» Андрея Рублева.» Семен уже не сомневался в том, что мать Златы, проработав много лет с Лукой Ушаковым, знала или по крайней мере догадывалась о чем-то таком, что знал только сын Ушакова — Ефрем, но в силу каких-то причин не могла до конца раскрыться следователю прокуратуры. Но сейчас, когда его уже не было в живых…
Эксгумация трупа Ушакова была назначена на вторую половину дня, и Головко, предварительно выяснив у Златы, в какое время в семье Мансуровых заканчивается утренний чай, в десять утра стоял на пороге широко распахнутой двери. Судя по улыбке Златы и приглашающему движению руки, в этом доме он был не самым незваным гостем.
Протянув Злате букетик ландышей, Семен поинтересовался, снимают ли в этом доме туфли, на что получил осуждающе укоризненный ответ глазами: «Вы не на Востоке, где не принято входить в дом обутым. Слава Богу, в Москве пока что живем, в России, где испокон веков считалось западло заставлять желанного гостя менять туфли у порога на лапти». «Спасибо», — кивком головы поблагодарил ее Семен и, повесив на вешалку «ветровку», с букетиком нарцисс в руке прошел в комнату, где его уже ждала Ольга Викентьевна.
Ее волосы были красиво уложены, а губы слегка подкрашены, что скрывало бледность лица.
— Простите, ради Бога, за вторжение, но я не слишком рано?
— Отчего же рано? — удивилась Ольга Викентьевна, принимая цветы. — Тем более что мы ждали вас к чаю. Надеюсь, вы не очень плотно завтракали?
Головко только хмыкнул на это. Уже два года — после развода с женой, которой надоело жить на нищенскую зарплату следователя по особо важным делам Следственного управления при Московской городской прокуратуре — он жил в холостяцкой квартире, и привычный бутерброд с колбасой или с сыром по утрам при всем желании нельзя было назвать «плотным завтраком».
Ольга Викентьевна поняла его без слов.
— Злата, дочка, — крикнула она в сторону открытой двери, — мы голодны. Будь любезна, завари чай. Ну а мы пока что посекретничаем немного. Кстати, — спохватилась она, — большое вам спасибо за то, что сдвинули это дело с мертвой точки.
— Какое дело? — поначалу даже не понял Головко.
— Ну как
