Поиск наследника сингапурского состояния сложился удачно. Пожилой учитель, проживавший с женой и сыном в городке Синди, неподалеку от Пярну, настолько ошалел от свалившихся денег, что подарил мне комнату в своем доме. Он закрыл её на ключ, который тут же мне и вручил. Я в шутку предложил обменять комнату на фиктивный брак его сына с Мариной. К удивлению, семья согласилась без колебаний.
Я сделал Марине прощальное подношение — юридически безупречный эстонский брак и, соответственно гражданство, а также «уход в окружающую среду», то есть работу в театре юного зрителя, где её муж, с которым она развелась почти сразу, работал помощником режиссера. Папаша Кокло, когда я вернулся в Бангкок, утвердил список моих чудовищных расходов, и Рум в Париже оплатил их, то есть «скандинавское свидание» принесло мне ощутимую дополнительную прибыль.
Сладкие семь месяцев. Мы учились эстонскому и проводили дни, когда она не воплощала образ зайца, в лохусальском пансионате…
…Пять с лишним лет спустя мне не хотелось домысливать, как бы смешались наши черты (отчего не сказать так выспренно?) в нашем ребенке. Пристально разглядывать фотографию на приборной доске джипа я постеснялся.
Медный лом, сваленный в контейнеры вроде мусорных под застекленной антресолью, свидетельствовал, какими именно перевозками промышляет второй эстонский муж. Сколько тонн цветного металла вмещало чрево подводной самоходной баржи «Икс-пять»? Водоизмещение двадцать семь тонн — так, кажется, она сказала?
Я знал устоявшуюся характеристику кадрового состава «благородных корреспондентов» — гангстеры, контрабандисты, наемники и уголовники, объединяемые в команды убийц и диверсантов. Для выполнения задания Шлайна такие мне вполне подошли бы.
Я подумал, насколько значимо теперь то, что Ефим не знает об этом моем контакте в Эстонии. Возможно, самом надежном для меня контакте в этих краях. Приходилось лишь сожалеть, что Марина — не из алексеевских выпускников.
— В Таллинн из России проездом через Минск прибудет важный гость инкогнито, некий генерал в гражданском костюме, — сказал я. — Мы можем поговорить об этом?
— Действительно, — сказал Рауль. — Мне давно полагалось бы оставить этот проклятый офис и спуститься вниз… Видите, как обрабатывают винт? Восемь узлов скорости в погруженном состоянии. Это раньше. Будет десять… Действительно.
Марина выдержала паузу, пока шаги её второго эстонского мужа, вполне осведомленного в делах жены — иначе, откуда такая тактичность? — не отгремели по трапу за дверью, которую Рауль не забыл защелкнуть.
— Лучше бы тебе не приезжать, — сказала Марина.
— Лучше бы нам вообще никогда не встречаться.
— Ну, с личным, я надеюсь, на этом покончено? — сказала она и всхлипнула.
— Нос покраснеет, — сказал я.
Ефим Шлайн подобные настроения, если они им овладевали, резюмировал следующим образом: «Куплю флейту-пикколо, поставлю в ногах банку из-под «Нескафе» и буду исполнять вперемешку соло «Ах, вы сени, мои сени…» и «Прощание славянки» в переходе под Тверской возле гостиницы «Минск»». Отчего именно в том московском переходе, я не спрашивал. У него имелась явочная квартира в угловом доме напротив. Сказывался его извечный профессиональный кретинизм. Флейте же, да ещё пикколо, как и репертуару, объяснения не находилось… В моем ремесле, где любая мелочь — часть мозаики, которую складываешь наугад, отсутствие объяснения — неопознанная угроза.
Чем грозила сырость, которую Марина теперь разводила передо мной?
Не слишком благородные угрызения «благородного корреспондента», у которого своя, в разрез с моей, игра? Или меня уже оплакивают?
— Все, — сказал я Марине и тронул её пальцы, лежавшие на колене. — С личным мы покончили. Пожалуйста, не капризничай… Мне нужна помощь.
— Ладно, извини… Итак, ты голый и в сугробе.
Я не убрал руки с её пальцев. Она перевернула ладонь и сжала мои.
— И ввалился с холода, — успел сказать я, прежде чем мы принялись целоваться.
Где она доставала в Таллинне парижско-японские духи «Иссии Мияки»? Щеки её были влажные. Слезы казались прохладными. Кажется, я дал волю рукам. Она мягко оттолкнулась.
— Ну, ты, Бонд, Джеймс Бонд…
Я вытянул из кармана платок и протянул ей. Она отвела его.
— Увы, мадам, я — не француз Дефорж, я — Дубровский…
Раскачивающаяся тень стальной авоськи с якорем-осьминогом возникла за стеклянной перегородкой антресоли. В ангаре внизу её второй муж орал на такелажников, перекрывая гул лебедки.
— Он работает на твою контору? — спросил я.
— Это существенно?
— Все существенно.
— Нет.
— Нет?
Она промолчала.
— Контрабанда цветных металлов — тоже нет? И контрабанда ювелирных изделий — нет? Сырых бриллиантов, золота, платины, никеля — опять нет? Наркотики — конечно же, совсем нет?
Я не вставил в список бочки с химической заразой. Только подумал о них. И правильно сделал, потому что услышал от Марины:
— Тюки он принимает в Калининграде.
А где же еще? Такой вопрос напрашивался. И вслед за ним следующий, который вытягивался автоматически: не гонять же «Икс-пять» по петровским каналам за подпольным товаром по варяжскому пути через Ладогу?
Вместо этого я сказал:
— Цепочка утягивается в море и перед пограничной зоной исчезает на глубине, скажем, двадцати-тридцати метров, чтобы вынырнуть в открытом море и опять поднырнуть под пограничную зону… скажем, шведскую, или норвежскую, или датскую, или, чуть дальше, голландскую… Я ведь знаю, Марина, как возят травы и порошочки. Каждый второй караван обозначен осведомителями и перехватывается на пороге цивилизованного мира. Транспортник «Икс-пять» обрывает слежку в море… Бедный, бедный цивилизованный мир…
— Ты не похож на охотника за контрабандой.
— Я и не охотник. Я вполне за вольное предпринимательство… Вот что. У Рауля определенно есть осведомители в департаменте полиции. Мне бы знать, не принимаются ли теперь какие-нибудь особенные меры безопасности в Таллинне? Скажем, вдруг люди Рауля узнали, что планируются рейды по притонам, обыски в сомнительных квартирах или, скажем, наращивается скрытое патрулирование. Словом, полиция отчего-то проснулась. Что-нибудь в этом роде…
— Он поддерживает контакты в управлении береговой охраны. Полиция его не интересует. Только здесь, в Лохусалу, местный констебль, которому отстегивается автоматически…
— Скажите пожалуйста! Поддерживает контакты, а не сует бабки подонкам, не пьянствует с ними по саунам с девками и все такое прочее! Поддерживает контакты! — сказал я, передразнивая её интонацию.
— Да уж не ревнует ли пожилой месье?
Что-то в её голосе переменилось. Слышался оттенок тревоги.
— В Таллинн приезжает группа из Москвы, она будет работать под прикрытием, — сказал я. — Русские предупреждены, что здесь, или в Пярну, или в Риге готовится покушение на генерала Бахметьева. Узнать бы консультировались ли москвичи с местными? Знают ли местные, что крупный предприниматель и кандидат в российские губернаторы подвергается опасности, и если знают, то понимают ли, насколько рискуют, проморгав заказное убийство…
— Заказали тебе?
Она уставилась на меня.
— Мне.
Марина подошла к стеклянной перегородке. Помахала кому-то ладонью, наверное, Раулю, вниз, в ангар. Улыбка, спешно и нарочито натянутая, ещё угасала, когда она отвернулась от окна. Чеканя слова, сказала:
— Значит, Москва хочет спланировать убийство, исключающее провал. Репутация качества твоей работы — это твоя репутация. Они считают, что ты можешь все. И к тому же ты — всегда ничей. Так и сейчас, верно? Лучший и только по найму, верно?
Я не стал скромничать, слегка развел руки.
— Вот видишь… Формально, выходит, тебя на этом свете нет. Ты вне правового поля. Москва желает спланировать контрмеры и, судя по всему, будет принимать их по всем доступным здесь направлениям. Ее собственная группа со своей работой. Ты — со своей. Подключат и местную полицию безопасности, я уверена. Может быть, она уже подключается. Подключатся, конечно же, и рижане, поскольку беда может прийти на их территории. А дальше — больше. Встрепенутся шведы и англичане, потому что они натаскивают эстонцев. И немцы, потому что эти натаскивают рижан… Я поговорю с Раулем о том, что тебя интересует.
— Тебе не кажется, что меня подставляют?
Она наморщила лоб.
— Когда спланируешь покушение, тебе затем, возможно, поручат спланировать и его предотвращение. Но, в отличие от первой части твоей работы, об этой второй никто, скорее всего, никогда не узнает… В том числе и специальная группа москвичей, поскольку — так полагается — ты и твой оператор присланы отдельно и независимо от них. Кто знает, может, даже в пику. Это общий стандарт. Взявшись за подготовку покушения, ты превращаешься в опасное привидение. А отлов призрака начнут все. Если о подготовке покушения знает московская контора, она оповестила об этом местную. И так далее. В конце концов, ты станешь этим материализовавшимся привидением для всех. Для москвичей, эстонцев, латышей, англичан, шведов и немцев… И если ты окажешься со своим планом на их пути, а рано или поздно окажешься, они сметут тебя, не запрашивая разъяснений у твоего оператора. Все твое прошлое говорит о том, что ты злоумышленник… И когда выяснится, что тебя, Шемякина, наконец-то не стало на этом свете, все вздохнут с нескрываемым облегчением.
