фантазии поддерживает на должном уровне.
– Как-нибудь в другой раз, рейхсляйтер! – произнёс Мюллер. – И не в Берлине!
От последнего уточнения Борман закатился смехом. Успокоившись, он произнёс:
– Вы шутник и большой хитрец, Мюллер! Наши опорные базы в Аргентине, Боливии, Парагвае, я уже не говорю о термостойких пустотах ледовых пещер Антарктиды, в любое время готовы принять фюрера и нас. Трансконтинентальные подводные лодки ждут нашего прибытия в норвежских фьордах. Что нам ещё нужно, чтобы спасти себя от цепких пальцев Сталина? Терпение и доверие фюрера. Так что, Мюллер, расслабьтесь. Верьте, фюрер всё предусмотрел, он не бросит нас.
– Я сделал всё, чтобы русские успокоились и перестали меня искать, – с опаской косясь на дверь, как бы кто не услышал, загадочно произнёс Мюллер, но тут же осёкся.
– Вот как?! – удивился Борман – И что же вы сделали, чтобы менгрел Берия не арестовал вас? Знакомый хитрый огонёк всё ярче мерцал в глазах Мюллера.
– В мою могилу сегодня опустили пустой гроб, чьё содержимое составляют кости шести различных людей. Скоро на моей могиле установят мраморный памятник.
– А вы не соглашались, что хитрец, а, Мюллер! – сказал шутливо Борман. – До такого спектакля даже я не могу додуматься, правда, у меня другие пути к спасению.
– Я в этом и не сомневался, рейхсляйтер! – согласился Мюллер. – Такой человек, как вы, способен на многое, но Берлин окружён, это событие осложнит наше исчезновение из города.
– Оставьте свои страхи, Мюллер! – произнёс Борман. – Страх и надежда, запомните это, Мюллер, порой могут убедить любого человека в чём угодно.
– Я согласен с вами, рейхсляйтер! – вставая с кресла и направляясь к двери, сказал Мюллер. – Солдатские шинели ещё не сброшены с плеч, а победы иногда туманят людям головы.
– Вот именно в этот момент нам и надо уходить!
– Вы заглянули в мои мысли, рейхсляйтер! – обернувшись к Борману, сказал Мюллер.
– Вот и думай, Мюллер, что хочешь, – с усмешкой произнёс Борман.
С этими словами Бормана группенфюрер повернулся и скрылся за дверью.
Уже снаружи оглянувшись назад, на бункер, Мюллер с грустью на лице посмотрел на монолит цилиндрической формы и с неопределёнными чувствами сел в свою служебную машину, которая укатила его в гестапо.
22 часа 00 минут
Гитлер был утомлён трудностями, которые он пережил за проходящий день. Фюрер сидел за столом с картами, неподвижный взгляд его выпученных глаз заставлял некоторых присутствующих фиксировать взгляд на залитом электрическим светом поле. Они не могли знать, что Гитлер видел в настоящем будущие события, суть, как он полагал, и результат реализации его свободной воли. Он шёл сюда и знал, что это случится. Сомнения у него рассеялись. Каждый новый день приближал его к поражению, он хорошо осознавал его последствия для себя, но в данной ситуации предпочёл до конца оставаться фюрером. На скамье у стены сидел доктор Геббельс. Справа и сзади фюрера находились генералы Кребс и Бургдорф, рейхсляйтер Борман, госсекретарь Науман, посланник МИДа Хавель; адъютанты фюрера: Мейер, Гюнше. Люфтваффе представлял Белов, кригсмарине – адмирал Фосс.
– Мой фюрер! – генерал Вейдлинг, командующий обороной Берлина, стал говорить без утайки, демонстрируя Гитлеру большой лист бумаги, где выводились схемы направленных ударов Красной Армии. – У нас не осталось сил, которые смогли бы остановить натиск русских. Линия фронта, что проходит через Берлин, медленно, но верно приближается к центру города. Боеприпасов осталось на 3–4 дня, мы не в силах долго удерживать Берлин. Наши войска ждёт повторение той же ситуации, что я наблюдал в Восточной Пруссии, будучи командиром 41-го танкового корпуса. Мой фюрер! Я собственными глазами видел, как войска, скопившиеся на узком участке, терпели поражение.
Бледный Геббельс и растерянный Борман устремили свои вопрошающие взоры на Гитлера, но тот хранил молчание, пока сам не понял, что так дальше продолжаться не может. Самому Вейдлингу хотелось выкрикнуть фюреру слова, полные отчаяния: «Мой фюрер, ведь это сумасшествие! Такой большой город, как Берлин, с нашими силами и малым количеством имеющихся у нас боеприпасов защищать нельзя. Подумайте, мой фюрер, о бесконечных страданиях, которые должно будет вынести в этих боях население Берлина!»
– Вы очень храбрый генерал, Вейдлинг! – сказал фюрер. – По крайней мере, вы не приукрашиваете боевую обстановку, а докладываете так, как она и есть на самом деле.
– Но что нам делать, мой фюрер! – в речь фюрера Геббельс вставил свои фразы. – Героических усилий наших ополченцев мало, они постоянно находятся под мощным вражеским обстрелом, автоматные очереди врага косят их, как это делают с хлебом бауэры в пору урожая. Я думаю, мой фюрер, нам необходима внешняя сила, которая извне в корне изменила бы расстановку сил и пришла на помощь Берлину.
– Вы правы, доктор Геббельс! – произнёс Гитлер. – Силы, действительно, неравны. Берлин задыхается в тисках русских, но если мы, предположим, сдадим город сегодня, чьё пространство для нас и есть фактор силы, то что скажут о нас потомки завтра? Что мы трусы? Пораженцы? Я должен победить здесь либо погибнуть. Сбежать, как это сделал Геринг, значит, обречь себя на полное бесславие перед историей. Я уже не говорю о том, что с падением Берлина поражение Германии в этой войне неминуемо.
– Да, мой фюрер! – Геббельс сдался под доводами фюрера. – Наш Третий рейх не устоит, если в нём все будут ждать падения Берлина. Город является зримым символом рейха, с его сдачей русским можно будет
