Лиза нахмурилась:
— Почему вы так решили?
— По радужной оболочке глаз, — пояснил я. — Ну и некоторым другим признакам. Ладно, давай ключи, а то меня там друг заждался.
Она замерла на пороге кухни:
— Какой еще друг?!
— Не волнуйся! — рассмеялся я. — Насколько я разбираюсь в молодых спортсменках, этот тип тебе должен понравиться. — И горестно вздохнул: — Не то что я.
Лиза фыркнула и пошла за ключами.
Получив знакомую связку, я тоже фыркнул и пошел на улицу. В голове зло пульсировало одно только слово — "ловушка"… Въехал во двор, закрыл ворота и зарулил за дом, чтобы машину не было видно с дороги. Ужасная, конечно, конспирация, но все равно как-то спокойнее.
Потом наконец выпустил Джона, и тот сразу же на полминуты задрал лапу на угол фундамента.
— … и пожалуйста, веди себя прилично, — наставлял я его по пути к крыльцу. — Сейчас познакомишься с девушкой. Новой девушкой. Она — своя. Своя, понял? Хотя возможно, и такая же "ловушка", как телеграмма, но пока — своя. Что теперь поделаешь — коли влипли, придется расхлебывать…
Лиза… (Я всё никак не мог привыкнуть к этому имени в данном приложении — раньше оно ассоциировалось у меня с кем-то нежным, тонким и хрупким.) Лиза встречала нас в прихожей. Волосы ее были уже аккуратно расчесаны, а по губам явно пробежалась помада. Не для меня, разумеется, — для тех, кого бьют сковородкой по балде, не причесываются и губ не красят. Ладно же…
Я коварно протиснулся в дверь первым и ехидно прошелестел:
— Ну, знакомьтесь!
Елизавета дежурно улыбнулась в ожидании…
Я сделал за спиной незаметный знак рукой — и распахнул дверь…
Когда мы в обнимку, как два пьяных грузчика, оба на задних лапах, ввалились в прихожую, мадемуазель Лизетта сначала побелела как, извините, труп. Однако ж не зря я еще раньше отмечал особую склонность Джона к женскому персоналу Земли…
Уже через секунду наглец аккуратно водрузил свои огромные лапы ей на плечи и трогательно лизнул в нос. Опасный, конечно, и весьма рискованный ход — а ну как истеричка?
Но когда еще через секунду вдруг раздался такой радостный девичий смех, что у меня заложило левое ухо, я подумал, что, кажется, этот дом нас принял.
…Гм, а примем ли мы этот дом?..
Да, начало было вполне дружелюбным. Когда же улеглись "первые радости" и некоторая суматоха, вызванная желанием Джона осмотреть и обнюхать новую конуру, я пригласил Лизавету на кухню:
— Попьем чайку?
Она сморщила носик.
— Ой, не хочу!
Я сморщил свой.
— Сам не хочу, но есть разговор.
Джона, чтобы не мешал, я оставил в коридоре. Закрыл дверь и:
— Выкладывай.
— Что выкладывать? — не врубилась она.
Впрочем, едва лишь я многозначительно показал на свою контуженную голову, врубилась и заалела как маков цвет.
— А-а-а…
— Ага, — сурово подтвердил я. — А ну-ка, дорогая, колись: по какому же такому ужасно вескому поводу ты чуть не разнесла мне череп?
Лизавета чирикнула:
— Испугалась! Думала… думала, вы — это те… — И умолкла.
Я насторожился:
— Погоди-погоди! Что значит — "те"? Кто — "те"?
Румянец на ее щеках опять начал уступать место девственной белизне.
— Те, которые…
И снова пауза.
— Ну-ну, милая! — не очень галантно подталкивал я ее. — Ну рожай… То есть, я хотел сказать…
— Я поняла, что вы хотели сказать, — ледяным тоном произнесла девушка. — Хорошо, нате! — И, достав из кармашка короткой джинсовой юбки свернутый в несколько раз бумажный листок, бросила его на стол.
— Давайте. — Я развернул листок и громко прочел вслух: — "Хочешь повеселиться крошка? Я хочу. Жди". М-да-а…
— Вот видите, — расстроенно вздохнула Лиза.
Я кивнул:
— Вижу. И ты, несчастная, вообразила, что автор этой гадости — я?! Да еще и без запятой перед обращением! Большего оскорбления ты мне нанести не могла!
Она вымученно улыбнулась:
— Всё шутите. А что, что я должна была вообразить, когда увидела, как вы лезете через забор?
Я покачал головой:
— И это стало главной причиной? Ну и нравы у вас: порядочному человеку нельзя и через забор перелезть. Где и когда ты нашла эту записку?
Лиза посмотрела на настенные часы:
— Примерно в десять утра. Вышла во двор, а она лежала на дорожке недалеко от калитки.
— Понятно… — Я повертел измятый лист в руках: хрен его знает, много тут не высосешь — написано обычным шариковым черным стержнем, корявыми печатными буквами. — Понятно, — повторил я. — И ты решила, что через забор лезет гнусный насильник, и отважно взялась за сковороду? Похвально. Слушай, а почему дверь-то не заперла?
В глазах ее мелькнули храбрые искорки:
— А специально и не заперла! Хотела, чтоб уж сразу и наверняка!
Я невольно в который уже раз помассировал шишку.
— Практика, значит, имеется?
Она потупилась:
— Да было как-то…
Я хмыкнул:
— Ну да, а повторение, конечно же, мать учения?
— Можно сказать и так.
…Можно, уставившись ей прямо в глаза, полурассеянно думал я. Сказать-то, милая, можно всё… Чёрт, но какая же знакомая, просто до жути знакомая складывается ситуация! Ведь год (или почти год) назад всё начиналось по точно такому же сценарию: не успеваю я нарисоваться в этом доме, как возникают "телефонные угрозы". Правда, другой женщине и под другим соусом, но суть-то от этого не меняется! Вот и сейчас — неведомые злодеи снова будто нарочно ждут, когда на сцене появлюсь я, и только потом начинают выкидывать свои штучки.
Уж извините, конечно, за цинизм, однако они что, не могли изнасиловать эту "дзюдоистку" вчера? Или позавчера? Ну почему именно сегодня, и зачем предупреждать?! Есть, кстати, и еще некий любопытный аспект…
— Слушай, Элизабет. — Она поморщилась. — А почему ты, получив эту мерзость, — ткнул пальцем в записку, — никому о том не сообщила? Позвонила бы дедушке.
— Дедушке?.. — Она явно была озадачена. — Но зачем дедушке?!
(Гм, ну что это — притворство или наивность? И такой кристально-невинный взгляд! Нет, либо в этой замечательной семейке все поголовно первоклассные актеры, либо она действительно не понимала. Или же…)
— Зачем — дедушке? — недоумевающе повторила Лиза, и я заюлил как уж.
— Ну-у-у, мало ли… Вдруг чем помог бы…
Она раздраженно дёрнула плечом:
— Не знаю, что вы имеете в виду, но как раз деда-то мне совершенно не хочется беспокоить. Пожилой человек, уже на пенсии, зачем зря расстраивать?
Я согласился:
— И правда незачем. Да и чем он, бедненький, помог бы, верно?
Лизавета секунду поколебалась. Потом медленно кивнула:
— Верно…
А между прочим, задумчивость была ей куда более к лицу, нежели нервозность и распаленность. Сейчас она смотрелась гораздо лучше, чем со сковородкой. И вообще, девчонка очень даже в порядке. Правда, грудью пока не в тетю, грудь еще, так сказать, в стадии формирования, в то время как, sorry1, станок…
Я хлопнул по крышке стола.
— Ладно, перерыв. Ну что? Сообразим на двоих?
— ?!
— Только в смысле обеда, — успокоил я девушку, продолжая, несмотря на напускную полудурь, внимательно наблюдать за ее явными и неявными реакциями и эмоциями. Вообще-то самовыражается подружка достаточно сдержанно, однако нет-нет да проскальзывало в ее взоре нечто трудноклассифицируемое и туманное. Хотя это вполне могло быть элементарное беспокойство и дискомфорт от неожиданного появления в доме чужого человека. Действительно, вполне могло быть.
Она вдруг резко поднялась.
— Ты куда? — удивился я. — А ну садись.
Она, немного поколебавшись, снова села и уставилась в окно. Вздохнула:
— Ну?
— Баранки гну. Чего дуешься? Дуться скорее положено мне. Давай-ка, дорогая, сразу расставим точки над "i", а также двоеточия над "ё", поскольку, как бы это ни было тебе не в жилу, но хотя бы сегодня я, увы, ночую здесь. Потом? Потом поглядим. Идем дальше.
Первое. Я совершенно не собираюсь грубо приставать к тебе, а также негрубо брать за руку, строить глазки, томно вздыхать и тяжко дышать под луной. Короче, за свою как моральную, так и физическую целостность можешь не беспокоиться. Клянусь!
Пункт второй. Поскольку налицо имеется некая эпистолярная угроза, убедительно попрошу не выкидывать впредь никаких незапланированных трюков, в том числе и со сковородкой, — а быть все время начеку и слушаться меня во всем, что касается вопросов обороны и особливо нападения.
Третье. Мальчика, который мается сейчас за дверью, зовут Джон. Парнишка он, как ты уже убедилась, душевный, но переходить какие-то грани фамильярности во взаимоотношениях с ним не советую. Одно слово — собака, и собака очень опасная. А впрочем, что я тебе лекцию читаю, видела ведь таких у дедушки, да?
