Девушка молниеносно исчезла, однако через полминуты нарисовалась опять.
— Толя! Говорят, это срочно.
Чертыхнувшись, Кузнец вылез из-за стола.
— Подожди, мигом.
Я кивнул:
— Давай-давай, мне торопиться некуда. — А сам сконфуженно подумал: "Брешешь, ох, брешешь! Ох, торопишься к морю и к Маргарите…"
Кузнец вернулся минуты через три. Саданул дверью так, что под потолком закачалась люстра с висюльками. Потом одним глотком осушил кружку с почти ледяным уже кофе и, присев на стул, сжал кулаки:
— Гадство!..
— Что стряслось? — участливо поинтересовался я. — Неприятности?
Кузнец скрипнул зубами.
— Сука… Мою пару за городом какой-то фраер обул!
— Да ну?! — изумился я. — Надо же… А психология и индивидуальный подход?
Он разозлился.
— Иди ты… со своей психологией! Ребята по-человечески: так, мол, и так — а у него в машине псина свирепая, с медведя, чуть не загрызла, да еще и гранату, падла, достал!
Я сокрушенно покачал головой:
— Надо же… Да, а у меня, Толь, теперь тоже собака есть. Такой потешный кобель, молодой, правда, еще…
— А иди ты со своим кобелем! — Кузнец в сердцах грохнул кулаком по столу, однако тут же опомнился: — Слышь, извини, но сам видишь, не до тебя сейчас. Надо срочно эту тварь выцарапывать.
— Конечно-конечно, — сочувственно закивал я. — Всё вижу. А что значит — обул? Бабки отнял?
Он забарабанил пальцами по столешнице.
— Кабы бабки!.. Хуже, куда хуже… — Снова схватил сигареты. — Все колеса, сволочь, порезал, а главное, пушки забрал, понял? Вот что хреново!
Я хмыкнул:
— Да уж… Палёные?
Кузнец оскалился:
— Э, тебе-то какая разница? Палёные — не палёные…
— Никакой, — согласился я. — Это, брат, твои дела.
Он задымил как паровоз, закашлялся и, перхая и матерясь, швырнул сигарету в форточку.
Я поморщился:
— Угомонись. Сейчас главное — прикинуть план действий. Номера твои подчиненные запомнили?
Он опять выругался.
— Только что земляк твой. Ну ладно, я им, придуркам, устрою план действий. Они мне стволы эти у чёрта из задницы достанут, и того гада тоже. А нет, так…
Я сожалеюще вздохнул:
— Только, пожалуйста, не дёргайся. Ни шиша вы не сделаете, если ментов своих нет. А ежели есть, пускай сообщат на все посты ГАИ, чтоб секли соседскую… Марку-то и цвет, надеюсь, твои орлы разглядели?
Кузнец насупился.
— Разглядели. Белая "десятка".
Я издал губами неприличный звук.
— Да-а, хорошая модель. И главное, редкая.
— А пошел ты!
— Сейчас пойду. Так вот, пусть высматривают соседскую белую "десятку" с собакой на борту. Хотя шансов, особенно если пёс будет спать на заднем сиденье, не густо.
Он плюнул и снова жутко выматерился.
— Ну, ладно. — Я поднялся со стула. — Пора и честь знать.
Кузнец вылупил глаза:
— Как это?! Погоди…
— Некогда, — развел я руками. — Да и у тебя дела. Честное слово, очень был рад повидаться, заезжай и ты, адрес помнишь. А то, ей-богу, живем почти рядом, а…
Он тоже вскочил:
— Да подожди!
— Ни-ни! — замотал я головой. — Дорога у меня дальняя. Идем проводишь.
Кузнец вздохнул:
— Не могу. Сигнал дал всем, чтоб собирались.
— Идем, — взял я его за локоть. — Только до машины.
Он вырвал руку:
— Слушай, вот этого не люблю! Хватаешь прям как мусор.
Я произнес тихо, но твердо:
— Говорят тебе: пошли. Или точно красну девку уламывать?
Несколько секунд он непонимающе глядел на меня. Потом буркнул:
— Ладно, пошли, хрен с тобой!
— Спасибо, до свиданья, — вежливо попрощался я с черноволосой девушкой.
Та натянуто улыбнулась:
— До свиданья. Уж вы извините…
— Что вы-что вы! — запротестовал я, а когда Кузнец отвернулся в поисках ботинок, подмигнул ей: — Не волнуйтесь, всё будет в порядке.
По-моему, девушка здорово удивилась.
Мы спустились во двор, и я подошел к машине. Следом приблизился Кузнец и…
И вдруг побледнел:
— Это что?..
Я хладнокровно поинтересовался:
— Где?
Он вытянул руку:
— Т-там… — Рука дрожала.
— А что там? — Я почесал затылок. — Если не ошибаюсь, машина.
— А в машине?!
— В машине?.. А-а-а, только это не "что", а "кто". Я же говорил, что завел собаку. Знакомьтесь, — и открыл заднюю дверь: — Джон, поздоровайся с дядей Толей! Дядя хороший…
Кузнец стоял по стойке "смирно" как столб, пока Джону не надоело лизать его в нос. Когда надоело и он, убрав лапы с плеч мученика, вновь опустился на четыре кости, "дядя Толя" сквозь зубы сообщил:
— Я тя убью.
— Чего?! — удивился я, а Джон опять уставился на Кузнеца.
Тот просипел:
— Нич-чего…
Я рассмеялся:
— Ладно, концерт окончен. — Распахнул дверь и скомандовал: — Место!
Мой старый товарищ очумело вертел головой:
— Я должен был догадаться по твоей борзости!.. Должен, должен…
Хлопнув его по плечу, я полез в машину. Достал бумажный сверток и протянул Кузнецу:
— Держи.
Он медленно взял сверток и сунул под мышку, продолжая качать башкой. Наконец к нему вернулся дар речи. Впрочем, весьма относительный.
— Ну, ты… ты…
— Гад, да?
— Да! И не простой гад, а… а…
Я подсказал, какой, и он согласился.
— Не, ну извини, — развел я руками. — Если бы знал, что это твои подшефные… И как бы ты поступил на моем месте? Один еще, стервец, за пушкой потянулся!..
А Кузнец смотрел на меня, смотрел, да вдруг как заржет на весь двор. Гм, это уже нервное. Дождавшись, пока он нахохочется, я вздохнул:
— Ладно, мне правда пора. Прости еще раз и не поминай лихом.
Мы обнялись, и Кузнец проворчал:
— Ты это, звони если что.
— Ага, — пообещал я. — Если что, позвоню. — И, уже взявшись за ручку двери, добавил: — Слышь, мне, конечно, неловко лезть с советами, но я бы на твоем месте подзанялся с личным составом… психологией.
Он кивнул:
— Завтра же им, сукам, семинар устрою. Ну а эти двое уж точно без стипендии остались.
Я сел за руль.
— Бывай!
Он махнул свертком:
— Ни пуха! — И вдруг полез в карман. — Погоди!
— Что такое?
— На. — Он сунул мне плотный глянцевый картонный квадратик, на котором компьютерным витиеватым шрифтом было выведено: "Зелёная волна". И ниже помельче — "Бригада Кузнеца".
— Это чего? — удивился я.
— Ничего. Моя ксива.
Я протянул листок обратно:
— Не надо.
— Бери, кому говорят!
— Да не беспокойся.
Он выдохнул как тюлень:
— Блин, да разве я за тебя беспокоюсь?
— Во, а за кого же?!
— За своих идиотов. Канай отсюда, умник!..
На том и расстались. Огромный пардон за не очень высокую лексику, но такой уж вот человек этот Кузнец.
Поехали дальше.
Каждому, конечно же, прекрасно знакомо так называемое "чувство возвращения". Должно быть, у всех это по-разному, однако мне, например, достаточно поотсутствовать где-либо хотя бы с неделю — и готово: налицо весь набор ностальгиеобразных эмоций и ощущений, неважно, с каким знаком — "плюс" или "минус". Те либо те, но они есть — и они начинают "работать".
Вот и сейчас, при въезде в оставленный почти год назад небольшой приморский город, я испытывал целую гамму самых разнообразных, разновеликих, разноокрашенных и разнозвучащих переживаний и воспоминаний.
С одной стороны — переживания и воспоминания хорошие. Сюда отнесем Маргариту и всё с нею связанное. Что еще? Слушайте, а действительно — что еще?.. Я покачал головой — не густо. Тем более если учесть, что и наши с ней отношения с начала и до конца были далеко не безоблачными…
— Гав! — неожиданно произнес Джон, и я оглянулся.
— Ох, прости! Прости, про тебя совсем забыл. Да-да, ты самое мое ценное приобретение в этом городе, не волнуйся!
Выспавшись почти за сутки пути, Джон теперь с интересом таращился в окно. Новая природа, новая погода, новые люди, новый город… А впрочем, почему — новый?
Не оборачиваясь, я протянул руку и потрепал пса по косматому загривку:
— С прибытием на историческую родину! Оркестр и дамы — при расквартировке.
Он не возражал, только, натосковавшись в тесной машине, шаловливо, но аккуратно вцепился мне зубами в ладонь и навалился на плечо.
— Эй! — Я опасливо выдернул руку и боднул шалуна затылком: — Место! Нельзя, кому говорят! Врежемся!
Джон с обидой вернулся на исходную позицию, однако я просить прощения не собирался — опять оседлает. Вообще-то месяцев до девяти (его месяцев) мы практиковали, в основном на природе — в лесу или парке, — так сказать, "контактные" игрища: гонялись друг за другом, катались в обнимку по снегу, боролись. Но когда вес Джона достиг отметки "восемьдесят кило", а снег сменился грязью, в которую он стал меня периодически ронять, я сократил количество занятий спаррингом. После же того, как он своим квадратным носом — не по злобе, конечно, а напротив, от избытка самых светлых чувств — посадил мне под глазом приличный фонарь и заодно рассек бровь, я эти поединки совсем отменил — спорт спортом, но здоровье и жизнь дороже.
