он… да, старомодный… я понял, что в хорошем смысле…хорошо… хорошо… спасибо… до встреч…
Отключив телефон, Воронов стоял молча несколько секунд.
Потом зазвонил телефон майора.
— Так. Проводишь сейчас товарища… он возьмет все, что надо…Ты… это… не мешай…
— Так, я ведь одна долго буду копаться! — по-женски рассудительно возразила «цыпа». — Ну, хотите, я вас обыщу на входе и выходе?
— Идемте, времени мало.
Через пять минут Воронов в ее сопровождении вышел из дома, неся в руках большой пакет:
— Размер-то подойдет? — заботливо спросил майор.
— Так, его вещи-то, — раздумчиво ответил Воронов. — Должны подойти.
Протянул ладонь майору и самым вежливым образом попрощался с той, которую совсем недавно называл «цыпой».
34
Воронов, конечно, не знал, в какой момент он побеспокоил Урванцева.
А воистину побеспокоил, ибо обстановка в этот момент была весьма напряженной: он отчитывал Толика, который, собственно, был причиной не только визита в Город и область «команды Урванцева», но и всего скандала, за этим последовавшего. А скандал разгорался безмолвный, и оттого еще более опасный, непредсказуемый.
На Урванцева сразу же обрушилось так много неприятностей, если не сказать хуже, что он и сам теперь не всегда был уверен в том, что делает. Но никто его не отзывал, и Урванцев сделал соответствующие выводы. К тому же он побеседовал с тем самым Веденеевым и узнал много интересного о Воронове. Сильнее его впечатлили не рассказы прапорщика, а его отношение к Воронову, сквозившее в каждом слове. Такое приказами не внедришь, понимал Урванцев, поэтому для себя, для «внутреннего применения», перевел Воронова в категорию «высших неприкасаемых», таких, за которых рассчитаются в любом случае. Даже в смертельном. А кому оно надо?
Так вот, сейчас он отчитывал Толика, который уже давно перестал возражать и оправдываться. Он просто испугался и теперь ожидал любых последствий, включая самые страшные.
Именно в этот момент позвонил Воронов. Едва начав разговор, Урванцев отогнал Толика подальше, но тот все равно — даже на расстоянии — мгновенно ощутил перемены в грозном полковнике и решил этим воспользоваться.
Закончив один разговор, Урванцев тотчас начал второй, и, хотя вновь вел себя по-прежнему, Толик решил рискнуть.
— Товарищ полковник, обстановка у нас, сами понимаете, меняется молниеносно…
Урванцев промолчал, и Толик понял это как согласие выслушать.
— Если вы не считаете, что все закончено, я немедленно приму меры для исправления ситуации. Меры самые решительные и, поверьте, результативные.
— Сколько времени вам понадобится? — через нижнюю губу выронил Урванцев.
Он прекрасно знал, как такое поведение действует на людей, подобных Толику. Более того, Урванцев прекрасно понимал, вернее начинал понимать, смысл происходящего и потому не исключал никаких продолжений, включая и триумф этого, в данный момент совершенно запуганного нахаленка.
— Три дня…
— Завтра к обеду — максимум! — рявкнул Урванцев. — В четырнадцать ноль-ноль звоните и докладываете.
И напоследок уже по-отечески пожурил:
— Дело надо делать добросовестно, а не так, как вы… Для себя ведь делаете. Для себя и для других… Ну, ступайте…
Толик, обрадованный вымоленной отсрочкой, вызвонил Клевцова:
— Немедленно ко мне!
Клевцов примчался на своем «майбахе», выскочил, подбежал с тревогой на лице.
— Что случилось?
— Это я хочу узнать, что делается в нашем направлении! — встретил его окриком Толик. — Где результат?
— Анатолий Викторович, — Клевцов умоляюще сложил ладошки, — все в процессе, что вы! Все в процессе и развивается по плану!
— По плану? Это хорошо, когда по плану, — согласился Толик. — Излагайте.
— Что излагать?
— План излагайте. Пункты, ответственных за исполнение, результаты по шагам. Всё!
Клевцов замешкался:
— Видите ли… Сейчас основная группа действует автономно и связи пока нет, поэтому…
— Поэтому ноги в руки и — к этой ваше группе! Немедленно! Утром я жду отчет!
И повернулся, и ушел гордо и непримиримо, мстя за унижения, которые совсем недавно терпел от московского полковника…
Клевцову два раза повторять не надо было!
Уже идя к машине, он сделал несколько звонков, велел быть наготове. Потом заехал в гараж, где быстро, но без суеты пересел с «майбаха» на потрепанную «ниву». По местам, куда он собирался,
