на него…
— И потом, самое страшное… Эти методы, признания и сокрытия преступления, которые упомянуты в документах… Они не оставляют мне ни малейшего шанса на оправдание. То есть если документы будут обнародованы и переданы правосудию, то любой, даже самый бестолковый судья будет вынужден признать меня виновным. И даже если я блесну перед судом мудростью будды Мондзю [117] и красноречием Пуньи Мантанипутты [118]… это расследование построено так, что в нем уже не опровергнуть ни слова. Я объясню тебе его жуткий механизм… и расскажу, почему вынужден признать свою ответственность за этот ужасающий научный эксперимент прямо сейчас.
Доктор Масаки остановился у северного края стола. Заложив руки за спину, словно они были связаны, он с ухмылкой повернулся ко мне. В лучах солнца, падающих из южного окна, стекла его пенсне и фальшивые зубы заблестели так ярко, что мне чуть не сделалось больно. Я отвел взгляд и принялся искать черное, похожее на голову пятнышко, но оно исчезло без следа… По моим щекам, по затылку, по бокам — по всему телу пробежала дрожь.
Доктор молча подошел к северному окну. Он выглянул наружу, а затем вернулся к столу, уже совершенно расслабленный. Ровным, моложавым тоном, будто найдя в себе силы относиться легкомысленно к столь важным событиям, он продолжил:
— Ну-с… прежде всего я назначаю тебя на роль судьи. Прошу, выслушай и будь беспристрастен в оценке этого небывалого психиатрического дела. Я же возьму на себя двойную роль — прокурора и обвиняемого — и расскажу все, что мне известно о действиях подозреваемых, назовем их В. и М., а также признаюсь в собственных преступлениях. Кроме того, ты будешь адвокатом обоих. В то же время ты можешь выступить в качестве детектива и знатока психической науки. Согласен?
Доктор Масаки остановился прямо передо мной и откашливаясь зашагал по линолеуму от северного окна к южному.
— Прежде всего… Начнем с того дня, то есть с 25 апреля 1926 года, когда некто показал свиток Итиро Курэ, чем и свел юношу с ума. Накануне свадьбы Итиро с Моёко и В., и М. находились в Фукуоке, неподалеку от Мэйнохамы. М., недавно прибывший на службу в университет Кюсю, еще не нашел квартиры и временно жил в гостинице «Хорайкан» у станции Хаката. Это и зал ожидания, и гостевой дом — довольно большое заведение со множеством комнат. Постояльцы там меняются часто, и относятся к ним ровно так, как принято в Хакате: пока ты платишь сколько просят и ешь что дают, можешь делать что угодно. Алиби тут состряпать не составит труда. Ну а В. сидел в своем кабинете на кафедре судебной медицины университета Кюсю и работал. В такие моменты он запирался изнутри и общался только при помощи телефона. На кафедре судебной медицины все знали: если ключ находится в замке, стучать нельзя. Чувствительность В. сделалась притчей во языцех не только для посыльных и прочих людей из университета, о ней знали и журналисты, что тоже служило алиби.
Но продолжим. Из местных газет можно было узнать день и время состязания в ораторском искусстве на английском языке, что проходило в старшей школе Фукуоки, — туда и должен был отправиться Итиро Курэ перед свадьбой. Его привычка прогуливаться пешком хорошо известна из материалов расследования. Каменщику с семейством можно было подмешать в еду что-нибудь малозаметное и отправить их таким образом в принудительный отпуск. Из маленькой полурыбацкой деревушки Мэйнохама в Фукуоку доставляют свежую рыбу, в которой часто находят опасные бациллы вроде холеры и дизентерии. Этими возбудителями легко воспользоваться, но результат зависит от состояния здоровья человека, что, конечно, затрудняет задачу. Впрочем, кафедра гигиены и бактериологии Императорского университета Кюсю находится в одном здании с кафедрой судебной медицины, где активно изучают бациллы и яды, что как нельзя кстати! Безусловно, в этом деле было спланировано все до малейшей детали…
Далее, как рассказал Сэнгоро Токура (позже слова его подтвердились на практике), покинув Имагавабаси, Итиро Курэ прошел примерно один ри по окраине Фукуоки в сторону Мэйнохамы. Путь молодого человека пролегал по национальному шоссе между горами и рисовыми полями, раскинувшимися неподалеку от каменоломни. В эту пору зерновые уже высоко колосятся, и если надеть широкополую шляпу, солнцезащитные очки, легкий шарф, маску, летнее пальто и замереть между камнями, никто тебя не заметит, а если даже и заметит, то не узнает. Верно же? Можно подозвать Итиро Курэ, когда тот будет проходить мимо, и разговорить. Сказать что-то вроде «Я знал вашу покойную матушку. Когда вы были маленьким, она доверила мне один секрет. Я ждал вас, чтобы исполнить данное ей обещание». И каким бы застенчивым ни был молодой человек, он непременно попадется на крючок. Потом можно продемонстрировать ему свиток и сказать: «Это фамильное сокровище рода Курэ. Матушка ваша оставила его мне на хранение, потому что сочла его вредным для вашего воспитания, однако уже завтра вы сами станете главой семьи, поэтому возвращаю его вам. Обязательно посмотрите на него перед свадьбой с Моёко, ведь на нем изображен пример беззаветной любви и верности ваших далеких предков. Этот свиток окутан страшными легендами, но в действительности он является шедевром изобразительного и каллиграфического искусства. Кто-то пустил по незнанию слух, будто на него не стоит смотреть, так и родилось подобное заблуждение. Можете теперь же убедиться в обратном! Но, если свиток вам не понравится, просто верните его мне. Пойдемте туда, под сень утеса, чтобы никто не увидел!»
Не утверждаю, что было ровно так, но я бы сказал именно это, надеясь возбудить его любопытство. И вот, как и ожидалось, Итиро Курэ угодил в ловушку. Ведь пока он разворачивал свиток, взять и исчезнуть с концами ничего не стоило, понял?
Теперь обратимся к событию, имевшему место двумя годами ранее, 26 марта 1924 года, — к убийству в Ногате. Той ночью и В., и М. были в Фукуоке. За день до этого, 25 марта, М. впервые за долгое время вошел в ворота университета, встретился с профессором Сайто, который тогда еще занимал пост на кафедре психиатрии, преподнес ректору свою диссертацию, забрал серебряные часы, которые хранились с момента выпуска, и повидался с однокашниками. Ночевал он в гостинице «Хорайкан». В. в то время жил по-холостяцки — со старой кухаркой в большом доме в шестом квартале Харуёси, соответственно, он запросто мог не ночевать у себя. То есть каждый из них имел убедительное алиби. Наверное, тем вечером, часов в девять, из Фукуоки выехал новенький седан и направился на восток, где царила тьма. Пассажир был одет, как эти новые
