Пастух полулежал на овечьем тулупе и читал газету. Алексей, подъехав к нему на машине, улыбнулся.
— Что пишут, дед Григорий?.
— Чегось? — недовольно поднял голову пастух.
— Это я. — Плахов снял солнцезащитные очки. — Как дела? Как Аля?
Дед Григорий живчиком подхватился на ноги.
— Лексей! Бяда! Тут без тебя наехали какие-то…
— Что?
— Я ж говорю: Аля-краля утречком в город… А потом возвернулась… Чегось?… И не одна. С городскими. Ну, такими. Кавалерами…
— Они в доме?
— А хто его знаеть? А хто такие?
— Друзья, дед Григорий, — ответил, покусывая губы, Плахов. — Заклятые друзья-товарищи.
— Я и вижу, шо за друзья. Шото ты, сынок, напрягся, как бычок, — заметил дед. — Может, того… подмогу…
— Нет, дедуля, спасибо. Тут уж я сам… «Далеко мой стук слышится вокруг…»
— Чегось? — не понял дед Григорий.
— Это присказка, — ответил Алексей. — А сказка впереди.
Вдоль желто-белого ромашкового поля по проселочной дороге пылили «жигули». Пыль за машиной поднималась густым столбом, точно густой дым — сигнал бедствия.
Напряженное дыхание человека. Беспокойный луч фонаря. В его световом пятне мелькают лоснящиеся маслом оружейные стволы: АКМ, американский карабин, оптическая винтовка, ручная ракетная установка. Потом, как предупреждение, громко и весомо клацает затвор карабина… Собрав все оружие и завернув его в мешок, Алексей осторожно вынес его на улицу, уложил в багажник машины. Взглянул на часы — час «X» приближался.
Окна избы были наглухо закрыты. Слабый предвечерний ветер гулял по деревьям и кустам. Под кустом сидел человек в штатском и жмурился, как кот, от природного великолепия: лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, золотили пыль.
Неожиданный профессиональный захват — и человек в штатском исчезает в кустах. И снова тишина и покой.
На крыльце появляется еще один субъект в штатском, смотрит в кусты.
— Эй, Крючков, выходи. Смена в моем лице…
И делает шаг вперед. Тупой удар брошенного ножа, и человек падает в золотистую пыль. Перепрыгнув через труп и ступеньки, в избу врывается Плахов.
— Лежать, бляди! Убью!..
Трое в штатском отступают к стене. А за столом сидит Аля, напряженно улыбаясь. Рядом с ней — Потапов. Дуло его пистолета у девичьего виска.
— Ну, что, голубок, прилетел? — спрашивает Потапыч. — Еще шаг, и твоя голубка… Оружие на пол!..
Алексей бросает свой пистолет. Потапов приказывает:
— Взять его аккуратно… Пешка свое отыграла, — и опускает руку с пистолетом на деревянный, крепкий крестьянский стол.
К стоящему с поднятыми руками Плахову приближаются трое. Но он делает резкий шаг им навстречу… одновременно выпустив из обшлага куртки нож-финку. Нож впивается в запястье Потапова, пригвождая руку к дереву стола. Несчастный корчится и вопит от боли.
— Аля! На улицу! — рычит Плахов, вступая в смертельную схватку. Один против троих. Четвертый, Потапов, с мукой на лице вырывает нож из своей руки… И, окровавленно бешеный, бросается в водоворот схватки.
По проселочной дороге бросало «жигули». Водитель был окровавлен и зол. На переднем сиденье жалась от пережитого страха девушка. Алексей ругался:
— Я же тебя просил… Родная! Дорогая! Черррт! Ну, бабы! Если мир погибнет, то только от вас, дур!
— Алеша, я больше не буду. Я не думала…
— Никогда не думай! Думать буду я! Я!
Над дальним пролеском, синим от наступающих сумерек, зависло два вертолета. Плахов снова чертыхнулся: — Тьфу, черррт!.. Как медведя в берлоге.
— Что?
— Птичек, родная, подняли. В капкане мы.
— Алеша, я не хотела…
— Хватит об этом. — Взглянул на часы. Зуммер как сигнал бедствия.
— Ты весь в крови, — сказала Аля.
— Это не моя, — ответил. — Чужая.
По скоростной трассе двигалась колонна боевых машин пехоты: крытых брезентом грузовиков, легковых автомобилей. Эфир был забит радиопереговорами:
— Я «восьмой»! Квадрат А-семнадцать перекрыт!
— Я «пятый»! Квадрат Д-двенадцать закрыт!
— Я «второй»! Жду приказа!
Над лесом угасал закат. У него были кровавые отблески.
Машина подъезжала к замку-усадьбе. В сумерках графские развалины казались неприступными. Автомобиль поднялся на каменный мостик, изгибающийся надо рвом, остановился. Плахов выключил мотор. Шум леса и надвигающийся издали какой-то напряженный, угрожающий гул. Алексей поцеловал любимую в щеку.
— Ну, что, спортсменка? Выручишь?
— А ты меня простишь?
— Уже простил, коль такое задание Пятачку поручил, — проговорил в рифму. Посмотрел на часы. — Ну, что, с Богом?
— С Богом, — поежилась Аля.
Они быстро прошли по лабиринтам коридоров, спустились по лестнице вниз… Остановились у тупика. Девушка обняла Алексея.
— Я тебя люблю.
— И я люблю. И буду любить сто лет.
— Правда? — Слабо улыбнулась. — Сто лет?
— И будет у нас куча мала…
— Алешенька! — Плача, вцепилась в него.
— Все-все, — осторожно обнял девушку. — Вот тебе фонарик. Ты девочка мужественная. Помоги мне, пожалуйста.
— А тебя не убьют?
— Ни за что! — Поцеловал заплаканное лицо любимой. Нашел рукой нишу, повернул там рычажок. — Ориентир… женский монастырь… дальше шоссе… Там тридцать седьмой километр, Аленька!
— Помню-помню, — твердила девушка. Заскрежетали механизмы — и плита дрогнула. Луч фонаря заметался в холодной глубине подземелья.
— До встречи, — прокричал Алексей.
— До встречи! — И девушка исчезла во мгле. Затем скрежет механизмов прекратился — и снова тупик.
По проселочной дороге двигались БМП. Бойцы спецназа в маскхалатах прочесывали лес. Лаяли собаки. Из глубины леса одна БМП приблизилась к стоящим на каменном мосту «жигулям». Несколько бойцов тоже осторожно двигались к автомобилю. Алексей следил за их действиями через брешь бойницы. Поправив автомат, утопил кнопку портативного «миновзрывателя».
Яркая вспышка огня — и машина лопается от взрыва, как консервная банка. Взрыв и пламя бросают бойцов в темный, спасительный лес.
По черной реке плыла девушка. У противоположного берега оглянулась на звук взрыва. За далекими деревьями угадывалось розоватое облако смерти.
Алексей, перебежав к другой бойнице, уложил на плечо ранее приготовленную ручную ракетную установку. В прицеле появилась неповоротливая машина пехоты. Выдержав паузу, Плахов нажал на спуск… И тут же бросился к следующей бойнице. Там его ждала еще одна ракетная установка…
По лесной тропе бежала девушка, задыхалась. Среди деревьев мелькала сигнальными огнями и фарами скоростная трасса.
Над шоссе стрекотал вертолет, потом уплыл в сторону леса, где тяжело и весомо ухали взрывы. Радиоэфир кричал, страдал, матерился:
— Я «седьмой». Что там у вас происходит? Какие ракеты?… Прием-прием, вы что там, совсем охуе…?
— Я «десятый»! Есть раненые и убитые! Еб', это же война! Прошу огневой поддержки!
— Ну, что, сучье племя! Чему я вас учил! Расстреляю!.. В Бога, душу, мать!..
Казалось, что горят графские развалины. Бойцы преодолевали ров с болотной водой, стреляли. Зажигательные снаряды чертили вечернее небо. Из замка бил АКМ. Потом ударил карабин. Ухнули гранаты… две-три-четыре…
На обочине шоссе тридцать седьмого километра стояла машина. Водитель, человек в кожаном пиджаке