настоятель перепрятал свиток — в статуе его нет. Но я не смог просто так затребовать документ, и потому вернулся ни с чем. В будущем я получу степень и стану работать в университете, вот тогда я воспользуюсь своими полномочиями и получу свиток. Так, пожалуй, и поступим… А сейчас, в конце года, мне надо вернуться домой, на родину, чтобы решить вопросы с наследством и семейным реестром. Это срочное дело, но я постараюсь вернуться как можно скорее. Если вдруг что-то понадобится, пиши туда-то».
Т. вынужденно согласилась, и на следующий день М., даже не посетив первую церемонию вручения дипломов университета Фукуоки, отправился в столицу. Однако он не поехал к себе домой, а зарегистрировался как городской житель, спешно получил паспорт и уехал за границу. По сути, действия М. являлись объявлением войны и первым шагом к будущей трагедии, но понять это мог лишь В.
Впрочем, В. ответил на этот вызов совершенно хладнокровно. Торжественно облачившись в белый халат, он занял место в лаборатории родного университета и чинно уставился в микроскоп. В этом вся разница характеров В. и М.
Покинув страну, М. посвятил себя изучению в разных университетах Америки и Европы психологии, генетики и только что вошедшего в моду психоанализа. В то же время он отслеживал действия В. через официальные вестники и газеты Японии. Разумеется, М. не желал, чтобы мальчик носил его фамилию, и думал, как бы избежать преследования со стороны Т. Обладая умом, какой редко встретишь у женщины, она рано или поздно увязала бы исчезновение М. с пропажей свитка из храма Нёгэцу-дзи и непременно задалась бы вопросом, почему В. и М. так живо интересовались этим документом. И если бы острый ум и материнский инстинкт подсказали ей, в чем тут дело, она, изменившись в лице, стала бы преследовать М. и не остановилась в своих поисках ни перед чем, включая государственные границы.
Знал ли об этом В., непонятно, но он, как обычно, сохранял спокойствие. Под своим именем В. опубликовал такие труды, как: «Психология преступления», «Раздвоение личности», «Психологические и материальные улики». И эти работы принесли ему славу даже за рубежом. Собственно, в том и заключалась стратегия В.: он надеялся заработать себе репутацию в данной области, чтобы, когда начнется ужасающий эксперимент, не просто иметь своеобразное «психиатрическое алиби», но и присоединиться к происходящему в роли эксперта. Но, как бы то ни было, его продуманные и в то же время осторожные намерения стали прозрачны, когда он смело представил рапорт о расследовании своему сопернику.
Прошло десять лет после окончания В. и М. университета, и в 1917 году В. вернулся на родину, отучившись несколько лет в Англии. М. узнал об этом и сразу же приехал в Японию, подозревая в действиях В. тайный умысел. Вероятно, оставшись с младенцем на руках, Т. уехала из Мацудзоно и жила теперь где-то в другом месте. Но, где бы она ни скрывались — хоть на небе, хоть под землей, В., несомненно, знал о ее местонахождении, а иначе он бы лишился покоя и не смог учиться. Стало быть, возвращение В. свидетельствовало о новых обстоятельствах или каком-то плане, благодаря которым М. запросто мог узнать, где находится Т. и ее сын. Поэтому, пребывая за границей, М. проявлял осторожность и следил за японскими газетами и «Правительственным вестником».
Однако В. не был так прост, чтобы раскрывать все карты. По прибытии на родину он практически не покидал Фукуоки, исключение составляли только малочисленные командировки. Он работал в университете и вскоре получил звание профессора. Также В. продолжал разбирать сложные случаи как судебный эксперт, и слава его лишь ширилась. В то же время у него усугубилась астма… В общем, он был крайне занят, однако действовал по-прежнему спокойно и проводил все время в лаборатории за пробирками с кровью.
Впрочем, М. тоже оказался не промах. Как только приехал В., М. сразу смекнул, что Т. с ребенком живут недалеко от Фукуоки, максимум в дне езды. Т. тогда едва исполнилось тридцать, а значит, она была по-прежнему красива и о ней наверняка судачили окружающие. Сын ее, никогда не знавший отца, вероятнее всего, носит материнскую фамилию, как того и хотел М. Поскольку он незаконнорожденный, Т., вероятно, не спешила в управу, чтобы зарегистрировать сына. Наверняка теперь он учится в третьем или четвертом классе начальной школы. Так рассуждал М., вернувшись из-за границы. Остальное было лишь вопросом некоторого упорства, и потому М. внимательнейшим образом отслеживал каждую поездку В. по Фукуоке и окрестностям. И вот через некоторое время М. обнаружил имя И. в списке работ пятиклассников на выставке, посвященной празднику Танабата [121], в начальной школе Ногаты. Честно говоря, до этого времени М. принимал И. за другого человека, поскольку не догадывался, что тот благодаря успехам пропустил год и в одиннадцать лет учился уже в пятом классе.
И тут вмешалась судьба. Когда М. находился на этой выставке, в помещение случайно вошел один из учеников и взгляды их встретились. М. не мог этого вынести, он тут же выбежал прочь и, закрыв лицо руками, принялся проклинать свою долю ученого на чем свет стоит. Этот мальчик был копией своей матери, и в его облике не прослеживались черты ни М., ни В.
М. вздохнул с облегчением. Но как же все-таки отчаянно-прекрасно было лицо ребенка, который уже в недалеком будущем окажется распят на кресте научного эксперимента и доведен до самого жалкого состояния! Как же он был развит, как же тих, кроток и невинен… Высшая степень буддийского пробуждения! М. тщетно пытался стереть из памяти чистый детский взгляд и принялся в отчаянии бродить по улицам и распевать сутру об «Аде умалишенных», стараясь искупить свою вину. Он стучал в деревянную рыбу и оплакивал будущее чистого, невинного ребенка.
А В. с холодной улыбкой на бледном лице следил за М., глядя в окно своего кабинета на кафедре судебной медицины Императорского университета Кюсю. Он знал, какие мотивы сподвигли М. бежать за границу, и знал, что не успеет И. достигнуть юношеского возраста, как М. вернется на Кюсю. Осознавая данное обстоятельство, В. завершил все исследования, необходимые для опыта, и ждал соперника во всеоружии.
Однако и М. оставался рабом науки до кончиков ногтей. При помощи этого эксперимента он надеялся подвести итог научным трудам всей своей жизни и доказать механизм «кармического воздаяния», или «психической наследственности». И желание М. не уступало по силе намерению В. использовать свиток как пример в работе «Психиатрическая преступность и методы ее расследования», которой тот
