годом. В самом деле, было трудно поверить, что западный Риверхед действительно часть самого большого города в самой богатой стране мира. Но так оно и есть. Только пройдитесь по мосту Томас-авеню; полмиллиона людей живут за этим мостом в страшной местности — безобразной и бесплодной, как лунный ландшафт. Сорок два процента этих людей стоят в городских списках на пособия неимущим, а из тех, кто будто бы работает, только двадцать восемь процентов действительно трудоустроены. Шесть тысяч заброшенных, пустующих домов без тепла и электричества стоят на замусоренных улицах. По оценке властей, 17 000 наркоманов находят приют в этих трущобах, когда они не мыкаются по улицам среди стай одичавших собак. Статистика западного Риверхеда ужасна; под весом этих цифр могла бы развалиться в обломки вся эта округа — 26 347 новых случаев туберкулёза каждый год; 3 412 случаев голодания, 6 502 случая заболеваний венерическими болезнями. Из каждых ста детей, рождающихся в западном Риверхеде, трое умирают в грудном возрасте. Для тех, кто выживает, впереди жизнь, полная угнетающей бедности, бессильной ярости и безнадёжных поражений. Не удивительно, что в местной полиции имеются досье более чем на 9 000 членов уличных банд, или клик, как они себя называют. Именно эти досье привели Кареллу и Клинга в район за мостом Томас-авеню утром в четверг, 10 января.
Перед этим они обратились к детективу Чарльзу Бруэну из 101-го участка в Риверхеде, который тут же признал названия банд, о которых сказала по телефону Мидж Карелле, и пригласил их к себе. Разумеется, они были знакомы с западным Риверхедом, потому что в своих расследованиях они, как оперативники, попадали во всякие районы за пределы собственного участка. Но оба они не были тут уже несколько месяцев, и их поразила картина стремительного разрушения всего. Даже фасад дряхлого кирпичного дома рядом со 101-м участком — и тот был весь размалёван надписями, что было раньше совершенно невозможно для улицы, по которой день и ночь ходят полицейские.
Коварный-46, Террор-17, Павиан-11, Луис III, Знак ангелов-24, Абсолют-1, Копьё-18 и так далее, и тому подобное — всё старательно выведено, с завитками, штрихами, точками над і, размалёвано красным, жёлтым, синим, фиолетовым, чуть ли не сплошь друг на друге, целиком скрывая кирпич, так что всё напоминает сюрреалистическую композицию, не уступая Джексону Поллоку.
Карелле было непонятно это явление. Может быть, это — новая форма поп-искусства, в которой надпись творца превращена в само произведение, и средство передачи превращается в содержание картины? Но если содержанием картины является жажда признания в городе, навязывающем всем обезличенность, то почему художник не пишет своё собственное имя, а довольствуется кличкой, известной только узкому кругу приятелей? (Правда, было одно имя, намалёванное желтой аэрозольной краской, — Ник-42. Тоже, наверное, прозвище, поморщился Карелла). Разумеется, нанесение на стены домов надписей практически несмываемыми красками, строго говоря, не согласуется с законом; может быть, поэтому художники и использовали чужие имена, а не псевдонимы. Это тонкое различие признают только серьёзные поэты, попутно грешащие порнографическими стишками. Карелла пожал плечами и вошёл в здание участка вслед за Клингом.
Большинство старых участков в городе походили друг на друга, как это наблюдается у дальних родственников. Детективы показали свои документы у знакомого высокого стола в вестибюле, тоже с начищенным медным барьером, намертво вделанным в пол, и с плакатиком, рекомендующим всем посетителям вначале прямиком идти к этому столу, а затем они последовали куда указывала им надпись от руки «Розыскной отдел», тоже по чугунной лестнице, мимо облупившихся стен, крашенных в яблочно-зелёный тон во времена испано-американской войны, когда нация была молодой, а преступность незначительной; потом дальше по узкому коридору, где на матовом стекле дверей чёрные надписи: Комната для допросов, Канцелярия, Гардероб, Мужская уборная, Дамская уборная, и остановились перед перегородкой из деревянных жалюзи, отделяющей от коридора комнату оперативных работников в «Один-ноль-один». Как будто пришли к себе домой.
Чарли Бруэн был крупный мясистый полицейский с двухдневной щетиной на лице. Он объяснил, что расследует убийство («Я тут всегда расследую какое-нибудь чёртово убийство») и не то, чтобы бриться, но и поспать не может...
Он тут же подошёл к своей картотеке по уличным бандам, вынул пачку папок, свалил их на стол перед ними и сказал: «Тут все. Они у нас учтены по названиям банд, по фамилиям членов и по территориям, с полным справочным аппаратом. Тут два года работы, если вам интересно. Эти гады, небось, думают, что у нас только и дел, что следить, куда они, с кем они. Пожалуйста, изучайте, но только, боже упаси, перепутать порядок — хорошо? А то меня лейтенант мигом вздёрнет во дворе. Когда кончите, отдайте их Дэнни Финчу в канцелярию, он знает, куда их положить. Я бы вам помог, но мне надо ехать в центр посмотреть регистрационную книгу в гостинице — вроде мы напали на след того мерзавца, который подбирает проститутку, едет с ней в гостиницу и закалывает, не слезая с неё, — хорош тип, верно? Мы разослали образец подписи, вымышленное имя, которое он использовал в предпоследний раз в одном гадюшнике тут неподалёку, на Йейтс. Ночной клерк в гостинице около тоннеля в центре вроде бы узнал подпись одного постояльца, ночевавшего у них два дня назад. И типа этого нет и, конечно, имя тоже другое использовал, но, может быть, они скажут, хоть, как он выглядел. Если только почерк совпадёт, чего, наверное, не будет. Одно только хорошо, — если окажется, что это — тот самый тип, значит, на этот раз не было у него шлюхи, чтобы резать. Что за город такой похабный у нас... Я мечтаю переселиться в Токио или какое-нибудь подобное тихое местечко. Ну, пока!» — он помахал им, сняв свою табличку с доски дежурств, надел пальто и шляпу и закосолапил по коридору, как громадный разозлённый медведь.
Они сели за его стол и начали просматривать папки.
Ещё за два квартала от клуба «Масок смерти» Карелла и Клинг увидели на стенах домов всё учащающиеся надписи краской с именем президента клики. «Он зовёт себя Эдуардом I», — сказала Мидж, и в этих шести кварталах Западного Риверхеда надписи «Эдуард I» так же изобиловали, как портреты Мао Дзэдуна в Китае. Сам район был невообразимой смесью белых, чёрных и пуэрториканских лагерей, где каждый приблизительно очерченный анклав теснился среди других, опасно просачиваясь в вожделенные ничейные земли. По данным досье из 101-го, Эдуардо Портолес жил, не доходя двух кварталов до здания клуба, в доме № 1130 на Конкорд-авеню, между пуэрториканской
