- Какая покойница капризная, - остроумничает Тимофеевна и покатывается.
Томину тоже "очень смешно".
- Ну и что ты надумал?
- Я там около ее сестры старую могилу присмотрел. Срок вышел, можно опять туда класть. Пошли покажу.
Они пробираются по узкой кладбищенской тропинке. Кое-где Томин галантно поддерживает Тимофеевну за талию. Его задача сейчас привести ее к могиле, которую навещает Янов, и получить максимум сведений на месте.
- Если захоронение не заброшено, срок значения не имеет, - на ходу предупреждает она.
- Я знаю. Но ведь это несправедливо. Полежал сам, дай полежать другим.
Томин останавливается и указывает на "присмотренную" могилу:
- Вот, гляди.
- Да, милый, она же ухожена. Как можно разорять! А где сестра-то теткина?
- Вот эта, - поворачивается Томин к могиле матери Янова - Коваля. Царствие небесное! - крестится он.
- А-а, эта... Знаю ее, знаю, - она машинально повторяет жест Томина.
- Лучше бы всего сестер вообще вместе положить, в одну могилу. Плечом, так сказать, к плечу. Не разрешат?
- Да у этого захоронения хозяин есть. Сын. Ты, что ли, не знаком?
- Он разве здесь? Троюродный мой брат! - достает и показывает Тимофеевне фотографию Коваля. - Этот?
- Этот. Заходит к нам.
- Слушай, не знаю, где живет. Мне бы его найти! Я бы его уговорил вместе положить. Ведь последняя воля!
Тимофеевна пожимает плечами.
- А у вас тут какой порядок - адреса родственников записывают?
- На что?
- Вдруг какое ЧП, чтобы известить.
- Какое же ЧП? Воскреснет, что ли?
Снова веселье.
- Пошли в контору, - решает Томин. - Посмотрим регистрацию.
В кладбищенской конторе Томин листает гроссбух за 1984 год. Находит нужную запись. Но адреса нет, проставлено только: "Коваль Олег Иванович. Центральный почтамт, до востребования".
Томин выходит. На лавочке поджидает Тимофеевна.
- А теперь познакомимся, - строго говорит он ей, - и предъявляет милицейское удостоверение. - Я из уголовного розыска.
- Да что это? Зачем это? - оторопело бормочет женщина.
- Весь наш разговор объявляю секретным! - жмет на всю катушку Томин. Сейчас отберу у вас подписку о неразглашении.
- За что? Я ничего такого...
Томин достает внушительного вида бланк.
- Чтоб никому ни звука про меня! Иначе уголовная ответственность!
Расстилает бланк поверх кейса, сует женщине ручку, командует:
- Подпись! - и указывает пальцем место.
Вечерний ресторан. За столиком Коваль и Катерина. Она по-взрослому: в длинном декольтированном платье, Коваль долго его выбирал. Девушка мало смотрит по сторонам, она замкнута на Коваля и дышит своим коротеньким счастьем.
Он тоже при параде и в добром расположении духа. Оценивающе оглядев Катерину, говорит:
- Надо купить тебе приличные сережки.
- Да ну!
Катерине хочется приличные сережки, что на языке Коваля означает дорогие. Но она как-то боится радоваться его подаркам. Вдруг решит, что она потому липнет, что он богатый.
- На память, - настаивает Коваль.
- Ну купи, - соглашается она с грустинкой, потому что "на память".
С эстрады объявляют:
- Дамы и господа! Сегодня среди наших гостей знаменитый Вилли Токарев. Попросим его подарить нам песню!
Под аплодисменты публики из глубины зала - из-за спины Коваля - идет Вилли Токарев. Проходит мимо столика, спохватывается:
- Макс! Счастлив вас видеть! - трясет руку Коваля. - Вы тоже вернулись?
- Пока нет.
Вилли смотрит на него, на Катерину, опять на него. В глазах вопрос.
- Ее зовут Катя, - роняет Коваль.
Вилли целует ручку. Катерина переживает звездный миг. Вилли Токарев как певец ей до лампочки. Но ведь он звезда! И у всех на глазах поцеловал ей руку! Кому расскажешь - не поверят.
- Я буду петь для вас, - говорит Вилли, жестом объединяя Коваля и Катерину, и уходит к эстраде.
- Макс, откуда ты его знаешь?!
- Свела однажды судьба.
- Ты ему сказал "пока нет". Пока не вернулся. Но можешь вернуться?
- Чем черт не шутит... когда-нибудь...
Катерина расцветает. Она пропускает мимо ушей растяжимое "когда-нибудь". Он не возьмет ее с собой, зато вернется.
Вилли кончил переговоры с оркестром и поет.
- Вилли, когда уезжал, думал, насовсем? - спрашивает Катерина.
Коваль кивает.
- А вот вернулся...
И Макс вернется! Ей хочется сказать: "Я буду ждать тебя", но она чувствует, что это прозвучит как в кино. А главное, нет уверенности, что ему это нужно, чтобы она ждала. Катерина умнеет. Она быстро-быстро учится понимать, что не следует навязываться, всюду таскаться за Максом хвостиком, пытаться хитрить или взбрыкивать: от этого ему делается скучно.
Закончив, Вилли направляется обратно мимо столика Коваля.
- Возвращайтесь! - говорит он.
- Если бы не уехал, кем бы ты сейчас был? - спрашивает Катерина. Демократом или кем еще?
- Я был бы олигархом.
Катерина строит гримаску:
- Они противные.
- Ты знакома с олигархами?
Девушка смеется.
- Я был бы разумным олигархом.
- Они разве дураки?
- Зря разбазаривают страну. Нельзя продавать сук, на котором сидишь... Впрочем, разговор для тебя неинтересный.
- Почему это? Я все-таки понимаю. Был Советский Союз. Нас весь мир боялся. А что теперь?
- Ты в нем жила - в Союзе? - добродушно подсмеивается Коваль.
- Конечно. До второго класса!
- Дурочка ты, Катя. Россия - чудесная страна. Здесь великие возможности. Все кипит, меняется.
Катерина таращится изумленно. Она не подозревала, что живет в чудесной стране.
- Макс, почему же ты уехал?!
- Так сложилось...
Оба замолкают, задумываются. Он против воли вспоминает Веронику. Однажды они вот так же сидели в ресторане, и он пошел к роялю и играл для нее. Оркестр уловил мелодию, подхватил. Это было красиво. Вероника слушала, распахнув глаза, и отвернулась, когда подступили слезы...
Катерине не нравится, что у Макса отсутствующий взгляд.
- По-моему, ты жалеешь, что уехал, - нарушает она затянувшуюся паузу. Возвращайся скорей.
- Помолчи! - обрывает ее Коваль.
И Катерина умолкает. Без обиды. Нечего лезть, если человек задумался. С каждым днем она взрослеет.
Юрьев взял в архиве дело об убийстве девушки по имени Вероника, прочел от корки до корки, сделал для Пал Палыча закладки: протокол задержания подруги с описанием изъятых у нее, принадлежавших убитой, вещей; постановление о предъявлении обвинения А.Г. Марголиной, первые показания обвиняемой, приговор суда, кассационная жалоба адвоката. И еще несколько уже вбок торчащих листков с обозначением мест, которые привлекли его внимание: "2-й абзац", "пятая строка снизу".
"Хорошо с Юрьевым работать, надежно", - думает Знаменский, пока тот излагает свои новости:
- Беда, что около подъезда нет лавочки, Пал Палыч. Была бы лавочка, сидели бы пенсионерки и смотрели, кто к кому ходит. Сейчас не возникало бы проблем. А то я показываю фотографию Янова, мне говорят: "Что вы, сто лет прошло!" Только одна сказала: "Кажется, он". Кажется.
- А на суде его не видели?
- Нет, спрашивал.
- На похоронах?
- Не было похорон. Эта Вероника - убитая девушка - она из Касимова. Туда и увезли... Да, еще деталь, возможно, не случайная. Любовник Вероники, как и Янов, ездил на белой "Волге".
Пал Палыч отмечает деталь.
- Больше в доме ничего приметного?
- У меня только на это убийство сердце ёкнуло.
- Так... Ну а что злодейка подруга?
- Отбыла срок, работает в торговой конторе курьером.
- Вы даже успели с ней поговорить? - изумляется Знаменский.
- Нет, Пал Палыч, когда же? Вызвана сегодня на четыре.
- У меня как раз окошечко, - закидывает удочку Знаменский.
- То есть... вы сами допросите?
- Мы с Томиным. Если не возражаете?
- Что вы, Пал Палыч, это ваш случай.
От Марголиной словоохотливости ждать не приходится. Здесь нужно личное обаяние и умение разговорить хоть немного - как раз Пал Палычу карты в руки.
- Томину я вкратце сообщил результаты, - добавляет напоследок Юрьев.
- А он в министерстве?
- В буфете с Китаевой.
Полчаса назад они подсели за столик к Юрьеву, кончавшему обедать, и завели кокетливый разговор:
- Татьяна, я вами заинтригован.
- Да-а?
- Как получается, что к концу рабочей недели вы больше загорелая, чем после уикенда?
- Ах, вы ко мне приглядываетесь?
- А как же...
- Говорят, ухаживаешь за Прекрасной Татьяной? - встречает Томина Знаменский.
- А на что она еще годится.
Это одновременно комплимент и сожаление: женщина классная, но я бы предпочел классного эксперта. Избаловала их Зиночка на всю жизнь.
- Ладно, ухажер. Прочти быстро кассационную жалобу и закладки.
Томин забирает дело. Вскоре Юрьев приводит Марголину.
Та хмуро окидывает взглядом кабинет и находящихся в нем людей. Она хорошо одета, но лицо потрепанное, нервное. Преждевременные морщины старят ее, она выглядит лет на тридцать пять - тридцать восемь. Сказываются годы за решеткой.
