познать самое мужественное, что есть в человеке, прочтите эту книгу и познайте, что со времени Адама до наших дней не было человека — будь он язычником, сарацином или христианином, — которому суждено было увидеть столько чудесного и великолепного, сколько увидел Марко Поло, родом из Венеции. Желая, чтобы виденное им обрело всеобщую известность, он поручил записать свои впечатления пизанцу Рустичиано, с которым вместе сидел в 1295 году в генуэзском плену...»
И с этих строк вступления доктор последовал за путешественником-венецианцем по всем двумстам пятидесяти главам его повествования:
«Теперь вы знаете все, что мы хотели поведать вам о татарах, сарацинах и других народах мира. Мы рассказали вам все, что нам ведомо... О народах и странах, расположенных ближе, мы не рассказывали потому,что на свете есть множество мореплавателей, венецианцев и сынов других городов, которые плавают в этих водах...»
Доктор захлопнул книгу и перевел взгляд на листок, где во время чтения делал он отметки. Увы, записи эти были скудны. Они сводились к пяти-шести пунктам, и все пункты казались весьма сомнительными.
На трех страницах он обнаружил карандашные пометки, нанесенные на поля. Первая пометка обнаружилась в шестидесятой главе второй части, в издании Рамузио. Глава повествовала о Янг-Джуе, городе, в котором венецианцу Поло в течение трех лет пришлось быть наместником хана.
В этой краткой главе сообщалось лишь, что городу Янг-Джую подчинялись еще двадцать семь городов и что значение этого центра было весьма велико.
Далее следовало примечание:
«В этом городе, по особому повелению хана, Марко Поло пробыл в течение трех лет наместником».
И словно подчеркивая краткость этой главы, чья-то неизвестная рука написала на полях: «Очень лаконично — скромность, мессер Милльоне?»
Далее доктор обнаружил пометку в эпилоге издания Рамузио. Она красовалась рядом с фразой: «Теперь вы узнали все, что нам ведомо об этих народах». Здесь были подчеркнуты слова «все, что нам ведомо», а на полях стоял большой восклицательный знак.
Несколько ниже подчеркнуты слова: «Ибо множество есть мореплавателей, венецианцев и сынов других городов, которые плавают в этих водах, и каждому известны эти берега!»
Эти слова подчеркнуты были дважды, и на полях написано по-французски: «Недурно сказано — сколько в этом иронии!»
Помимо этих двух приписок в издании Рамузио значились многочисленные отметки, большинство которых приходилось на первую главу первой части, в которой описывался путь Марко Поло в Китай и его возвращение на родину. Здесь подробно рассказывалось о странствиях Марко Поло, потом следовало несколько строк о том, как ему удалось снискать благоволение хана, и, наконец, глава заканчивалась повествованием о сложностях, с которыми был сопряжен отъезд Марко Поло из Китая.
Хан и слышать не хотел об отъезде Марко Поло. Но все же тому удалось выпросить у хана согласие на отъезд, правда, с условием, что он возвратится в Китай. И действительно, в 1295 году великий путешественник и оба его сородича, после ряда необыкновенных путешествий, живыми и невредимыми прибыли к берегам Венеции, где и бросили якорь.
Вся последняя часть этой главы тоже пестрела отметками. Там были подчеркнуты слова: «Наши венецианцы провели ряд лет при дворе хана и за это время успели стяжать несметные сокровища». Далее: «Его высочество в гневе спросил, что побуждает Марко Поло стремиться на родину. Если его к тому побуждают корыстные причины, то пусть скажет слово, и хан удвоит его доходы». Эта фраза была подчеркнута, так же как и абзац, следующий ниже, в котором сообщалось о том, что Поло поддался на уговоры хана и согласился остаться при его дворе еще на какое-то время.
Далее подчеркнута третья фраза: «Никколо, Маффио и Марко Поло попрощались с ханом, который, подарил им на прощание множество драгоценных камней неизмеримой ценности».
И наконец, последняя отметка, украшенная большим восклицательным знаком, стояла рядом с сообщением о том, что Марко Поло и оба его родственника возвратились в Венецию живы и невредимы, «привезя с собою несметные сокровища».
Все эти отметки находились в итальянском издании Рамузио. В другом, немецком издании Бюрка, доктор Ц. набрел еще на один след, оставленный усердным читателем.
Несмотря на почтенный возраст этого издания, оно казалось, за исключением того места, где была пометка, нечитанным. На первой странице, там, где в прологе идет перечисление: «Монархи, короли, герцоги, маркизы» и так далее, значились три огромных восклицательных знака.
Последние строки пролога, сообщающие о том, что эта книга писана Рустичиано, с которым великий путешественник делил тяготы генуэзского пленения, были подчеркнуты несколько раз, и рядом с ними находилась неразборчивая надпись на итальянском языке, которую явно сделал человек, находящийся в большом волнении: «Несомненно, это здесь! Терпение! Я...»
И это все. Никаких восклицательных знаков, никаких пометок, ничего! Казалось, что незнакомцу, читавшему эту книгу, в голову внезапно пришла какая-то мысль, идея, не терпевшая в своем осуществлении отлагательств. «Терпение! Я...», но у написавшего это не хватило терпения даже на то, чтобы закончить фразу.
Итак, все, что удалось обнаружить доктору, сводилось к дюжине отметок на полях и четырем восклицательным знакам к тексту. Вот каков результат обыска, которому доктор подверг книги, изучавшиеся отцом графини в течение, ряда недель.
. Прежде всего следовало установить, точно ли эти пометки сделаны графом или кем-то другим. Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо раздобыть образцы почерка графа. Пока же достоверно лишь одно — все эти пометки сделаны одной рукой, и, несомненно, рука эта принадлежала итальянцу. Об этом свидетельствовали некоторые особенности начертания букв. Так, буквы «а» и «к» написаны с той характерной угловатостью, какая присуща письму итальянцев. Два примечания, написанные по-французски, не противоречили предположениям доктора, ведь то, что графиня свободно владела пятью языками, могло быть следствием того, что лингвистические способности унаследованы ею от отца. Решающее значение имела третья пометка, написанная в возбужденном состоянии на итальянском языке, — волнуясь, люди часто переходят на родной язык.
Но даже если принять за основу то, что эти пометки действительно сделаны графом, все же к каким выводам на основании этого можно прийти? Что именно волновало графа в пору его увлечения книгой о путешествиях Марко Поло?
Это была нелегкая задача. Кое-что о покойном графе доктору уже известно — это те сведения, что исходили от Иосифа и из письма, полученного из Венеции. Но сведения эти ни в коей мере не проливали света на загадку графа, не давали объяснения его библиотечным занятиям и их нежданному завершению. Да и занимался ли граф какими-нибудь изысканиями? Быть может, все это чтение сводилось лишь к занимательному времяпрепровождению? Решить это, дать исчерпывающий ответ на
