тут все вызывало интерес и восхищение. Старинная мебель, явно изготовленная лучшими мастерами своего дела. Светящийся тусклым блеском паркет, на который было жалко ступать солдатскими сапогами. Картины в золотых рамах – с похожими друг на друга лицами, видимо, фамильные портреты. Отдельно очень хотелось потрогать обои – ощутить своею кожей тепло их атласной ткани, почувствовать ладонью шершавую неровность этих удивительных узоров, покрывающих стены от пола до самого потолка. Если бы не присутствие хозяев квартиры, Антонио бы точно не удержался.
На Пако же вид чужого богатства подействовал по-другому.
– Живете в роскоши, а все равно недовольны, – усмехнулся Рауль. – Вот чему я удивляюсь! Франко таким, как вы, вернул все. Собственность, деньги и все остальное, что у вас забрала республика. Чего вам не хватает?
Ему никто не ответил. Женщина в черном угрюмо смотрела в окно, девочка, которую она обнимала за плечи, вниз, на пол. Старуха, похоже, шептала про себя молитву. Это тоже задело Пако.
– Кто я такой, чтобы говорить со мной, так? – процедил он сквозь зубы. – Ну, ну! Когда вашего беглеца поднимут на штыки или всадят ему с тротуара пулю в задницу, думаю, ваши рты разомкнуться. Будете на коленях ползать, лишь бы и с вами не приключилось того же самого.
– Мама… – не выдержав, заплакала девочка.
Антонио промолчал. Ему, конечно, не нравилось, что говорил напарник, но что он может ему возразить, он тоже не представлял. Пусть болтает, ничего. Пако, бывало, говорил мерзости и похуже.
– Что это? – прохаживающийся по комнате Рауль вдруг остановился и заглянул под стол, почти до самого низа укрытый длинной узорной скатертью.
Ему снова никто не ответил. Мать еще крепче прижала к себе ребенка, а пожилая синьора, не открывая глаз, продолжила свою молитву. Казалось, одному Антонио было интересно: что же там такого нашел Рауль?
Между тем Пако вытащил из-под стола большой, и, судя по всему, тяжелый дорожный чемодан. Потом еще один.
– Спорю на что угодно, шкафы в соседних комнатах пусты, как субботние карманы пьяницы. Собирались бежать всей семьей? Антонио, мы пришли вовремя!
Рауль рассмеялся и наклонился к женщине в черном:
– Не повезло? Бывает. Посмотрим, что тут.
Пако раскрыл один из чемоданов и вывалил все, что в нем было, на пол. Затем то же самое проделал с другим. Раздался глухой стук – кроме одежды из второго чемодана на паркет, очевидно, выпало нечто тяжелое.
Рауль присел и запустил руку в вещи. Лицо его просветлело от радостного удивления.
– Смотри-ка, Антонио! Как хорошо, что я догадался продолжить обыск! Оружие!
Из тряпок Пако выудил черный, вороненый револьвер – именно он так громко стукнулся о половые доски.
Рауль взвесил оружие на руке.
– Опасная штука, сеньора, – произнес он, обращаясь к хозяйке квартиры. – Знаете, как с ней обращаться? Примерно из такой вашему муженьку влепят пулю в лоб или затылок за предательство отечества.
Женщина, наконец, не выдержала:
– Имей я возможность влепить ее вам, я бы ей мигом воспользовалась. Клянусь!
Пако расхохотался.
– Я тоже! – крикнула девочка, и это рассмешило Рауля еще сильнее.
Старуха прижала девочку к себе, шепча ей на ухо успокаивающие слова:
– Не надо, милая. Не говори с ними.
Улыбка не покинула лицо Рауля, но стала жесткой и злой.
– Я прекрасно знаю, таких, как вы, синьора. Вы только говорить горазды. Убивать и проливать кровь своими руками, вы подстрекаете других. У кого нет ни герцогов, ни маркизов в родословных. У самих вас кишка тонка, – Рауль смачно сплюнул прямо на блестящий паркет. – Чистоплюи. Именно поэтому вы войну и проиграли. Лови!
Неожиданно он бросил револьвер прямо на колени девочке.
– Можешь попробовать в меня выстрелить!
– Что ты делаешь, Рауль? – Антонио машинально перевел дуло своей винтовки на ребенка.
– Помолчи, Антонио. Все равно ничего не будет. Ну? – Пако обратился к девочке. – Я жду. Или вы, сеньора?
Женщины и девочка сидели без движения. Хотя Антонио и показалось, что руки их слегка подрагивают – возможно, от желания попробовать схватить оружие.
– Я так и знал, – презрительно произнес Рауль, – вы даже не попытаетесь. Овцы.
Забрав револьвер с колен вздрогнувшей от его прикосновения девочки, Пако швырнул его на стол и снова углубился в исследование вещей из чемоданов. Не найдя больше ничего интересного, он заглянул под стол еще раз.
– Ах, это не все? Ну-ка!
Пако достал из-под скатерти небольшой аккуратный чемоданчик – светло-коричневой кожи, почти новый, не потертый, оббитый по углам изящными латунными вставками.
– Черт побери, тяжелый. Что у вас тут? Гранаты? Или разобранный пулемет?
Рауль вывалил содержимое саквояжа на середину стола. И замолчал, застыв на месте с раскрытым ртом.
Потерял дар речи и Антонио. Оба полицейских, выпучив глаза, таращились на то, что вывалилось из саквояжа, в полнейшем изумлении.
– Все это… у вас… конфискуют, – хрипло прошептал Рауль.
На покрытом кружевной скатертью столе внушительной горой, как магнитом притягивающей взгляд, лежали невероятные золотые украшения, целая россыпь драгоценных камней, темные старинные монеты, броши, перстни и несколько ниток белого, как слоновья кость, жемчуга. А также аккуратно перевязанные, увесистые пачки денег – республиканские песо, доллары и песо нынешнего времени.
– Украдут, ты хотел сказать, грязный вор, – негромко ответила женщина в черном – при этом даже не глядя на него.
– Кто бы говорил, – ответил Рауль, постепенно приход в себя. – Это же такие, как вы обещали всем свободу. Равные права. Справедливость. Призывали отдавать за нее свои жизни и забирать чужие. А на самом деле? Набили золотом чемодан и собрались за границу. Куда интересно? В Америку? Нет?
Речь Пако прервал Антонио, взглянувший в это время в окно:
– Смотри, Пако! Они загнали его в угол!
Женщины и девочка вскочили с дивана. Пако направил на всякий случай на них свою винтовку, но сам бросил взгляд туда же, куда они – в окно. Там, на фоне башен Сан-Исидро, как на сцене, разворачивалась драма. Беглец, мужчина лет сорока пяти, которого все-таки настигли солдаты, стоял на самом краю крыши – и в него целились жандармы. Бежать, по всей видимости, ему больше было некуда.
– Попался, – удовлетворенно крякнул Пако.
Девочка заплакала. Мать обняла ее, а старуха вновь принялась молиться – уже в полный голос.
Над ружьями солдат появилось облачко дыма. Спустя мгновение до комнаты долетели звуки выстрелов.
– Нет! Я прошу! – воскликнула хозяйка.
Беглец, зашатавшись, схватился руками за грудь и, завалившись на бок, рухнул вниз, на мадридскую мостовую.
Женщина в черном взвыла:
– Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты! Твари! Жестокие и бесчеловечные твари!
Пако передернул затвор и с нескрываемым злорадством приказал:
– Назад! Отойти
