— Хотел в ваш архив заглянуть, дело одно есть — не нашел, где помешается, — дождавшись небольшой паузы, заговорил Шатеркин. — Говорят, что где-то внизу, в конце корпуса.
— Николай Иванович, чего же вы мне сразу не сказали?! — огорченно воскликнул Тагильцев. — Да ведь это же рядом с нашей парикмахерской. И архивариус-то, можно сказать, приятель мой, Влас Керженеков. Но там все равно никого сейчас нет, — успокоил он. — Не работает он в настоящее время.
— Как не работает?
— Очень просто: получил отпуск и на курорт укатил.
Капитан все больше убеждался в том, что его собеседник — добродушный и рассудительный человек, что он, пожалуй, ничего не знает о трагической судьбе своего друга.
Шатеркин свернул с главной магистрали на тихую улицу и остановил машину. Тагильцев с легким удивлением в голосе сказал:
— Не тот адрес. Мы еще не доехали.
— Совершенно верно, Семен Захарыч, — успокоил капитан. — Адрес действительно не тот, но это не так уж важно… — Он назвал себя.
Тагильцев растерянно поглядел на Шатеркина.
— Очень приятно. Что же вы мне сразу не сказали?.. Я готов слушать вас, товарищ капитан.
Шатеркин вынул из кармана конверт, достал из него фотокарточку и, засветив фонарик, показал ее Тагильцеву.
— Кого узнаете? — спросил он.
— Вот это и есть Влас Прокопьевич Керженеков, мой земляк и хороший приятель, — ничуть не смутившись, ответил Тагильцев.
Шатеркин показал другую карточку.
— А что видите на этой фотографии?
Лицо Тагильцева перекосил ужас, он побледнел и отпрянул к дверце машины.
— Не может быть!.. — с трудом сказал он. — Здесь какое-то недоразумение… Мне точно известно, что Керженеков три дня как выехал в Крым по путевке. Я своими глазами видел эту путевку.
— Все это, может быть, верно, — сказал капитан, — наблюдая за парикмахером. — Но верно также и то, что найден труп Керженекова.
— Но что же произошло с ним?
— Как видите на фотографии… он застрелился…
В машине стало жарко и душно. На щитке мерно и отчетливо стрекотали часы. Тагильцев сидел молча, глядел куда-то в пространство, мучительно думал.
— Нет, ничего не могу понять… Я никогда не слышал от Власа жалоб на жизнь, всегда он был здоров и весел, никто его не обижал, да и не такой он человек, чтобы кому-то дать себя в обиду. И вдруг… — Он взглянул на Шатеркина глазами, полными недоумения.
— Да ведь только за день или два до его отъезда мы на рыбалку с ним ездили.
— Куда? — быстро спросил Шатеркин.
— На двенадцатый километр… И ночевали там…
— Кто еще был с вами?
— Никого больше не было — я и он.
— Расскажите, как прошла эта ночевка?
— Прошла как полагается, товарищ капитан, — после глубокого вздоха ответил Тагильцев. — Уехали мы на попутной машине прямо с работы, даже домой не заглянули: все загодя было приготовлено. Приехали, расположились на берегу со своими удочками, и дело пошло в лучшем виде: рыба ловилась неплохо, настроение отличное, а нам больше ничего и не надо. Когда стемнело, костер развели, бурлацкую уху сварганили. — печально усмехнулся Тагильцев. — Говорили, конечно, о всяких пустяках, фронтовую, жизнь вспоминали, а больше все о рыбной ловле, об охоте… Потосковали о Сибири, что поделаешь — родина. Я-то лет двадцать там не бывал, задолго до войны на Урал перебрался. Вот так… Потом закурили, послушали, как рыба в реке играет, и и тут же у костра заснули, а утром чуть свет — опять за удочки…
— Брал с собой Керженеков оружие?
— Оружие? — переспросил с удивлением Тагильцев. — Да зачем же оно нужно, когда охота еще не разрешена?
— Не охотничье… Пистолет у него был?
— Может и был какой-нибудь… Но мне лично, кроме тульской двустволки, никакого оружия видеть у него не доводилось… Пистолета не видел, товарищ капитан.
— А как шли у него дела на работе? Не рассказывал? — постепенно расширял круг вопросов Шатеркин.
— По работе мы с ним почти не сталкивались: он в архиве, а я… Говорят, хороший работник, добросовестный, и сам он на работу не жаловался.
— Семейную жизнь его хорошо знаете?
— Немного знаю. С женой жили вроде дружно, в согласии. Детей вот у них не было…
— Знаете ли вы ближайших друзей Керженекова? Тагильцев задумался.
— Их у него было раз-два и обчелся. Близких друзей не замечал…
— Ну, вернемся немного назад: как же закончилась ваша рыбалка?
— В общем, на уровне, товарищ капитан, никаких происшествий. Вечером в воскресенье приехали в город — и по домам… А потом он в отпуск стал собираться.
— Вы не провожали его?
— Не приглашал он меня… А потом все-таки рабочее время…
Шатеркин завел мотор, машина, легко дрогнув, тронулась и мягко покатилась по асфальту. Тагильцев тяжело вздыхал, устало откинувшись на спинку сиденья. В голове какие-то несвязные мысли, перед глазами обрывки пустячных, ничего не стоящих событий. Почему-то с глупой настойчивостью лезет в глаза одна и та же нелепая, смешная картина: Керженеков тащит удочку и вдруг, поскользнувшись, кувырком летит в воду. Потом, весь мокрый и грязный, смеясь, лезет на берег. «Вот и рыбу всю разогнал, — басит он. — Слышь, Семен? Сматывай удочки, погреться надо…» Тагильцев ясно видит широкое смеющееся лицо Керженекова, черные мокрые волосы торчат в разные стороны. Тагильцев опять горько вздыхает. «Неужели у него поднялась на себя рука?..»
Шатеркин больше не задавал никаких вопросов. Он был как будто весь поглощен легким бегом машины. Улица стала уже, темнее. Капитан резко затормозил.
— Вот и приехали. — взглянув на освещенный номер дома, сказал он. — Номер двадцать восемь, ваша квартира.
— Спасибо, товарищ капитан, — Тагильцев торопливо и неловко вылез из машины. Шатеркин протянул ему руку.
— Я думаю, что мы с вами еще увидимся?
— Если это необходимо, я готов в любое время.
Шатеркин кивнул головой. Сердито загудел мотор, на мгновение улицу охватило светом, и машина ушла.
15. Еще одно преступление
Архивохранилище Управления горного округа помещалось в трех полуподвальных комнатах, хорошо освещенных и надежно изолированных друг от друга. Здесь были собраны объемистые папки документов, инженерных чертежей, всевозможных докладов и справок по освоению различных месторождений полезных ископаемых. Тут же хранились и заявки на открытые месторождения золота, платины, редких металлов; на стеллажах, в больших прошнурованных папках, покоились обоснования и технические проекты рудников, геологические карты, контурные очертания рудных тел, рабочие чертежи шахт и множество других ценных и важных бумаг, нашедших себе со временем место в архиве. В первой комнате были сосредоточены документы общего хранения, они были аккуратно разложены по многочисленным стеллажам; отсюда тяжелая железная дверь и вела в кладовую технической документации, а за ней, через такую же массивную дверь, облепленную мастичными пятнами, можно было попасть в кладовую, где хранились документы особой важности и бумаги, представлявшие историческую ценность.
Председатель ревизионной комиссии горный инженер Михаил Архипович, пожилой облысевший человек, распределил обязанности между членами комиссии таким образом, что все они сидели в одной первой комнате и каждый занимался отведенным ему стеллажом. Двое студентов юридического института, посланных сюда профессором Данилиным для оказания помощи, снимали с полок архивные коробки, развязывали толстые вместительные папки и подкладывали их на столы ревизоров. За одним из столов стоя работала Катя Пылаева. Она была одета в серый рабочий халат, русые, вьющиеся на лбу и висках волосы были подвязаны пестрой косынкой. Катя с завидной быстротой расправлялась с толстыми пропыленными папками: развязывала их, бегло просматривала внутренние описи, затем быстро-быстро листала пожелтевшую от времени бумагу. Закончив просмотр одной папки, бралась за другую, третью… Когда уставали глаза и немели от напряжения ноги, она ненадолго садилась на стул и задумчиво глядела на высокие, до самого потолка, ряды стеллажей. «Как их много… И как медленно идет наша работа…»
Катя отодвинула от себя только что просмотренную папку, поискала глазами председателя, который задержался где-то между стеллажей.
— Михаил Архипович, мне думается, что было бы удобней вести нашу работу одновременно во всех хранилищах, в том числе в кладовой с особыми фондами. Такой порядок работы ускорит дело.
Инженер снял очки и, прежде чем ответить на вопрос студентки, несколько раз чихнул, так глубоко и шумно, что самому стало неприятно. «Фу ты, несчастье! Неужели простуду подхватил в этом подвале…» — подумал он, погладив вспотевшую лысину.
— Правильно говорит товарищ Пылаева, — поддержал Катю высокий юноша-студент с бледным лицом. — Надо сейчас же открыть все двери, может быть, сразу будет обнаружено преступление, которое мы ищем.
