тоже заметил новую, странную эйфорию в блеске ее глаз. – Думаю, эта фраза станет искрой, из-за нее заполыхает степь, вернее, лес книг, основанных на ошибочных предпосылках… Вы и вообразить не можете, поскольку это невообразимо. Но мне нужно время. И необходимо отсюда выбраться. Артур, я скажу инспектору все, что помню. Но, вероятно, я не все помню о документе. Не исключено, что удар и операция отшибли мне память. Надеюсь, это не пойдет во вред правосудию. В конце концов при чем тут документ? О его существовании знаем только мы трое. И я уверена, что ни один из вас не хотел бы сотворить надо мной такое, ведь правда? – Кристин улыбнулась нам доверительно, словно желая заключить некий пакт.
Я спросил себя, не в этом ли состоит истинная причина, по которой она нас сюда позвала. В конце концов откуда ей знать, что сэр Ричард Ренлах тоже в курсе дела.
– Это неправильно, – заявил Селдом. – Если тебя сбили не случайно, то ты будешь в большей безопасности, если произнесешь фразу.
Кристин заколебалась. Похоже, до этого момента она отказывалась верить в такую возможность, но, услышав о ней из уст Селдома, уже не могла с прежней легкостью отвергнуть ее. Как ни крути, а он был ее научным руководителем, и Кристин, как и я, находилась под его влиянием, тем более что предположения Селдома почти всегда были верными. Я наблюдал, как она борется с собой, желая удержать при себе документ, используя собственную, личную версию пари Паскаля: вероятность того, что кто-то хотел ее убить, слишком мала по сравнению с тем, что представлялось ей с каждым разом все ценнее и от чего ей предлагалось отказаться.
– Если верить врачам, то я чудом осталась жива. В операционной наступила клиническая смерть, они думали, что потеряют меня. Начинается вторая жизнь, и я не намерена робеть и смущаться, как в жизни предыдущей. К тому же, хотя это трудно объяснить, я чувствую, что меня защищают высшие силы. На первом этаже работает женщина, сестра Росаура, она несет утешение умирающим. Мама все это время молилась вместе с ней, и я сама в определенной мере вспомнила о Боге. И не стыжусь высказать это. Знаю, что нахожусь под защитой. Он, Всемогущий, оберегает меня.
Селдом удрученно поглядел в мою сторону: дескать, увы, нам здесь нечего больше делать. Я прекрасно представлял ход его мысли: когда появляется Бог, всякое рассуждение заканчивается. Селдом полагал, как почти все специалисты по логике, известные мне, что Бог – слишком мощная гипотеза, рядом с которой кажется тривиальной любая система мышления или даже любая попытка продолжать мыслить. Однажды при мне он затеял шутливую дискуссию по поводу фразы: «Если Бога нет, все позволено». Селдом тогда возразил: «Но если Бог есть, тоже позволено все». Он глядел на Кристин, пока она говорила, но, думаю, уже не слушал ее. Его внимание рассеялось, и я видел по выражению его лица, как борются в нем разочарование, ужас и жалость.
В дверь постучали, и мы разглядели через стекло поднятую в приветствии руку. Кристин тоже подняла руку, насколько могла, и сделала знак, чтобы посетительница пришла позднее.
– Это сестра Росаура, о которой я вам говорила. Она ходит по палатам, спрашивает, не хочет ли кто-нибудь помолиться вместе с ней.
– Наверное, нам пора уходить, – произнес Селдом. – Я обещал твоей маме надолго не задерживаться. – Он начал подниматься со стула, серьезный и немного раздосадованный. – Что я должен сказать на ближайшем заседании Братства? Ведь мы договорились, что ты вернешь документ.
– Я так и сделаю, Артур, обещаю. Одного прошу: дай мне время выйти отсюда, выверить все связи в библиографии. Я чувствую, что натолкнулась на вершину айсберга и сумею вытащить то, что находится под водой, если только мне предоставят достаточно времени.
Селдом, казалось, принял решение.
– Я могу подождать только до тех пор, пока ты выйдешь из больницы. Дольше не получится прикрывать тебя перед Братством и лгать инспектору Питерсену, если он об этом спросит.
– Но с какой стати ему об этом спрашивать? – удивилась Кристин. – О документе знаем только мы трое, а я ничего ему не скажу. Разве не так?
Дверь отворилась, и медсестра, просунув голову, оглядела нас с явным неодобрением.
– Инспектор полиции хочет поговорить с вами, – обратилась она к Кристин. – Вы готовы принять его?
– Теперь, думаю, да, – заявила Кристин и сделала еще одну попытку отважно улыбнуться нам.
– Спустимся по лестнице, – предложил Селдом, – я пока не готов встречаться с Питерсеном.
Мы прошли в конец коридора, но, толкнув створки двери, которая вела на лестничную площадку, увидели громоздкую фигуру инспектора: он, пыхтя, поднимался по ступенькам.
– Профессор Селдом, какой сюрприз, – произнес он с иронией. – Похоже, нам обоим не нравится ездить в лифте. Внизу я пообщался с матерью этой девушки, и она сказала, что, если потороплюсь, то застану вас. Нам есть о чем побеседовать, не так ли? Может, вы оба подождете меня в кафетерии на восьмом этаже? Я поговорю несколько минут с вашей ученицей, а потом поднимусь выпить кофе.
Селдом готов был отказаться под каким-нибудь предлогом, но в последний момент губы его сжались, и он нехотя кивнул. Мы прошли по коридору в обратную сторону, к лифту, и Селдом с раздражением нажал кнопку восьмого этажа. Я был в этом кафетерии лишь однажды, дожидался, пока Лорна закончит смену, и, видя медсестер, сидящих за столиками, невольно всматривался в их лица, будто все еще мог тут встретить Лорну. Кафетерий немного обновили, поменяли светильники, повесили цветные шторы, чтобы стало уютнее, но это не вполне удалось. Может, потому, что трудно было чем-то отвлечь взгляд от инвалидных колясок, респираторов и зондов. Взяв поднос, я стал искать место у самого дальнего окна. Селдом сделал первые несколько глотков в полном молчании; он казался рассерженным или скорее опечаленным. Вошли две женщины в длинных серых юбках, таких же, как на той, что осталась ждать у двери в палату Кристин.
– Такие женщины, – пробормотал Селдом, – вгоняют меня в дрожь. Методистки. Так и роились вокруг, едва меня перевели из интенсивной терапии. Мыслимо ли, что они сделали с Кристин за какие-то два дня? Умеют нанести удар в момент крайней слабости, когда смерть уже ходит дозором вокруг. Но я представить не мог, чтобы Кристин позволила себя завлечь. Как случилось, чтобы математический ум, тренированный на аксиоматических системах, тонких софизмах, развертывании логических постулатов, забыв обо всем, вновь приник к Богу из детского катехизиса? Вы слышали: она не боится, поскольку верит, будто есть Некто Всевышний, кто оберегает ее!
Селдом
