ФБР; второй — доказать, что они этого не делали; третий — спустить все на тормозах. Пока мы выбираем второй вариант. Вот почему тебе следует разыскать Фрэнка Оделла. Но если нас вынудят принять первый или третий вариант, мы должны обратить обстоятельства в свою пользу, чтобы в любом случае выполнить обязательства перед клиентом.
— У вас нет никаких других обязательств, кроме обязательства начать расследование и приложить максимум усилий.
— У тебя опять проблема с местоимениями.
— Ладно, уговорили. Не «у вас», а «у нас».
— Так-то лучше. Итак, мы приложим максимум усилий. Самое серьезное обязательство, взятое на себя человеком, обладающим самоуважением, а у нас с тобой его не занимать. И есть один жизненно важный момент. Независимо от того, какой из трех вариантов нам придется выбрать, мистер Рэгг должен поверить или хотя бы заподозрить, что один из его людей убил Морриса Элтхауза. Однако я пока еще не смог придумать ход, который поможет нам это сделать. Я разрабатывал его перед твоим возвращением. Может, у тебя получится?
— Нет. Рэгг или верит, или не верит. Десять к одному, что верит.
— По крайней мере, у нас есть шансы. Идем дальше. Мне нужны идеи относительно завтрашних договоренностей с мистером Хьюиттом. Это займет какое-то время, а у меня пересохло в горле. Фриц?
Не услышав ответа, я повернулся. Фриц крепко спал в кресле и наверняка храпел, хотя телевизор в любом случае все заглушал. Я предложил перейти в кабинет и для разнообразия включить музыку. Вулф согласился. Мы разбудили Фрица, поблагодарили его за гостеприимство и пожелали спокойной ночи. По дороге в кабинет я заскочил на кухню за пивом для Вулфа и молоком для себя, а когда я открыл дверь, радио было включено и Вулф уже сидел за письменным столом. Так как разговор предстоял долгий, я поставил рядом с письменным столом одно из желтых кресел. Вулф налил себе пива, и я, глотнув молока, заявил:
— Забыл сказать, что я не спросил Хьюитта насчет «Десяти аристологов». Вы ведь в любом случае хотели его видеть. Вот завтра сами и спросите. Итак, какая у нас программа?
Вулф начал говорить.
Было уже далеко за полночь, когда он направился к лифту, а я пошел за простынями, одеялом и подушкой, чтобы провести еще одну ночь на диване.
В телефонных справочниках пяти районов Нью-Йорка я нашел более сотни Оделлов, но ни одного Фрэнка. Установив в пятницу в половине десятого утра этот факт, я сел за свой стол и попробовал найти выход из положения. Проблема казалась слишком мелкой, чтобы обсуждать ее с Вулфом, да к тому же его не было на месте. Сол Пензер приехал ровно в девять утра, и Вулф, вместо того чтобы, как обычно, подняться в оранжерею, спустился на первый этаж и, надев плотное пальто и широкополую касторовую шляпу, преодолел вслед за Солом семь ступенек крыльца и сел в «херон-седан».
Вулф, естественно, знал, что, если включить на полную мощность обогреватель, в машине будет жарко, как в печке, однако не доверял любой технике сложнее тачки. Ведь даже когда за рулем был я, Вулф все равно опасался, что его высадят в каком-нибудь диком и пустынном месте джунглей Лонг-Айленда.
Собрав волю в кулак, я попытался переключиться на дело Фрэнка Оделла, искать которого было все равно что тыкать пальцем в небо, причем исключительно из-за того, что Вулф предпочел второй из трех вариантов. К тому же мысленно я был на Лонг-Айленде. На моей памяти Вулф для своих целей еще никогда не разрабатывал столь хитроумную авантюру, как ту, в которую он собирался втянуть Льюиса Хьюитта, и мне, конечно, следовало быть там. Гений нужен лишь для искры свечи зажигания, но при этом кто-то должен следить за тем, чтобы не потек радиатор и не сдулись покрышки. Если бы за рулем был кто-нибудь другой, а не Сол Пензер, я непременно настоял бы на том, чтобы поехать с Вулфом. Вулф сказал, что Сол будет присутствовать при разговоре, а он единственный, кому я доверил бы решение любой проблемы, случись мне сломать ногу.
Я снова переключился на Фрэнка Оделла. Самым простым решением проблемы было справиться в Отделе условно-досрочного освобождения штата Нью-Йорк и спросить, числится ли у них некий Фрэнк Оделл. Но, конечно, не по нашему телефону. Если федералы пронюхают, что мы после показаний Куэйла тратим время и деньги на Оделла, то сразу догадаются, что дело не в благоразумии, а в попытке доказать причастность Оделла к убийству Элтхауза, чего я не мог допустить. И тогда я выбрал самый безопасный путь. Если кто-то из фэбээровцев прочтет мои заметки и решит, что я переоцениваю их способности, то он просто не знает наших фамильных секретов. Я тоже не знаю всех их секретов, но зато хорошо изучил ФБР.
Предупредив Фрица, что ухожу, я, надев пальто и шляпу, спустился с крыльца, дошел до гаража на Десятой авеню, воспользовался с разрешения Тома Халлорана их телефоном, набрал номер редакции «Газетт» и попросил соединить меня с Лоном Коэном. Лон был на редкость сдержан. Он не стал спрашивать меня, как мы выкрутились из ситуации с миссис Брунер и ФБР, а лишь поинтересовался, где может получить бутылку бренди.
— Я тебе непременно пришлю. Если ты ее заработаешь. Можешь начинать прямо сейчас. Около двух лет назад некоего Фрэнка Оделла закрыли за мошенничество. Ему могли скостить срок за хорошее поведение, и тогда он сейчас в списке условно-досрочно освобожденных. Хочу заняться социальной работой, найти этого парня, причем очень быстро, чтобы начать курс перевоспитания. Можешь позвонить мне по этому номеру. Чем раньше, тем лучше. — Я дал Лону номер телефона гаража. — Видишь ли, я держу свою социальную работу в секрете, поэтому, ради бога, никому не говори.
Лон ответил, что одного часа ему вполне хватит, и я пошел взглянуть на автомобили. Вулф каждый год покупает новый, полагая, что тем самым уменьшает риск аварии, но оставляет право выбора за мной. Я склоняюсь к покупке «роллс-ройса», хотя будет обидно избавляться от такого автомобиля после года эксплуатации. В тот день я не нашел ничего достойного, на что можно было бы обменять наш «херон». Мы с Томом как раз обсуждали приборную панель «линкольна», когда зазвонил телефон, и я ушел. Звонил Лон сказать, что он все узнал. Фрэнка Оделла освободили условно-досрочно в августе, и он останется под наблюдением до конца февраля. Он жил в доме номер 2553 по Ламонт-авеню в Бронксе
