Девица пересказала матери суть моего вопроса и выжидательно умолкла.
Женщина в фартуке раздумывала меньше минуты.
– Насчет него интересовались в апреле прошлого года. По-моему, родственник… Тот человек тоже считал, что Ковалёв живет в нашей квартире, – довольно уверенно заявила она, и тут же пояснила дочери. – Тебя, как раз, только отвезли на сохранение!
– Можете сказать, как выглядел этот родственник? – с надеждой в голосе спросил я.
– Старик, как старик – лет за шестьдесят, может, больше.
– Чего-нибудь особенного в его внешности не заметили?
– Что ж в нём особенного? – удивилась женщина, которая всё ещё выглядывала со своим полотенцем откуда-то из-за лилового пеньюара дочери. – Обычный старик, довольно приличного вида. Невысокий такой, щупленький…
– А голос?
– Что, голос?
– Голос у него какой? Тихий? Громкий? А может, резкий, неприятный? – терпеливо выспрашивал я.
– Да нет, нормальный голос. По-моему, очень даже вежливый! – сразу принялась защищать старика хозяйка квартиры.
– Тот дедушка, кажется, смешновато смотрелся, – вдруг припомнила она какую-то малозначительную деталь и улыбнулась своим воспоминаниям.
– Это почему же? – мгновенно насторожился я, но внешне постарался не выдать своего интереса.
Женщина ответила не сразу, подумав, как ей лучше сформулировать мысль.
– Знаете, он мне тогда напомнил воробышка, – смущенно призналась она. – В сереньком плащике на тонкой подстёжке, в старой потрепанной шляпе… И голову держал как-то смешно, по-птичьи.
Женщина слегка наклонила голову в сторону, пытаясь продемонстрировать, как это делал незнакомец. Получилось довольно забавно.
Дальнейшие попытки хозяйки восемнадцатой квартиры вспомнить ещё что-нибудь существенное о той давней встрече, к сожалению, успеха не имели и, тепло поблагодарив обеих женщин, я направился к лифту.
Около двух дня я опять был в центре города и, стоя перед «Детским миром», внимательно высматривал в толпе Мокроусова. Женька неожиданно позвонил мне часа полтора назад и предложил встретиться где-нибудь рядом с Лубянкой.
Подполковник, как и полагается настоящему эфэсбэшнику, был пунктуален и малозаметен. В этот жаркий день он предпочел не надевать форму и щеголял в светлых летних брюках и идеально отглаженной рубашке с галстуком.
Обменявшись рукопожатиями, мы неторопливо прошлись пешком в сторону Кузнецкого моста и обратно. За время этой недолгой прогулки Женя успел рассказать мне некоторые факты из жизни Михаила Хоботова, которые когда-то привлекли к нему внимание со стороны спецслужб.
– Его настоящая фамилия Цикман. Максим Александрович Цикман. В девяносто втором этот умник прикрыл в Риге одну сомнительную сделку с продажей старинного особняка, а когда за дело взялась полиция, был вынужден покинуть нотариат, – негромко рассказывал Мокроусов, глядя то на меня, то себе под ноги. – Вероятно, ему не хотелось расставаться с профессией и в девяносто третьем Цикман переехал к родственникам в Питер. Там открыл свою нотариальную контору, а позже сменил имя и фамилию. Наверно, чтобы не напоминала о прошлых заслугах…
Я слушал Мокроусова, не перебивая, стараясь лучше усвоить новую информацию.
– Как видишь, особых прегрешений за этим человеком нет. А то, что напроказничал у латышей, так это ерунда, деталь биографии, – окончив рассказ, Женя достал из кармана сигареты и закурил.
Некоторое время мы шли молча, каждый думая о своём.
– Почему Хоботова взяли на заметку? – поинтересовался я, глядя на дымок от Женькиной сигареты.
Мокроусов усмехнулся:
– Когда Цикман перебрался в Петербург, он был латышским подданным – такие сразу попадали на карандаш. Потом он сменил гражданство и фамилию. Всё это лишь усилило интерес к его персоне. Правда, со временем этот интерес понемногу угас и сейчас к господину Хоботову никаких претензий, тем более, что он честно платит налоги.
– Ты даже это проверил? – восхитился я.
Женька удовлетворённо кивнул:
– Сам знаешь, лишней информации не бывает!
Я позвонил в нотариальную контору, едва мы расстались с Мокроусовым.
– Михаил Александрович в командировке и будет только завтра, – ответила мне хоботовская секретарша.
– Но ведь завтра суббота, – расстроено протянул я, памятуя о святости уикэнда для конторской братии.
– Михаил Александрович отдыхает только по воскресеньям, – решительно возразила мне женщина, и посоветовала подъехать в контору с одиннадцати до тринадцати.
– Буду к одиннадцати! – твердо пообещал я, мысленно предвкушая встречу с «Цык максой».
Остаток рабочей пятницы я потратил на то, чтобы выяснить в адресном столе координаты всех Ковалёвых, которые переехали жить в Москву после августа девяносто четвёртого года. Эта услуга одной старой знакомой стоила сущие пустяки.
Полученный список насчитывал аж двести сорок пять человек и порадовал меня пятью потенциальными кандидатами на проверку.
При отборе людей, я, на всякий случай, помимо возраста и имени, учитывал и то обстоятельство, что нужный мне Игорь Иванович Ковалёв вполне мог поменять паспорт и, вместо Новограда, указать в листке прибытия любой другой населённый пункт нашей огромной страны. О том, что бывший жених Елены Константиновны сменил фамилию, сейчас даже не хотелось думать.
Весь вечер я гонял в машине по раздобытым адресам, которые, будто специально, были разбросаны по всему городу и находились в малоизвестных местах, вроде района Красного Строителя или Гольяновского кладбища. Понятное дело, толкотня в пробках и предвечерняя духота не слишком способствовали этим перемещениям в пространстве и времени.
Когда из списка были вычеркнуты первые три кандидата, на небе уже сияли первые звезды, которые лучше часов подсказали мне, что с работой пора заканчивать и следует возвращаться домой.
В субботу проверка была продолжена. Довольно скоро стало ясно, что ни один из освидетельствованных мною Игорей Ивановичей Ковалёвых и близко не соответствует искомому, если, конечно, меня не обманывали глаза или соседи, которых приходилось расспрашивать, в случае отсутствия на месте очередного И. И. К…
«Всё равно придётся найти этого парня! – мрачно думал я по дороге в хоботовскую контору о несостоявшемся супруге Елены Гнединой. – А то, что Ковалёв путает следы, лишний раз говорит не в пользу бывшего снайпера, где бы он ни находился».
Без пяти одиннадцать я сидел в приёмной Хоботова.
В кабинет нотариуса удалось попасть почти сразу, стоило сообщить через секретаршу, где я работаю.
Михаил Александрович оказался невысоким шатеном с хорошими манерами и тихим голосом, который отнюдь не свидетельствовал о покладистом характере. Судя по решительному взгляду тёмных глаз, этот человек умел повелевать и, тем более, отстаивать свои интересы.
– К вашим услугам, – вежливо сказал Хоботов, указывая мне на один из стульев перед своим рабочим столом.
Когда вы впервые имеете с кем-нибудь дело, не всегда легко определить, как себя лучше вести, чтобы добиться нужного результата. Особенно, если собираетесь шантажировать этого человека.
Я решил не играть в кошки-мышки и сразу выложил на хоботовский стол несколько фотографий Юлькиного хахаля, которые сделал почти две недели назад (самой Юльки в кадре не было).
– Можете сказать, кто этот мужчина? – спросил я и лишь после этого уселся на предложенный стул.
Воцарившаяся пауза, во время которой Хоботов сосредоточенно разглядывал снимки, длилась несколько минут.
– С чего вы решили, что я знаю этого парня? – вопросом на вопрос ответил хозяин кабинета и вперил в меня проницательный взгляд.
Испытывая хоботовское терпение, я тоже не сразу раскрыл рот.
– Михаил Александрович, предлагаю сделку, – я кивнул на стол с фотографиями. – Вы рассказываете мне об этом человеке, а я, в свою очередь, обещаю не предпринимать ничего, что бросило бы тень на ваше имя и, упаси Господь, не лишило бы вас любимой работы. Разумеется, если только вы не успели совершить в последнее время чего-то непоправимого.
Лицо Хоботова потемнело ещё до того, как в кабинете воцарилась тишина. Грешным делом, в голове мелькнула мысль, что меня сейчас с треском выставят за дверь.
Однако я ошибся. Время шло, а Михаил Александрович продолжал сидеть в своём кресле, не сводя с меня настороженного взгляда.
– Это шантаж? – хрипло поинтересовался, наконец, Хоботов, явно не ожидая ответа на свой вопрос.
Я усмехнулся:
– Скорее, деловое предложение, от которого выигрываем мы оба: вы позволяете мне сэкономить время на выяснение личности этого субъекта, я же, не только удерживаю вас от участия в преступной сделке, но также не распространяюсь о ваших давних латышских проделках.
