Поэтому шевелись, Дженна. Взбирайся по ступенькам, и покончим с этим ужином.
Однако ноги не двигались. Страх перед тем, как все будет происходить, пересилил желание поддержать семейную традицию.
Дженна прекрасно знала, как все будет, — точно так же, как и год назад. Эллисон накроет на стол: поставит фарфоровую посуду «Норитакэ» и уотерфордский хрусталь. Стол будет накрыт на шесть персон, хотя за него сядут только пятеро — Эллисон с мужем Гарреттом, Чарли, Сет. И сама Дженна — она будет сидеть рядом со стулом, который всегда занимал Адам. Сейчас уже пустым стулом. Они сядут, возьмутся за руки, и Гарретт станет произносить торжественную молитву.
И настанет первый неприятный момент — ей придется потянуться через пустой стул Адама, чтобы взять за руку Сета. Такое физическое напоминание о том, что Адама рядом больше нет.
Как будто она может об этом забыть. Почему-то, когда она тянулась через его пустую тарелку, становилось еще хуже. Она понимала, что это глупо, но это было правдой. Следующий неприятный момент наступит, когда они все начнут поднимать за него тосты. Дженна уже даже не помнила, что говорила в прошлом году. И понятия не имела, что скажет в этом. При одной мысли подступала тошнота.
Дженна подняла ногу, почувствовала, как внутри словно жернов провернулся… Она села спиной к двери. Со своего места она сейчас видела припаркованную у обочины машину Адама. В мастерской постарались: очень быстро нашли колеса в старом стиле, но пришлось выложить за них немалую сумму. Она оплатила счет, радуясь, что сегодня у нее есть машина. Меньше всего ей хотелось, чтобы к поминальному ужину прибавилась еще и тревога за автомобиль Адама.
Она услышала, как за спиной открылась дверь и зазвенели браслеты на ногах, — Чарли, дочка Эллисон, и сопровождающие ее запахи предстоящего ужина. Любимое блюдо Адама, как и в прошлом году. Еще одна часть семейной традиции — в поминальный вечер готовить любимое блюдо усопшего. Печень любила покойная бабушка, а Адам любил «ленивые» сэндвичи из банки. Кроме некоторой эксцентричности Луэллинов отличала неразборчивость в еде.
Браслеты зазвенели громче, и вот уже одиннадцатилетняя Чарли сидела на ступеньках рядом с Дженной. Девочка скрестила руки — опять зазвенели браслеты, которые украшали также оба запястья.
— Привет, тетя Дженна, — театрально печальным голосом произнесла девочка.
Чарли называла ее тетей с шестилетнего возраста, и Дженна не собиралась просить девочку перестать.
— Почему такая мрачная? — поинтересовалась Дженна, прекрасно понимая, что девочке не нужна весомая причина. Ей одиннадцать, переходный возраст, и этим все сказано.
— Ненавижу «ленивые» сэндвичи, — пожаловалась она. — Почему дядя Адам выбрал их любимым блюдом?
Дженна с нежной улыбкой взглянула на девочку.
— А ты не знаешь?
Чарли поджала губки.
— Если бы знала, не спрашивала бы!
Дженна потрепала ее короткие волосы.
— Невоспитанный ребенок-язва, — любя пожурила она. — Любимым блюдом твоего дяди «ленивые» сэндвичи стали потому, что твоя мама ужасно готовит и бутерброды — единственное, что она не может испортить окончательно. — Дженна наклонилась ближе и прошептала: — Больше всего он любил острую китайскую кухню.
В памяти возникли картинки, и такие яркие, что у нее дух захватило. Крошечная квартирка, в которой они жили после окончания университета, Адам, крепкий и бодрый, сидит на их кровати с картонной коробкой, в которой доставляют еду, в одной руке и палочками в другой. Сидит в одних очках и широко улыбается тому, что она сказала. Она вспомнила, что подумала тогда: пока он рядом, она будет бесконечно счастлива.
Чарли удивленным хихиканьем вернула ее к реальности, и воспоминания откатили, как волна назад в море. «Подожди!» — хотелось закричать Дженне, но она понимала, что напрасно расходует силы. Адам умер. Его больше нет. И она все равно научилась быть счастливой. Научилась.
— Он правда говорил о том, что мама ужасно готовит?
Дженна проглотила ком в горле.
— Правда.
— А мне казалось, я одна так думаю.
Дженна опять сглотнула, прогоняя эмоции, которые грозили вырваться наружу.
— Не одна. — Она поднялась. — Но для твоей мамы этот ужин очень важен, поэтому идем в дом.
Суббота, 1 октября, 19.00
— Пап, ты хотел меня видеть?
Виктор Лютц оторвался от гроссбуха, который изучал. Руди стоял в дверях его домашнего кабинета, заполняя дверной проем своими широкими плечами. Его сын — красавчик. Черные волосы, бронзовая кожа, волевой подбородок. Слава Богу, удался внешностью в его род.
— Да, Руди, входи, садись. Я слышал, за тобой зашли друзья?
Руди опустился в одно из дорогих кожаных кресел вишневого цвета и сгорбился.
— Да, мы собирались пойти в тренажерный зал, позаниматься. — Он поморщился. — Нужно держать мою бросающую руку в форме для следующей недели.
— Да. Отличная мысль. Руди, нам нужно обсудить проблему, возникшую в школе.
Улыбка юноши поблекла.
— Я думал, ты уже все уладил.
— Блэкмэн обещал, что на следующей неделе ты выйдешь играть. Но я не уверен, что он сдержит слово.
Руди нахмурился.
— И что нам делать?
Виктор пожал плечами.
— Все зависит от того, как высоко твоя учительница ценит принципы.
Руди непонимающе уставился на отца. Виктор вздохнул. Да, внешностью он пошел в него, но, к сожалению, мозги унаследовал от Норы. Да поможет ему Бог, если мальчик оставит футбол, потому что Виктор был на сто процентов уверен: силой своего интеллекта его сын ничего не добьется.
— Ты к чему, пап?
— Буду говорить прямо. Я слышал, что вчера ей порезали колеса.
Руди выпрямился в кресле.
— Я не имею к этому ни малейшего отношения, — поспешно заверил он. — Парни все сделали по собственной воле. Ну, вроде в знак поддержки.
— Разумеется. И такие «знаки поддержки» могут заставить ее передумать и… изменить твой балл.
Руди прищурился.
— Ты намекаешь, что это круто?
— Это круто, Руди. Она же учительница, Господи Боже. Разве она, если трезво поразмыслить, может позволить себе постоянно менять колеса? Скажи своим приятелям, чтобы продолжали в том же духе, а сам держись от них подальше. Скажи им, чтобы не болтали и действовали осмотрительно. — Он откинулся на спинку кресла и нахмурился. — Ты понимаешь, что значит «осмотрительно»?
Руди неспешно встал, на загорелом лице в дерзкой усмешке блеснули белые зубы.
— Это означает — так, чтобы тебя не поймали.
— Именно! — Виктор смотрел в спину неторопливо удаляющемуся сыну — самонадеянный юнец, у которого весь мир под хвостом. — Руди!
Тот остановился, ладонь уже лежала на ручке двери.
— Что еще? — спросил он со знакомой смесью подросткового сарказма и скуки на лице.
— Ничего не говори ни маме, ни Джошу.
Нора настолько непредсказуема, что сложно угадать ее реакцию на такой план. Джош… Его поступки как раз вполне прогнозируемы. Предсказуемо бестолковы. Дай Джошу волю, и он приведет полицию прямо к Руди с приятелями, все еще сжимающими нож, которым резали колеса. Невозможно поверить, что Руди с Джошем — братья. А ту досадную подробность, что они вообще двуяйцевые близнецы, Руди даже не приходилось отрицать — никому и в голову не пришло бы такое, тем более что Виктор молчал об этом. Джош, к несчастью, унаследовал и ум, и внешность, и физические данные по Нориной линии. Когда-то Джош демонстрировал проблески интеллекта, но даже они угасли с началом пубертатного периода. Сейчас чаще всего он с трудом вспоминал собственное имя. Лучше держать от него подальше все хоть сколько-нибудь важные дела.
Руди от отвращения закатил глаза.
— Как будто я подпускаю к себе этого дебила. Ну уж нет. — Но когда он распахнул дверь, в кабинет ввалился Джош — красный, бормочущий извинения.
Виктор сжал лежащие на письменном столе кулаки. Черт! С таким же успехом можно было пригласить в кабинет и Нору, потому что Джош обязательно побежит к мамочке после окончания разговора. Если только он не окажется запертым в подвале… на всю оставшуюся жизнь. К сожалению, это всего лишь фантазии — повторяющиеся фантазии непреодолимой привлекательности.
— Ну, Джош! Чего ты хочешь?
Тот расправил плечи и попытался сохранить чувство собственного достоинства. И, разумеется, ему это не удалось.
— Это неправильно, — запинаясь, произнес он. — Она хорошая, доктор Маршалл.
Руди фыркнул.
— Такая хорошая, что топчет мои шансы быть замеченным футбольным агентом.
К удивлению Виктора, Джош прямо и открыто посмотрел ему в глаза.
— Руди не сдал химию. Ему придется следовать правилам, как и всем остальным. — Джош охнул от боли, когда Руди впечатал его в дверь, крепкой рукой сжав горло, и даже приподнял на пару сантиметров над полом.
