Я пыталась убедить себя, что милиции эти мои преступления сейчас нужнее, чем мне самой, что «мавр сделал свое дело, мавр может уходить». Свой долг перед Андреем Рубиньшем и его кошельком я выполнила полностью: то, что он не убивал и не грабил свою бабушку, — очевидно. Хотя бы потому, что очевидно, кто именно это сделал. Джафаров — псих, придурок, раз пошел на такое. Его чуть-чуть прижать, и он расколется, отдаст и деньги Туза, и брошку бабули Прониной. Расскажет, как «квартирная хозяйка» проболталась ему в постели про то, что у старушки в ящичке комода спрятано. Как узнал, что по счастливой случайности эту самую старушку опекает еще одна из его бесчисленных любовниц, и склонил ее на преступление. И как в тот субботний вечер двадцать третьего января отправил Люду Прохорову в шубе и шапке своей сожительницы Риммы убивать беззащитную бабулю. Не придумали ничего лучше, дилетанты, бездарные, беспринципные идиоты!
Я уже не говорю про Ирку Гаджиеву и эту его вторую, белокурую убийцу Милочку. Признается и она, никуда не денется! Расскажет, что она вколола несчастной Варваре Петровне вместо кокарбоксилазы. Ну конечно: кого еще могла одинокая, затравленная соседями бабка впустить в свою квартиру поздно вечером? Только близкого, хорошо знакомого человека, которого она смогла бы узнать по голосу! И участковая медсестра, которая ходит по домам делать уколы, разумеется, входит в круг таких людей. Это же ясно, как белый день! Работая на участке недавно, Прохорова не могла ничего знать о своеобразном «хобби» соседей из пятидесятой квартиры — иначе она, конечно, проявила бы больше осторожности.
Словом, я убеждала себя, что дело сделано и что я могу с чистой совестью забыть о нем до тех пор, пока мой «старший коллега» с Московской не позвонит мне сам или хотя бы не соизволит починить свой мобильный телефон. И моя детективная сущность на пару с женским началом уже готовы были праздновать победу, но… Проклятущее «альтер эго» так затравило меня своими бесконечными моралями, так доняло сказками про чувство долга и социальную ответственность, что я, кажется, совсем разучилась бездумно откликаться на зов простых радостей жизни. Мысли против моей воли все время возвращались к тому, что вчера Джафаров получил от Милочки информацию, которая может заставить его действовать быстрее и решительнее. И эта информация — я сама! Если он не полный кретин, он обязательно сопоставит частного сыщика Таню Иванову с инспектором пожарного надзора Тамарой Николаевной, побывавшей у него дома. А сопоставив, испугается еще больше. Может быть, даже найдет «жучок» под кроватью. А тут еще эта дурочка Ирка может наломать дров, я не очень-то верю, что ей удастся долго держать себя в руках…
Нет, Таня дорогая: выходит, отдыхать да праздновать тебе рановато. Нету Гарика — и черт с ним! Придется самой наведаться в это логово на улице Полевой. Бог не выдаст — Джафаров не съест. В конце концов, он сам мечтал о встрече со мной еще разок, так зачем же отказывать человеку!
К тому же… К тому же очень хочется увидеть знаменитый «Поцелуй розы» — фамильную драгоценность Галицких. А другого случая может не представиться!
* * *
Было около половины третьего, когда, миновав длинную дорожку, ведущую от калитки, я нажала кнопку звонка на крылечке гаджиевского дома. Но ответом мне стал только мелодичный отголосок трели внутри. Я повторила эту процедуру еще несколько раз, но все с тем же результатом. Дома никого не было.
Это меня не смутило, хотя я рассчитывала на присутствие Ирки Гаджиевой. Где черти носят эту козу? Давно пора бы ей явиться из школы… Я хотела предложить ей одно дельце, которое в дальнейшем можно было бы квалифицировать как помощь следствию, но увы! Ладно, постараюсь обойтись сама.
Что касается «хазарского хана», то его появления можно было не опасаться в ближайшие часов шесть. Мне не составило труда выяснить, что сегодня он стережет свою «купи-продайку» с восьми утра до восьми вечера. Надо бы до тех пор добиться какой-никакой конкретики с бабушкиной брошкой и крадеными долларами. Возможно, придется позже привлечь к поискам и Римму Евгеньевну — если, конечно, она не будет возражать.
Жильцы соседних домов могли видеть, как молодая женщина в богатой шубе, не добившись толку от дома номер тринадцать, села в свою «девятку» и уехала восвояси. Но когда примерно минут через двадцать с противоположной стороны усадьбы через кошачий лаз в прохудившемся заборе проник некто непонятный в одеянии, напоминающем усовершенствованный маскировочный халат, — видеть этого не мог никто. Я загодя проверила все подходы и подъезды к этой берлоге и убедилась, что в узенький и кривой переулок без названия, благодаря прихоти «генерального застройщика» Комсомольского поселка, выходят одни глухие заборы и такие же глухие, безоконные стенки сараев и курятников. Поэтому случайного соседского любопытства я могла почти не опасаться.
С тех пор, как тайна хазарского хана Тимурчика перестала быть для меня тайной, я много раз задавала себе сакраментальный вопрос: куда он спрятал награбленное? То, что он не доверил Людочке Прохоровой хранить «Поцелуй розы», не вызывало у меня сомнений. Такой хитрый, наглый, самоуверенный, но, в сущности, слабохарактерный и примитивный негодяй не доверяет никому. Я больше чем уверена, что он собирается «сделать ноги» и оставить всех своих «сладких девочек» с носом и с разбитыми надеждами. Непредвиденная задержка вышла только из-за неудачи со скупщиком краденого, которого раскололи ребята с Московской. Но Джафаров наверняка не сидит сложа руки, ищет новые ходы-выходы. И в любой момент, при малейшей опасности готов исчезнуть со всем своим добром. Так неужели же он станет держать его, скажем, в своем офисе или отнесет к какому-нибудь дружку или подружке? Да ни в жизнь!
Значит, деньги и брильянты здесь — на улице Полевой. Но где? Наверняка в таком месте, где их не смогут найти бабы. Или, по крайней мере, там, где, как думает Джафаров, они не смогут найти… Я попыталась представить себя на месте восточного мерзавца и стала соображать. За стенку кухонного шкафа? Под половицу на веранде? Под матрац кровати или в кадку с бегонией?.. Мура собачья: проследят, найдут, выкрадут. Дом — это бабское царство, в нем хозяйничают они, им здесь знаком каждый закоулок, и нет никакой гарантии, что кто-нибудь, мать или дочь, не залезет в твое отсутствие в тайник — хотя бы по глупой случайности. К тому же местечко должно быть такое, чтоб в любую минуту дня или ночи туда можно было забраться незаметно, не привлекая внимания…
Есть в усадьбе такое место? Думаю, есть: те самые надворные постройки, которые Джафаров не хотел мне показывать. Точнее — деревянный сарай с погребом, небольшой, но добротный, и примыкающий к нему курятник. Там зимой холодно, там банки, ведра с картошкой и капустные кочаны, которые надо таскать из погреба. Там, наконец, мыши! Пойдет женщина в такое место без крайней нужды? Да нет, конечно!
Я бросила последний осторожный взгляд на дом, который по-прежнему не проявлял никаких признаков жизни, и, припав к стенке сарая, тихонько двинулась вдоль нее к двери.
С амбарным замком я провозилась не больше двух минут. Это, конечно, не работа для взломщика, но все равно я амбарные замки не люблю: после того, как ты оказался внутри, нет никакой возможности сделать вид, что «все так и было». Что ж, будем надеяться на лучшее.
Внутри — как обычно в сараях — запах пыли, мышей и старья; полки, заставленные какой-то дребеденью — которая скорее всего никогда больше не понадобится в хозяйстве, мотки старых веревок и вожжей на крюках, бесконечные ящики и коробки, бесформенная куча садово-огородного инвентаря в углу — с засохшими комьями земли… Ох, до чего же ясно говорил этот безмолвный запущенный сарай, что в доме нет настоящего мужика, хозяина! Если бы только Джафарову было нужно все это: семья, домашний уют, достаток, ласка женщины, согласной стать ему доброй женой… Ведь это само плыло к нему в руки! Но нет: подонок и извращенец, он пришел в этот дом, чтобы разрушить в нем уют и покой.
Одолеваемая такими черными мыслями, я обследовала содержимое сарая пядь за пядью, по ящичку, по коробочке. И не забывала поглядывать в сторону хозяйского дома через крохотное мутное окошко. Но там по-прежнему было тихо и безлюдно. Ирка все еще не появлялась. Неужели опять ушла в загул?! Не оставляла я и попытки дозвониться Папазяну по своему мобильнику, но и тот, по-видимому, «загулял» крепко.
Когда я убедилась, что в самом сарае ничего нет, дневной свет уже почти не проникал сквозь грязное стеклышко. Я взглянула на часы: ого, уже четыре! Скоро совсем стемнеет… Хорошо, что в погреб проведено электричество: под землей можно и свет включить, большого убытку не будет.
Перед тем, как нырнуть в темную сырую пасть погреба, я в последний раз присмотрелась и прислушалась к происходящему во дворе. Но там, похоже, вообще ничего не происходило. Только за стенкой сонно квохтали куры. Хорошо бы, конечно, и у вас порыться, голубушки, только ведь разоретесь на всю округу… Ладно, оставлю вас на потом.
