в правой руке. Картон фотографии обрезан по одной стороне, отчего левая рука, откинутая в сторону, вошла не полностью, а лишь до запястья. Срез неровный, чуть волнистый. Ольга перевернула фото, но никакой надписи не нашла.
– Это она с подружкой в санаторий ездила. Десять дней на море, в первый раз. Счастливая приехала. Путёвку в мае брали, дешевле получалось. Начальница поначалу отпускать не хотела. Да Полинка уговорила, сказала, что всё отработает, на выходные будет выходить. Подружка её замуж тем летом выходила, вот они и решили девичник устроить…
– Она здесь другая совсем, – Оля сравнивала отпускную фотографию с другими, где Полина Титова ещё красовалась ровной косой, перекинутой через плечо и отсутствием косметики на круглом приятном лице. – Скажите, у неё были золотые серёжки с красным камнем?
– Не видала таких. А почему вы спрашиваете?
В сенях послышались тяжёлые шаги.
– Павлуша приехал!
На кухню, чуть пригнувшись в дверях, вошёл брат Полины. Высокий, с обветренным простым лицом и заметными уже продольными морщинами над переносицей. Цепко оглядев Ольгу, зачерпнул ковшом воду из ведра и, громко сглатывая, выпил.
– Здравствуйте, Павел, – девушка смутилась от его взгляда.
– Здрасте, – парень сел и начал есть из глубокой тарелки, шумно стуча ложкой и отламывая от буханки хлеба крупные куски.
– А это Оля! – мать Павла осеклась, не зная как продолжить. – Про Полину говорим, – голос её задрожал.
– Из газеты, что ли? – буркнул Павел, отдавая матери пустую тарелку.
– Нет, – девушка смутилась ещё больше. Как объяснить свой приезд, она не понимала. Чувствовала, что должна найти слова, но они, словно нарочно, ускользали от неё.
– Ой, Павлуша, я же в городе носков тебе купила. Сейчас принесу!
Павел поморщился и, когда его мать вышла, навис над Ольгой:
– Вы зачем сюда приехали? Из любопытства? Чего вынюхиваете?
– П-простите, – Оля встала, – я, правда, хочу помочь.
– Чем? Сеструху найдёте? – он оглянулся на дверь и ещё больше понизил голос. – Убирайтесь отсюда! Ничем вы помочь не можете, только нервы истреплете. У матери, и так крыша едет, – Павел заметил фотографию сестры и сгрёб её со стола широкой ладонью.
– Это уже не Полина! – потряс ею перед лицом Оли. Затем крикнул матери. – Мне пора! Я твою гостью подброшу до перекрёстка.
– А что же, как же? Чаю бы ещё попили, – мать Павла, прижимая к груди свёрток, грузно осела на табуретку.
– Я после работы приеду, – Павел дождался, когда Ольга смазано попрощается и выйдет, затем плотно прикрыл за собой дверь.
Ольга топталась на крыльце. Парень, не глядя на Олю, швырнул фотографию в жестяной бак и зашагал к калитке. Ольга охнула и тут же выхватила её, окунув руку в сизый пахучий дым.
– Зачем вы так, Павел? – девушка ждала, что парень подаст ей руку, но он легко поднялся в кабину и завёл мотор. Ольге пришлось поднапрячься, чтобы влезть наверх и втиснуться в узкое пространство. Фотографию она положила в сумку, и запах горелой листвы теперь пропитал всё вокруг.
– Как обещал, до перекрёстка подброшу. Скоро автобус поедет, пересядете.
– Почему вы сказали, что на фотографии уже не Полина?
– Что ж ты не отстанешь-то никак? – Павел резко переключал скорости, отчего кабину трясло, и их с Ольгой мотало из стороны в сторону. – Что вы, бабы, за народ? Никак я понять не могу.
– Вы, кажется, жениться собираетесь на одной из нас? – Оля ухватилась за ручку двери, когда, выезжая на дорогу, трактор накренился, выворачивая из колеи.
– Не ваше дело, – Павел даже не взглянул на пассажирку.
– А что вы думаете обо всём этом? – не отступала Оля.
Они уже ехали по дороге в направлении Чудова.
– Я бы сеструху никогда в обиду не дал! – Павел прибавил скорость. – Полька добрая была, доверчивая. Но как с курортов этих вернулась, всё о красивой жизни мечтать стала. Дурища! Ресторанов хотела, веселья. Мать тоже: уши развесит, слушает, поддакивает. Надо было Польку выдрать, как сидорову козу, а то обстриглась, тряпки всякие на себя нацепила.
– Это не преступление, – Оля пожала плечами.
– Последний месяц вообще нос в Апраксино не показывала.
– В тот день, действительно, в магазине была ревизия. И она собиралась поехать вечером к вам.
– Да читал я показания, – Павел потёр лоб, оставив на нём жирный след от солярки. – Может оно и так, не знаю.
– Думаете, уехала?
Павел покачал головой.
– Нет, не могла Полька вот так запросто, ничего не сказав, уехать. Даже, если где накуролесила, сказала бы. Дело житейское. Фотку эту я у её подружки, Соньки, взял, когда Полину искать начали. Не хотел, чтобы другие видели, что Полина…
– Что – Полина?
– Ну… – Павел стал съезжать к обочине.
– Так это вы обрезали фотографию?
Парень нехотя кивнул:
– Не надо, чтобы люди видели, что Полина курила.
– У неё появился кто-нибудь в Чудове? Я имею в виду…
– Я понял, – Павел облокотился на руль и задумался. – Матери она как-то сказала: мол, найду настоящего мужика. Чтоб успешный был, при машине, при власти. Вроде глупой-то не была, а дура…
Они некоторое время сидели в тишине.
– Я не знаю, зачем всё это говорю тебе. И не понимаю, зачем ты во всё это лезешь. Не приезжай к нам больше, не надо. По-хорошему прошу.
Слева от них, из-за поворота, выехал жёлтый "пазик". Павел помигал фарами и развернулся к Ольге.
– Из Мясниково автобус. До автовокзала доедешь.
Девушка спрыгнула вниз. Оглянулась, пытаясь разглядеть лицо парня. Но он уже сдавал назад, чтобы развернуться, и Ольга, махнув на прощание рукой, заторопилась к тормозящему автобусу.
Разве могла она осуждать Полину? Да и за что? Увидеть в первый раз море и вырядиться в новое яркое платье, выпить вина и представить себя столичной штучкой, привлекающей внимание – разве не об этом мечтают все деревенские девушки? Этот образ так понравился Полине, что она привезла его с собой обратно в Чудов.
А в Чудове, как и в любом другом городе, существовали свои злачные места. Места, присутствие в которых повышало рейтинг и давало надежду выбиться из серой массы. Раньше мотыльки слетались в «Огонёк», и это Оля очень хорошо помнила. Её саму опалило так, что боль от ожога не проходила до сих пор.
– Я не могу жить без любви! – Жанна закатывает глаза к потолку и вздевает руки. Но тут же ойкает и морщится. Булавка впивается в её холёную кожу.
Ольга молчит. Во-первых, потому что её рот занят иголками, во-вторых, ей не хочется поддерживать эту тему. Её любовь к Белецкому мучительна, прекрасна и губительна. Девушка не выглядит счастливой, она
