class="p1">Василиса Ефимовна уверенно кивнула ей.
– Все будет хорошо, – заверила она.
Ох, как мне-то хотелось на это надеяться.
Сперва все шло вполне спокойно. Я послеживала то за Русланом, то за Комаровой. Но мальчик хлопот вообще не доставлял. Поразительно нетребовательный, он поел и вскоре заснул.
Василиса Ефимовна, кажется, тоже спала. Сидела неподвижная, будто статуя. Голова откинута, руки расслабленно лежат на подлокотниках, глаза закрыты.
Пассажирка впереди нас обернулась было разок, но, увидев, что Комарова спит, в разговор вступать не стала.
Я продолжала бдеть, не позволяя себе отвлечься чтением или прослушиванием музыки. Поразглядывала немного свою подопечную. И как только в этой небольшой женщине сконцентрировалась такая сила? Как же так вышло, что мы с Коноваловым не могли ее сдвинуть?
Комарова всхрапнула, отвернула лицо от меня в сторону окна. Не открывая глаз, почесала левое запястье. Рукав остался задранным, рука свесилась, а потом и вовсе упала с подлокотника на колено.
Я во все глаза уставилась на недлинный шрам, аккуратно вдоль рассекший запястье. Похоже, порез был глубокий, опасный для жизни.
Часы, поняла я, Василиса Ефимовна в этот раз не надела часы. Широкий ремешок успешно прятал шрам, вот я и не замечала. Да и одежда по зимнему времени у Комаровой вся с длинным рукавом.
Это кто ж вас так, подумала я, переводя взгляд с запястья гадалки на ее лицо.
И наткнулась на сосредоточенный, ничуть не сонный взгляд.
На секунду меня словно парализовало. Затем моя подопечная сморгнула, и меня отпустило.
Но это оказалось еще не самое неприятное.
– Вы куда? – встрепенулась я, когда Комарова начала подниматься с места.
– В туалет.
Я поднялась, чтобы дать ей пройти; и прошла следом за ней, через салон экономкласса. Она и впрямь направлялась туда, куда сказала.
Как будто она куда-то денется из самолета, напомнила я себе. Из подводной лодки хотя бы уплыть можно, а тут разве что вниз сигануть.
На секунду мне отчетливо представилась Василиса Ефимовна, в позе Супермена преодолевающая воздушное пространство. Одна рука вытянута вперед и сжата в кулак, тело в горизонтальном положении, платок и полы экошубы трепещут на зимнем ветру.
– Вы в очереди стоите? – поинтересовался один из пассажиров, подошедший к туалету.
– Жду человека, – миролюбиво пояснила я, стоя возле дверей туалета. – Сейчас она выйдет, и я уйду.
Черт, вроде ж для пассажиров первого класса должен быть отдельный туалет? Или я что-то путаю?
На звуки разговора бдительно развернулись и Нонна Тимофеевна, и Рональд Петрович. Людмила внимания не обратила, занятая документами; Павел, подобно Руслану, спал, развалившись в кресле.
Пассажир удовлетворился моим объяснением и уткнулся в телефон.
Василиса Ефимовна вышла через добрых пять минут и возвращаться на свое комфортабельное место не спешила. Задержалась возле Людмилы, уточняя график, затем попросила стюардессу принести чай и бутерброды.
Я терпеливо ждала. Может, в столь ограниченном пространстве, с двумя помощниками и профессиональным персоналом, и не стоило так уж напрягаться. Но я успела убедиться, что от гадалки стоило ожидать буквально чего угодно.
– Вы не хотите пройти обратно? – наконец спросила я. – Мы создаем пробку.
– А я тут думаю, может, Павлуша мне ноги разомнет? – задумчиво произнесла Василиса Ефимовна.
– Я его разбужу, – поддержала Людмила.
– Не надо, – возразила я. – Нам не так долго лететь. Потерпите, пожалуйста. Я не собираюсь стоять в проходе, пока Павлуша занимает мое место и препятствует вашей охране.
Гадалка не успела ничего ответить. В салоне первого класса раздался хриплый вскрик, и Комарова ринулась туда, прежде чем я успела хоть как-то ей воспрепятствовать.
Одному из пассажиров, пожилому человеку, стало плохо. Его лицо посерело и покрылось потом, он хрипло дышал и теребил пуговицу на воротнике рубашки, безуспешно пытаясь ее расстегнуть. Его очки и газета валялись на полу.
Василиса Ефимовна в одно движение расстегнула сразу три пуговицы, обхватила лицо пассажира ладонями и не своим, молодым и певучим голосом произнесла:
– Але-о-оша… Але-е-оша… Просыпайся, свет мой ясный. Просыпа-айся…
– Василиса Ефимовна! – прошипела я, пытаясь оттащить гадалку за плечи. – Дайте оказать ему помощь!
Сбоку от нас растерянно замерла стюардесса с аптечкой в руках. Из-за ее спины виднелся Руслан.
Мальчик застыл в своем кресле с выражением беспомощного, смиренного какого-то испуга. Как ребенок, понимающий, что к стоматологу идти страшно, но придется.
Только тут было куда хуже.
Я вновь ощутила нечто вроде энергетического потока, идущего от Руслана к Василисе. Более того, ощутила, как и от меня протянулся – нет, не поток, скорее толстая нить или несколько нитей.
И через эти невидимые нити Василиса тянула энергию.
Внешне она продолжала делать, что делала. Не обращая внимания на всех нас, ласково звала пожилого мужчину, уговаривая то проснуться, то возвратиться.
Слабость в ногах нарастала; мне пришлось ухватиться за спинку ближайшего сиденья. Больше я двинуться не могла, но Комарову из поля зрения не выпустила.
Никому не пожелаю испытать то чувство, какое охватывает от вынужденного беспомощного свидетельства, от невозможности вмешаться.
Я давно отвыкла от этого чувства. Тем омерзительнее было ощутить его вновь.
Застывшая сбоку от нас стюардесса медленно осела на пол, выронив из рук аптечку. В салоне экономкласса заплакал младенец. Потом раздался стук, отодвинулась занавеска, и я, обернувшись, узрела Рональда Петровича.
Этот здоровяк тоже не удержался на ногах: в салон для пассажиров первого класса он вполз на четвереньках. Видно было, что и такое движение дается ему с усилием. Позади него, скрытая занавеской, выматерилась Загребец.
Ситуация складывалась внештатнее некуда. Жути добавляло то, что кроме хныкающего ребенка и ругани Загребец не было никаких звуков. Более того, никто из пассажиров и двинуться не мог.
Настала ватная, давящая тишина, вкупе с нарастающей слабостью повергшая меня в ужас. Нутряной, животный: человек перед лицом стихии.
И тут самолет встряхнуло. Я с трудом удержалась, когда он рухнул в воздушную яму. Рональд Петрович не удержался и распластался на полу, продолжая при этом продвигаться к Руслану. Нонна Тимофеевна не двигалась: вцепилась в разделяющую занавеску, как утопающий в пресловутую соломинку.
Руслана трясло. Я увидела, как красный от усилий Коновалов отстегивает на мальчике ремень безопасности и пытается стащить мальчика вниз. Руслан цеплялся за него, не отрывая испуганного взгляда от своей тети-гадалки.
Они оба пытались уйти от нее как можно дальше.
Василиса Ефимовна держалась на ногах крепко и уверенно, будто вросла в пол, и продолжала свое дело.
Отвратительное, мерзкое, эгоистичное дело. Ее монотонный бубнеж (все те же непрерывные уговоры) действовал на нервы хлеще визга бензопилы.
Содержимое желудка рвануло к горлу, когда самолет вышел из ямы. Но, к счастью, мой организм раздумал блевать.
– Очнись! – внезапно громче
