class="p1">Я почти ждала, что Рональд Петрович тоже
отречется, откажется от охраны. И ошиблась.
– Вот что, – заявил он. – Вы, Евгения Максимовна, коли не можете – так и идите, не насильничайте себе душу да тело. А я чую, за Русланом надо смотреть. Что ж она ему за тетка такая, над ребенком эдакое творить?
– Может, ******, что тетка? – предположила Загребец. Пошуршала в карманах, достала пачку жвачки «Орбит», с локтя закинула себе в рот несколько подушечек. Обеспокоенной она не выглядела.
– Не знаю. – Я оглянулась еще раз и поймала взгляд Людмилы, с кем-то говорившей по телефону. – Не мне с этим разбираться.
– Ну, грабли не жму. – Метр-с-кепкой Загребец дотянулась до моего плеча и неожиданно сильно хлопнула по нему. – Бывай, телохранительша.
Я подхватила свой багаж. Но не успела выйти даже из коридорчика перед медпунктом.
– Евгения Максимовна! – Людмила с лицом ответственной секретарши почти подбежала ко мне. Требовательно протянула мобильник, чуть не тыча им в меня. – Артур Лаврентьевич звонит!
Я собиралась сама ему позвонить, чуть позже, когда переведу дух. Но мой наниматель решил иначе.
– Охотникова слушает.
– Евгения Максимовна? Это опять я вас беспокою. – Голос донельзя озабоченный. – Людмила сообщила, что в полете были какие-то затруднения. К сожалению, она не прояснила, что именно произошло. Я знаю лишь, что Василиса Ефимовна лежит без сознания…
– А про мой уход Людмила вам ничего не сказала? – Меня запоздало посетила мысль, что если Соколов узнает, что я подняла руку на Комарову, то, возможно, мне несдобровать.
Так что сейчас придется, что называется, фильтровать базар. То есть говорить очень и очень аккуратно.
– Нет. – Искреннее удивление.
А вот я не удивилась. В этом была вся Людмила: главное – состояние Василисы Ефимовны.
А ведь мой уход может повлиять на состояние Комаровой.
– Да, Артур Лаврентьевич, ухожу. Я не справляюсь. Василиса Ефимовна идет против всех инструкций безопасности. Можете спросить и Рональда Петровича, и Нонну Тимофеевну. Да и Руслана, если на то пошло.
Я говорила, а сама думала: а скажут ли упомянутые мной лица то, что было на самом деле? Встанут ли на мою сторону?
Пятьдесят на пятьдесят, безо всякой гарантии.
– Так что произошло-то? – нетерпеливо, почти раздраженно воскликнул он.
– Сейчас, во время перелета, Василиса Ефимовна попыталась при помощи своих способностей оказать помощь одному из пассажиров. Которому стало плохо, уж не знаю отчего, я не медик. Хотя на самолете, к слову, есть обученный персонал. А мы должны были лететь, не привлекая внимания!
Я ощутила злость, рвотное послевкусие во рту усилилось.
– В результате – уж скажу, как я это увидела, – Василиса Ефимовна начала вытягивать силы из меня, Руслана и еще кучи пассажиров, включая стюардесс. Самолет провалился в воздушную яму. – Я помолчала, но решилась сказать. Пусть уж Соколов узнает это лично от меня, это сделавшей. – Мне пришлось вырубить Василису Ефимовну посредством удара лбом по лбу. И после этого ситуация пришла в норму. Самолет благополучно долетел.
Я перевела дух.
– Вы хоть понимаете, что вы натворили? – глухо и как-то неожиданно беспомощно проговорил Артур Лаврентьевич.
– Понимаю, – отбрила я. – Не дала упасть самолету из-за безрассудства Василисы. Я не понимаю, отчего она ведет себя так, как ведет. И работать с ней дальше не нахожу возможным.
Я ожидала чего угодно: угроз, клятв, ругани. Все же неизвестно было, насколько серьезный ущерб мне пришлось причинить гадалке.
Но мой наниматель вопросил тоскливо и безнадежно:
– Вы точно хотите отказаться?
– Да, – твердо повторила я. – Может быть, кто-то еще справится с ее охраной. Но не я.
– Что ж. – Пауза. – Так тому и быть.
Я выждала секунд десять: удостовериться, что Соколов не собирается добавить что-то еще.
Лично я высказала все, что собиралась.
На восьмой секунде раздался продолжительный вздох, и мой уже бывший клиент произнес:
– Только об одном попрошу, Евгения Максимовна. Побудьте рядом с Василисой, пока я не приеду. Я только что заказал такси в аэропорт. Примчусь, как только смогу.
– Нет, – возразила я, едва он договорил. – Нет, Артур Лаврентьевич.
Тур-менеджер стояла рядом, внимательно слушая наш разговор. Ну еще бы.
– Пожалуйста! – В его голосе впервые за время нашего разговора прозвучала мольба. – Евгения Максимовна, вы единственная, на кого Василиса не может повлиять! Все остальные…
– А что изменится от того, что приедете вы? – перебила я. – Она ведь и вас может загипнотизировать.
Пауза, откровенно настораживающая.
– Разве нет? – озадачилась я. – Она ведь говорила, что может.
– На самом деле не может, – уточнил Соколов. – Оттого мы с ней можем держать телепатическую связь. Не постоянную, конечно, но все же…
У меня не нашлось сил возмущаться; иначе бы я потыкала своего нанимателя носом в факт вранья Василисы. Просто от злости.
Ну что еще? Захотите, Артур Лаврентьевич козликом у меня тут запрыгает али бяшкой кудрявой. Он запрыгает, а вы нет, раздалось у меня в голове голосом моей подопечной.
Аргумент о моей сопротивляемости внушению был решающим. Еще неизвестно, согласилась бы я, зная о сопротивляемости Соколова.
– …И сейчас я не могу выйти с ней на связь. Но хотя бы понятно, почему – вы ведь отправили ее в нокаут. – Соколов помолчал и спросил, теперь без мольбы: – Я вас убедил?
– Знаете, она столько уже наврала о своих способностях. И я не хочу даже представлять, на что еще она способна. – Я не стеснялась говорить такое при Людмиле. Стерпит. – Вы точно знаете, что она не умеет, скажем, закрывать от вас свое сознание? Типа, телепатический блок ставить?
– Нет, – торопливо и резко отозвался Соколов. – Нет, это исключено.
По его тону я уловила, что или он не знает точно, или боится даже предполагать такую вероятность.
А еще – этого я тоже до сей поры в нем не улавливала – вероятно, он боялся, что Комарова перестанет быть его… как это, музой? А, нет, духовной покровительницей. Персональным божком с домашнего алтаря.
– Нет, – в тон ему повторила я. – После того, как я остановила Василису, меня чуть наизнанку не вывернуло. В туалете. Простите за прямоту, едва кишки свои не выблевала. Больше не хочу.
Расписываться в своей слабости перед клиентом, по крайней мере в физической слабости – для телохранителя рискованно. Репутации угрожает. Конечно, другая крайность – прикидываться всесильной – тоже вредна. Но в слабости в любом случае нужно признаваться аккуратно. Клиент в идеале после признания должен понять, что телохранитель не справился по объективным причинам, а не из-за собственной некомпетентности.
Но здесь я избрала самый прямой и безжалостный путь. Приукрашивать было не к чему.
К тому же, если
