обеспечить сплоченность команды, экономию на аренде и увеличение прибыли. Финансисты уже дважды обращались к Марии с предложениями, но она устояла перед соблазном уйти из мира СМИ. Заработки обещали привлекательные, однако микроб журналистики сидел в ней крепко. Она не могла бросить мир, в котором жила и вращалась всю свою трудовую жизнь.
Должность руководителя новостного отдела имела свои плюсы и минусы. Она могла сосредоточиться на важных проектах, получила возможность определять вещательную стратегию, чему, однако, сопутствовали бесконечные совещания. Кадровые вопросы, финансы, менеджмент. И хуже всего – необходимость увольнять сотрудников. Это она оттягивала как могла.
Отчасти Ивар был прав. У Исрун, бесспорно, были большие способности, но, вероятно, она все же утратила интерес к работе. Могла быть инициативной и решительной, иногда даже слишком, но теперь, похоже, катилась по наклонной плоскости. Часто отсутствовала, использовала все больничные дни, по словам Ивара, и, видимо, вообще чувствовала себя на работе не в своей тарелке. Полгода назад или около того Мария вызвала Исрун к себе в кабинет, поинтересовалась, все ли в порядке, мягко указала, что та необычно много болеет. «Да, этой зимой я подхватила сначала одну заразу, потом другую», – ответила она так растерянно, что не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это была ложь.
После того разговора ничего не изменилось. К тому же Ивар утратил к Исрун доверие. Однако Мария подозревала, что на самом деле он ей никогда не доверял. Так бывает: люди просто не сходятся характерами. В этом случае она должна была пожертвовать Исрун. Ивар был более ценным сотрудником, более опытным, его перекупили у конкурента. Она не могла его потерять.
Это было, несомненно, трудное решение, хотя оно и зрело несколько месяцев.
А когда Мария принимала решение, особенно трудное, она спешила как можно скорее его реализовать, и мало что могло заставить ее передумать.
В дверном проеме стояла беременная женщина примерно одного возраста с Исрун. В ее внешности было нечто странное, по крайней мере на первый взгляд, но Исрун никак не могла уловить, что именно. Усталость? Возможно, в какой-то степени. Грусть? Да… может, и так. Или дородовая депрессия?
– Добрый день, – поздоровалась она, еще не до конца решив, как будет объяснять свое появление в этом доме.
– И вам, – кратко ответила женщина, явно настроенная проявлять минимум вежливости.
Сочетание правды и лжи – единственное, что возможно в этой ситуации, решила Исрун и представилась.
Она хотела добавить: «Вы, наверное, видели меня по телевизору», но поняла, что этого не требуется.
– Мы делаем небольшой сюжет об Элиасе Фрейссоне, который скончался позапрошлой ночью. Как вы, наверное, знаете, он много занимался благотворительностью здесь на севере, вот мы и решили поговорить с некоторыми его друзьями и знакомыми.
Женщина в дверях застыла от удивления и не могла вымолвить ни слова.
– Я уже разговаривала с его партнерами – Сваваром из Дальвика и Паулем Рейниссоном, он живет тут, в городе, – продолжила Исрун. – Думаю, что Логи тоже не откажется сказать несколько слов о покойном друге. Ведь так?
– А… конечно, почему бы нет, – ответила она, явно неуверенная в этом.
– Он дома?
– Нет… На работе. Но думаю, скоро придет, – пробормотала женщина.
– Отлично. Можно, я его подожду? Оператор уже едет, мы с ним условились здесь встретиться. – Затем протянула руку и снова представилась: – Меня зовут Исрун.
– Простите. Мое имя Мона. – Хозяйка сделала попытку улыбнуться и пожала Исрун руку. – Проходите, пожалуйста.
– Спасибо.
Исрун не заставила приглашать себя дважды. Она прошла вслед за хозяйкой в просторную кухню, где на столе рядом с открытой газетой стоял стакан молока.
– Присаживайтесь. Хотите что-нибудь выпить? Кофе, к сожалению, предложить не могу; мне пока пить его не полагается, и в доме его не держу. – Она положила ладонь на живот.
– Стакан молока было бы неплохо.
Исрун тут же вспомнила Катрин из Ландэйяра и молоко, которым та ее угощала. День, который ей хотелось бы забыть.
– А какой у вас срок?
– Около пяти месяцев.
Мона принесла пакет молока и стакан для Исрун, села за стол напротив нее. Та рассматривала кухню. Сверкающие белые шкафы, столешницы из черного камня. Обеденный стол черный, а стулья белые. На стенах висели черно-белые фотографии. Грязная посуда в мойке, всех цветов радуги, резко контрастировала со стильным интерьером. Почти вся кухонная утварь спрятана в шкафах. Только несколько белых чашек на полке над роскошной кофе-машиной.
– Поздравляю.
Мона кивнула и слабо улыбнулась вместо ответа.
– У вас с Логи много детей?
– С кем… С Логи? – Повысив голос, она решительно (даже слишком, как показалось Игрун) добавила: – Нет, это ребенок Йокуля.
– Йокуля?
– Да. Логи живет здесь на верхнем этаже. Я – жена Йокуля, его брата.
– Простите, – растерялась Исрун, – я не знала. Нужно было подготовиться получше. – Она улыбнулась, пытаясь разрядить атмосферу. – Так это ваш первый ребенок с Йокулем?
– Да. – Ответ был краток и ясен.
– Ну, некоторые затягивают с рождением детей, у других их вообще нет – как у меня, например.
Мона молчала и смотрела в стакан молока.
Когда молчание стало угнетающим, Исрун спросила:
– А Йокуль, он тоже работал с Элиасом?
– Нет, конечно нет. Он работает в Сберегательном банке, – ответила Мона.
– Вы оба местные?
– Да.
– Большие патриоты маленького города, как я погляжу.
Исрун посмотрела в сторону черно-белых фотографий на стенах, везде, похоже, был снят Сиглуфьордюр, пейзажи или сцены из прошлой городской жизни.
– Почему бы и нет. И где носит этого оператора? – нетерпеливо произнесла она. – Может, мне позвонить Логи? А то он, бывает, задерживается.
– Не спешите.
Исрун хотела получить побольше сведений об Элиасе; о том, что он снимал комнату у Логи, она уже знала от Норы.
– А чем вы занимаетесь здесь, в городе?
– Работаю в администрации. Сейчас в декретном отпуске, доктор посоветовал. Беременность проходит нелегко. – Она вздохнула.
– Так бывает. Вы, наверное, в предвкушении, осталось недолго.
– Да, недолго, – мрачно подтвердила Мона.
– Вы хорошо знали Элиаса?
– Нет, почти совсем не знала, – сказала она.
– Но он ведь жил здесь одно время?
Она замялась:
– Да, это так, наверху у Логи. Снимал там комнату. Съехал в начале года. Показывался редко.
– Вероятно, у него уходило много времени на благотворительные дела, – с готовностью вставила Исрун, чтобы поддержать легенду о цели своего визита.
Мона хмыкнула. В филантропию Элиаса она явно не верила. Сделав несколько глотков молока, принялась листать газету, словно давая понять, что обсуждать дела Элиаса больше не собирается. Вид у нее был хмурый. Будто в ее дом еще не пришло лето.
