понимаете? В таком случае, эти четверо вбегают и отстреливают всё в магазине. Другими словами, план А состоял в том, чтобы взорвать фасад магазина и затем вбежать в заднюю комнату и вниз в подвал. План Б — в случае неудачи с гранатами — ворваться туда со стрельбой.
Но это было ещё не всё. Мне казалось, что есть только один-единственный путь кончить эту войну раз и навсегда, а именно — полностью уничтожить противника. Я сказал совету, что под врагом имею в виду не только «Алых», которые держат в плену наших людей. Я имею в виду и «Масок». Раз они не усвоили наш урок неделю назад, когда мы нанесли им двойной удар, то мы должны теперь их окружить и уничтожить всех до одного. Я понимал, что это кардинальная мера, но я доказал совету, что если никого не останется, чтобы продолжать войну, то она автоматически кончится.
Один из ребят в совете — в общем, тип, Харди его зовут, начал разводить муть, что не понимает, прежде всего, зачем мы ведём эту войну, я ему ответил, что не мы её начали, но, как самая мощная клика в округе, наш долг и наша ответственность — добиться мира, хотя даже не мы начали все перестрелки. Я ему напомнил и о том, что случилось с бывшим «Мятежным янки» — Джонатаном Квинсом, который начал с того, что стал оспаривать наши решения. Харди тут сразу извинился и сказал, что он ничего не оспаривает, просто он вслух удивился, потому что война идёт всё время, сколько он себя помнит, практически с пелёнок. Я сказал этому Харди, что причина, почему война до сих пор не кончилась, в том, что я тогда не был президентом. Тогда этот тип Харди говорит мне прямо в лицо, что сейчас идёт второй срок моего президентства, и если я могу кончить с войной, почему я этого не сделал ещё в первый срок — не кончил войну тогда же, без дальнейших кровопролитий и сражений. Он опять заговорил, как Джонни, ну, один к одному, но я сохранял выдержку. Я не вспылил, перед нами были важные дела, поэтому мне было не до этого психа. Я просто напомнил ему, что наши враги — твердолобые, их не переубедить, поэтому я, наконец, решил принять крайние меры. Потом я велел ему замолчать и послушать других, авось, поумнеет. Он опять раскрыл пасть, тут Чинго дал ему в зубы, этим его диссидентство и кончилось.
После налёта на кондитерскую, сказал я совету, я наметил удар по клубу «Алых» и по клубу «Масок смерти». Я им сказал, что хочу, чтобы это были масштабные нападения с участием большинства моих людей, и как главнокомандующий я лично возглавляю атаку на клуб «Алых», потому что я хотел встретиться лицом к лицу с Силачом, который сказал мне по телефону непристойность. Я сказал совету, что хочу, чтобы к тому времени, когда мы кончим бой, от «Алых» и «Масок» ничего бы не осталось. Я сказал, что довольно мы давали им всяких возможностей для переговоров, но они не оценили наше благородство и уступчивость, поэтому пора кончать миндальничать и уговаривать их. Пришло время лишить их способности вести войну, и тем самым закончить и саму войну. Я также сказал — и сказал от всего сердца — надеюсь, сегодняшний день будет последним в череде убийств и кровопролитий и завтра, может быть, мы уже сможем ходить по улицам района без страха, и даже с гордостью, зная, что мы не уронили нашу честь. По-моему, я их здорово зажёг. За мой план проголосовали одиннадцать, против одного, а тогда Пуля предложил, чтобы тот, кто проголосовал против (конечно, Харди), подумал бы получше, чтобы было полное согласие, тут он не заставил себя дважды просить.
Удар по кондитерской был намечен на девять тридцать. Мы подумали, что после того, как мы отобьём Бига и Джо-Джо, «Алые» соберутся у себя в клубе, чтобы обсудить свой ход действий при таком повороте событий. Мы по прежнему опыту знали, что, когда надо, они очень быстро соображают, и рассчитали, что к десяти они будут все на месте, поэтому самое верное время ударить по клубу на Гейт-сайд будет десять тридцать. Вот таков был намечен час «Ч» для второго удара.
А с «Масками» так: мы спланировали бросить на них отдельный отряд тоже в десять тридцать, решив, что они немедленно узнают о нашей войне с «Алыми» и тоже соберутся в своём клубе для обсуждения, а мы тут и прихлопнем их всех в их гадюшнике, вместе с очкариком Генри во главе. Это и будет конец всей войне.
В этот момент мы не знали, что «Маски» тоже затеяли дело.
Вот они-то и устроили весь этот хаос.
Патрульный Фрэнсискус из 101-го ехал сопровождающим в патрульной машине, когда он и водитель Дженкинс услышали звук взрыва. Снегопад усиливался, и они остановились у обочины несколько минут назад, чтобы надеть цепи на шины. Сейчас Дженкинс инстинктивно нажал на тормоз, услышав взрыв, и, несмотря на цепи, машину резко занесло задом влево, он чертыхнулся, резко вывернул руль и сказал Фрэнсискусу:
— Что там за дьявол?
— Не знаю, — ответил Фрэнсискус. Он слушал беспрестанное кваканье рации и чуть не задремал. Он посмотрел на часы, было только девять тридцать; его дежурство кончалось в одиннадцать сорок пять. Ещё два часа и пятнадцать минут, а тут, наверное, лопнула газовая магистраль или что-то вроде, — теперь, значит, придётся вылезать из машины в такой собачий холод и стоять, регулируя движение и разгоняя толпу.
— Вроде как из-за угла послышалось, — сказал Дженкинс.
— Ага, — ответил Фрэнсискус.
— Знаешь, на что похоже?
— Ага, газовая труба накрылась.
— Нет. Звук такой же, когда я был ещё в третьем участке, там бойлер взорвался в подвале столовой на углу, вся передняя стена дома вывалилась. Вот такой же звук.
— А по-моему, газовая магистраль, — возразил Фрэнсискус, пожав плечами.
— Ну, поглядим, — сказал Дженкинс, и включил сирену. Когда они затормозили у обочины, кондитерская была дымящимися развалинами. Фрэнсискус вздохнул: тут дело будет похуже, чем взорвавшийся газ, Дженкинс уже докладывал по рации, сказав отозвавшемуся диспетчеру, что это 1066. Когда его попросили уточнить, он сказал, что произошёл взрыв в кондитерской на Гэтсби, 1155. Причина ещё неизвестна. Когда Фрэнсискус вылез из машины, он увидел, как в дверях появился, оступаясь, чёрный мужчина с повязкой на правом глазу. Одежда на
