жестокость иногда зашкаливала. Гойти рассказывал сестре не все, иногда она узнавала о происходящем другими путями. Но об издевательствах в бассейне брат поведал ей сам, как Хлинюр снова и снова держал его под водой, каждый раз нашептывая: «
Скоро я научу тебя умирать». Эти слова осели у нее в памяти, обретя форму беспросветного кошмара. Хотя эти жуткие сцены в бассейне сама она ни разу не видела, что же тогда говорить о Гойти.
Гойти поделился с сестрой, что на каждый урок плавания идет как на казнь, ждет, что Хлинюр будет держать его под водой, пока он не умрет.
Гойти был чувствительным по натуре. Хрупким. Хлинюр, однако, растягивал свои истязания, добивал постепенно.
Ни для кого не стало неожиданностью, что Гойти не окончил гимназию. Бросил учебу уже в первом семестре. Замкнулся в своей скорлупе. Хотя ему впервые выдался шанс начать все с чистого листа: новая школа и Хлинюра рядом нет, но это оказалось ему не по плечу. Он был морально раздавлен.
Гойти никогда не уезжал из дома. Гудрун же поступила в столичный университет и жила со своим парнем. После этого Гойти стал быстро сдавать и вскоре был вынужден признать свое жизненное поражение.
Во всем был виноват Хлинюр. В тот день словно тень его явилась к Гойти и убила его.
Однако Гудрун тогда ничего не предприняла.
Позволила ненависти накопиться.
Хлинюр намеренно разрушил жизнь ее брата и одновременно жизнь всей их семьи.
Она знала, что Гойти не единственная жертва его травли, но, несомненно, брат пострадал сильнее всех.
Самоубийство Гойти стало шоком для их матери. Она внушила себе, что в этом виновата она сама. Разумеется, это было не так. Гудрун пыталась ее разубедить, но та не слушала.
И в конце концов у мамы просто не осталось сил жить.
Ее смерть тоже была напрямую связана с Хлинюром.
Гудрун старалась заглушить свою ненависть. Не опуститься до уровня Хлинюра. И довольно долго ей это удавалось, но однажды на работе она позволила гневу взять верх. И это принесло ей облегчение.
В этот день, несколько лет назад, покончил с собой Гойти.
Гудрун не потребовалось много времени, чтобы выяснить, кем работал Хлинюр. Полицейский в Сиглуфьордюре. Довольно далеко от Рейкьявика. Поэтому она не могла проехать мимо его дома и бросить в окно камень. Нет, она задумала наказать его по-своему.
При помощи электронной почты она могла добраться до него везде – на работе и дома. Она создала новый почтовый ящик, позаботившись о том, чтобы его было трудно с ней связать. Она не сомневалась, каким должно быть послание. Затем ей пришло в голову отправить еще одно. Созвучное первому. Потом еще… Хлинюр ни разу не ответил. Она продолжала отправлять ему электронные письма, хотя не была уверена, оказывают ли они на него хоть какое-то воздействие.
Гудрун не знала, чего хотела этим добиться.
Наверное, какой-то справедливости.
Томас и Ари уехали в Акюрейри. Хлинюр остался один. У него было вечернее дежурство.
Для чего?
Жизнь в городе текла исключительно спокойно.
Вечером явно будет мало вызовов, в худшем случае небольшой пьяный дебош где-нибудь устроят.
Ничего другого ему больше не доверят.
Неудивительно.
Он вообще не понимал, как его могли допустить до работы в полиции после тех злодеяний, которые он совершил в юности.
Хлинюр встал из-за компьютера. В последний раз посмотрел на только что полученное сообщение от неизвестного отправителя. Выключил компьютер и вышел из отделения, заперев за собой дверь.
На работу и обратно Хлинюр привык ходить пешком, даже зимой, если погода позволяла, но особенно летом. Вот и сейчас: десять минут ходьбы – и он уже дома.
В голове лишь одна мысль. Как несправедливо, что Гойти умер, а он еще жив.
Видимо, пришло время это исправить.
Они сидели на кухне у Моны, как в черно-белом сне или, может, в черно-белом кошмаре.
Некоторое время молчали, потом Исрун, взяв инициативу в свои руки, медленно произнесла:
– Две ночи.
Мона кивнула.
– Вы сказали, что это убийство не дает вам уснуть уже две ночи. Однако об убийстве стало известно только вчера утром, – продолжила Исрун серьезным тоном. – Ведь это не оговорка?
– Нет… – Мона вздохнула. Слезы покатились у нее по щекам. – Это было так ужасно. – Она спрятала лицо в ладони, затем подняла глаза и сказала:
– Однако я рада, что могу с кем-то об этом поговорить. Эта тайна вытягивала из меня все силы. – Затем повторила: – Это было так ужасно. Он сам во всем виноват! – Она резко встала, стукнула по столу и крикнула: – Он сам во всем виноват!
Поднявшись, Исрун обняла Мону за плечи, успокоила:
– Ну что вы… расслабьтесь. Вам нельзя перенапрягаться.
Мона снова села за стол.
– Он… Элиас? – спросила Исрун так осторожно, как только могла.
– Да. – Мона немного успокоилась. – Элиас.
Она замолчала.
– Что он сделал? – спросила Исрун после небольшой паузы.
Мона все еще молчала; слезы лились ручьем.
Исрун попробовала подойти иначе.
– Вы его убили? – спросила она, будучи абсолютно уверенной, что услышит в ответ «нет». Беременная женщина на пятом месяце вряд ли отправится в Скагафьордюр из Сиглуфьордюра посреди ночи и набросится на человека с дубинкой. Однако нет ничего невозможного, как научил ее опыт общения с миром СМИ. Правда иногда оказывалась невероятнее любого вымысла.
– Нет. Это сделали они, – произнесла наконец Мона вполголоса.
– Они? – Исрун вся обратилась в слух.
– Мой муж. И Логи.
Мона снова стала плакать. Прошло довольно много времени, прежде чем она, немного успокоившись, добавила:
– Они, конечно, не хотели его убивать. Собирались только избить… не убить, так сказал мне Йокуль, когда они вернулись домой. Но в дубинке был гвоздь.
Исрун пробила ледяная дрожь.
Мона немного помолчала, а затем продолжила:
– Я… нам пришлось потом солгать полиции. Дать Логи алиби. Он, разумеется, попал под подозрение как один из коллег Элиаса. Йокуль не был знаком с Элиасом так близко.
– Почему они это сделали? – спросила Исрун.
Мона собралась с духом и сказала:
– Элиас приходил сюда накануне вечером… до того, как умер. Я ему, гаду, сама открывала. Ему нужно было поговорить с Логи. Логи позже пересказал мужу их разговор. У Элиаса были какие-то сомнительные планы. Зарабатывать деньги, перевозя в Европу иностранцев, а именно женщин. Там у них будет возможность начать новую жизнь. Новую жизнь! – В ее голосе сквозило презрение.
Мона продолжила:
– Элиас хотел втянуть в это Логи. Встреча с Элиасом тем вечером стала для меня большим потрясением. Я
