шикарном антикварном магазине Питера. Точнее, продавцом она уже стала. Так сказать, де-юре. Осталось начать. А начать нужно прямо с завтрашнего дня.
В комнату заглянула довольная собой Любаша.
– Ну чего ты тут? Пойдем кофе-то пить. Папка твой уже ушел.
– Злой?
– Да злой покамест, но это все фигня! Вечером я ему супчику нажористого налью, он и подобреет. Пойдем на кухню. Надо пенку на бульоне не пропустить, а то весь суп медным тазом накроется на хрен!
Маша пошла на кухню, в который раз удивляясь, что ей так повезло с мачехой.
Пить отец начал еще при жизни мамы. Сначала все было прилично и вполне терпимо, но не прошло и пяти лет, как он остался без работы, а семья без питерской квартиры. Переезд в хрущевку на краю Ленинградской области подкосил и без того иссякнувшие силы матери. После ее смерти отец запил пуще прежнего. Маше тогда только-только стукнуло двенадцать, брату Саньке – семь. Деваться было некуда, и обоим казалось, что выхода вообще нет и никогда не будет.
В промежутках между запоями отец то и дело устраивался куда-нибудь работать, ясное дело, не по специальности. Пьющих саксофонистов везде хватало и своих. Наконец его взяли грузчиком в продовольственный магазин, по привычке называвшийся супермаркетом.
Что заставило кассиршу этого самого супермаркета Любашу обратить внимание на опустившегося алкаша, осталось тайной. Женщина была в самом соку, недостатка в кавалерах не имела, зарплата хоть небольшая, но стабильная, кроме того, имелась своя квартира со всеми удобствами. Потом Маша не раз пыталась выяснить, зачем такой женщине понадобился горький пьяница с двумя детьми. Любаша пожимала плечами:
– Пожалела мужика.
И все. Маша понять этого не могла. Сама она жалела отца, талантливого музыканта, потерявшего все, но это было объяснимо – она дочь. Любашин мотив казался ей просто блажью и глупостью.
Однако Любаша оказалась крепким орешком. Не прошло и года, как отец перестал пить и устроился на работу в оркестр городского дома народного творчества. Любаша ловко продала обе квартиры, и они поселились в собственном небольшом домике, где места, однако, хватило всем. Своих детей у тридцатипятилетней Любаши не было, да она, похоже, и не стремилась. Ей хватало приемышей и мужа, который стал для нее самым младшим ребенком.
Маша привыкла к мачехе на удивление быстро. Ее деревенская кондовость девочку не смущала, даже наоборот. Сама резкая и грубоватая Маша нашла в новой жене отца почти что подругу. Вообще, с друзьями у Маши было туговато. В Питере она передралась со всеми во дворе, в том числе и с девчонками. За то, что называли отца алкашом и кидали в него чем попало, когда он почти ползком возвращался домой после очередной попойки, за то, что смеялись над обносками, в которых ей приходилось ходить, за то, что лупили почем зря Саньку, за маму, которая от стыда не смела глядеть соседям в глаза, короче, поводов было достаточно. Дом, в котором они жили, был, что называется, «приличным», алкоголиков там не привечали, поэтому, когда семья перебралась в Кириши, Маша даже обрадовалась, резонно полагая, что в этом городке ее отец будет не одинок.
Однако с друзьями и тут вышла незадача. Местные ребята на них с братом смотрели, будто они прибыли с другой планеты. Переехать из Питера в районный центр с населением чуть больше пятидесяти тысяч, для них было чем-то непостижимым.
Очень скоро для Маши все стало по-прежнему: склоки-драки и в результате – полное одиночество.
Плюс от такой жизни вышел только один. Учитель физкультуры из школы, в которой они с братом учились, однажды увидев, как девочка отбивается от насевших на нее троих мальчишек, взял ее за руку и отвел в секцию айкидо. Сама она была уверена, что ей больше подошло какое-нибудь боевое самбо или карате, но в городе имелось только айкидо. И это стало ее спасением. В секции ее научили контролировать агрессию, управлять эмоциями и помогли направить свою молодую силушку в позитивное русло. За прошедших с тех пор десять лет из угрюмой девочки-драчуньи Маша превратилась в обладателя черного пояса и третьего дана этого боевого искусства.
Окружающие не сразу заметили метаморфозы, произошедшие с юной грубиянкой. Долго не замечала их и сама Маша, пока однажды Любаша, недавно появившаяся в их семье, не сказала:
– Мне бы, Маня, твою красоту и интеллигентное воспитание, я бы в секретарши к гендиректору на нефтяной завод пошла.
Маша тогда долго рассматривала себя в зеркало. Особой красоты в скуластом лице она, правда, так и не обнаружила, но припомнила, что в последнее время пацаны, зло задиравшие ее при каждом удобном случае, теперь подходят просто пообщаться, да и учителя перестали цепляться довольно давно. С девчонками Маша по-прежнему общего языка не находила, а может, и не искала, однако изгоем себя уже не чувствовала.
Апофеозом того, что Маша уже не злюка и грубиянка, а приличная и умная девушка, стало ее поступление на историко-архивный факультет солидного питерского вуза. Там когда-то училась мама, и это стало решающим аргументом при выборе. Домашние были слегка удивлены, но сочли, что все к лучшему. Там, среди бумаг и умных книг, Маша станет еще спокойнее, рассудительнее и интеллигентнее. И тогда ее сразу возьмут замуж.
Занятия айкидо она не бросила, ездила к своему сэнсэю все студенческие годы. На жалостливые причитания родных отвечала, что ничего менять не станет, а если они думают, будто ей тяжело мотаться туда-сюда, то пусть не печалятся – препятствия, как говорил основатель айкидо Морихэй Уэсиба, не должны мешать установлению равновесия в ее внутренней вселенной. Понятно?
Отец с Любашей переглядывались и дружно кивали. Конечно понятно. Чего ж тут непонятного?
Получив диплом, Маша вернулась в Кириши и легко устроилась в архив районной администрации. Все, казалось бы, оборачивалось неплохо. В администрации работали люди солидные и сплошь образованные. Года через два можно будет присмотреть из них жениха и зажить своим домом. Так или примерно так рассуждали Любаша и отец, полностью находившийся под ее влиянием. Но тут случилось то, о чем Маша долго не решалась объявить домашним. Решение устроиться работать в антикварный магазин, несомненно, расходилось с семейной доктриной, повествующей о том, как должна сложиться ее жизнь.
Рассудив, что главным омбудсменом в семье является, несомненно, мачеха, хитрая Маша решила обработать сначала ее. Нарисовав заманчивую перспективу, которую сулит статус продавца-консультанта в богатом столичном магазине, она без труда завербовала ее в качестве тяжелой артиллерии на случай, если отец, ставший с годами мнительным и пугливым во всем, что касалось детей, станет возражать и ругаться.
Теперь, когда по крайней мере первый бой был выигран вчистую, женщины на радостях решили, как сказала Любаша, «испить кофею» со сгущенкой и даже открыть коробку с
