наступающего дня, и единственное о чем я мог жалеть, вспоминая о том времени – это о моих милых девчушках из Полтавы. Что с ними случилось? Стали ли они жертвами кавказских страстей или спаслись? Вполне вероятно, размышлял я, они могли сделаться любовницами или даже женами чеченцев. Действительно, почему нет? Девочки они были простые и милые, и могли легко найти общий язык со всеми – а уж с чеченцами, падкими до женской красоты, им удалось бы сделать это намного легче, чем мне.
Прочитав новость об аресте Азама и Мурада, я сходил в ту нашу квартиру, из которой когда-то спасался бегством. Но дверь мне открыли уже новые жильцы, и они ничего не знали о том, что происходило здесь до них.
Заботы, которые навалились на меня вскоре, вытеснили все другие мысли. Мы открыли собственное производство! В один из дней – опоздав по всем мыслимым срокам и дважды смертельно разругавшись – совет директоров ООО «Луи-Интермода» в составе двух человек выстроился перед собственной фабрикой, как какой-нибудь военный гарнизон на параде. В руках у меня были ножницы, и мы были готовы стартовать.
– Доверяю честь разрезать ленточку тебе, Алеша, – сказал я
– Нет уж, позвольте, – галантно уступил он. – Сделаем это вместе.
Вдвоем мы уцепились за ножницы и разрезали края ленты.
Вся сцена происходила на глазах сотни работниц, за дверью нас ждала сотня станков, а все дело происходило в сорока километрах южнее Москвы. Станки дышали на ладан, средний возраст работницы был за пятьдесят, а снять помещение под фабрику ближе к городу не позволила высокая рента. «Хрен с ним, – сказал Алеша Шнеерзон, когда мы впервые приехали посмотреть здание. – Будем считать, это станет чем-то вроде нашей загородной дачи». После этого он основательно увяз ногой в коровьем шлепке и замолчал до конца экскурсии. Так мы вошли в мир высокой моды.
Первая сумочка была готова спустя двадцать минут после разрезания ленты. Я скажу, что это было просто загляденье. И хотя вы тут в Китае тоже можете неплохо шить, та первая была настоящим произведением искусства. Я сохранил ее на память. Вот она.
В руках молодого человека появляется бумажный сверток. Бережно развернув его, молодой человек извлекает на свет сумочку «Луи Вьюиттон» и передает китайской девушке. Та принимает ее робко – держит так, будто это хрустальная туфелька, способная вдребезги разлететься от неосторожных прикосновений. Затем девушка вглядывается в отпечатанную на сумке монограмму, и ее глаза широко распахиваются.
– Это никуда не годисся! – говорит она.
– Так точно! – с готовностью подтверждает молодой человек. – Лучшая кожа, ровные швы, правильная маркировка и даже количество строчек на ручке совпадает с оригиналом. Но вся эта красота абсолютно никуда не годится!
Монограмма на коже была бы в точности похожа на оригинальную, если бы не одна маленькая деталь. Вместо буквы «Ви» в логотипе красуется отчетливая «ДаблЮ» – и этот вопиющий факт сводит на нет все попытки выдать сумочку за настоящую.
– Что поделать, – разводит руками молодой человек. – Тот мастер, который научил наш станок делать отпечатки на коже, ни черта не смыслил в правильном написании. Проблема была в том, что когда мы это заметили – очнувшись от радостной горячки – у нас уже был полный склад этого добра, и все его нужно было куда-то девать. «Ну, что, Алеша, – сказал я своему подельнику. – Фактически это тоже самое, что иметь склад спортивных костюмов с надписью «Abibas». Только в отличие от нас, чуваки, которые торгуют «Абибасом», не стремятся покорить мир высокой моды».
Думаешь, это его остановило? Ничего подобного.
– Они не заметят! – с пеной у рта убеждал меня Алеша Шнеерзон, вертя в руках сумочку с монограммой «LW». – Одна дополнительная черточка в названии ничего не решит!»
– Алеша, – возражал я. – Это полный провал. Мы клялись себе, что будем внимательны, что будем пресекать недочеты на всех стадиях производства. Мы перерыли фирменные каталоги «Луи Вьюиттон» – ты помнишь, да? – мы терроризировали их по почте и по телефону, и что? Мы облажались в самом главном, даже не сумев правильно написать их название.
– Кого это волнует?! – не сдавался мой подельник. – В конце концов, все остальные детали на этих чертовых сумочках выглядят как настоящие. Я не хочу, чтобы добро пропадало почем зря – тем более, что этого добра у нас целый склад!
Как я уже говорил, в иные дни мой подельник мог быть максимально красноречивым, и, видимо, это был именно такой день. На мои уговоры сдать сумочки оптом на какой-нибудь вещевой рынок, Алеша сверкал глазами и упирался изо всех сил.
– Послушай меня! – наконец сказал он, приставив указательный палец к моему носу. – Я не собираюсь размениваться на какие-то там вещевые рынки. Мой выстрел должен попасть в самое яблочко. И то, что на этих проклятых сумках одна буква написана неправильно, не остановит меня. Это ясно?
Я хотел возразить, что когда к нам придут милиционеры и предъявят обвинения в изготовлении контрафакта, он запоет совсем по-другому. Но он опередил меня. Нащупал мое больное место.
– Разве тебе было мало вещевых рынков? – спросил он.
Я вспомнил Азама и Мурада. Вспомнил, как проклинал день, когда решил туда пойти. И сдался. «Поступай, как знаешь, – пробормотал я. – Но не жди, что когда нас возьмут за задницы, я благородно возьму вину на себя».
Он усмехнулся и одобрительно похлопал меня по плечу:
– Вот это совсем другой разговор!
На следующий день мы уверенно заходим в официальный магазин «Луи Вьюиттон». У нас – максимально честные лица, и мы требуем администратора. Когда девушка-продавец робко интересуется, по какому вопросу он нам нужен, я рявкаю: «По личному!». А Алеша медовым голосом добавляет: «И, пожалуйста, милочка, побыстрее».
Мы подозрительно напоминаем персонажей из рассказов О,Генри, думаю я, когда девушка исчезает. Натянули улыбки коммивояжеров. Одеты в свои лучшие костюмы. Готовы совершить грандиозное надувательство. Краем глаза я замечаю, как еврейский нос Алеши Шнеерзона прямо-таки раздувается в предчувствии добычи.
Администратор оказывается пренеприятнейшим типом. Глядя на то, как величаво он несет свое тело по залу, с каким высокомерным достоинством дает указания продавцам, можно решить, что перед вами господин Луи Вьюиттон собственной персоной, а не мелкий наемный работник. Он – явно гей, лицо одутловатое и все лоснится, под широким черным поясом замаскирован небольшой живот, а на руке сверкает пошлейший с каким-то красным камнем перстень. Ко всему прочему, от него за километр разит духами – так, что с каждым его шагом в нашу сторону дышать становится тяжелее.
– Ну, и персонаж, – шепчу я Алеше.
