какие же?
– Эльвира Михайловна рассказала мне, что случилось со старшим братом Владимира Игоревича, какую роль вы в этом сыграли. Я боюсь, что вы снова пойдете на такие меры!
Ау. Вот это уже удар ниже пояса. У меня не так много больных мест – на этом этапе жизненного пути. Я спряталась за броней, научилась закрываться от любого удара. Но ко всему подготовиться нельзя, иногда прилетает, откуда не ждешь.
Моя симпатия к Еве, изначально эфемерная, начинала улетучиваться.
– Какую же роль я сыграла?
– Думаю, вы и сами знаете! – Ева сжала свою несчастную сумочку с такой силой, будто это была моя шея.
– Нет уж, сказала «А», говори и «Б». Что я сделала старшему брату Влада? Это будут не твои слова, а ее. Но сама она их при мне не произнесет, кишка тонка. Вот и будь ее глашатаем, вперед!
Я подначивала эту малолетку, зная, что она не сдержится. Манипуляция – так себе заслуга, но иногда приходится. Мне нужно было знать, во что верит матушка Ларина, что она болтает у меня за спиной, что льет в уши собственному сыну. Да, он знает правду. Но когда правда в молчании, а ложь звучит каждый день, не так сложно перепутать одно с другим.
– Эльвира Михайловна рассказала мне, что вы встречались со старшим братом Владимира Игоревича…
– Да не называй ты его так! – рявкнула я. Достала!
– Но ведь вы встречались с Андреем, да?
Мне почему-то было неприятно слышать, как она произносит его имя.
– Да.
– Вот! – указала она с непонятным мне торжеством. – И тогда Владимир был вам не нужен! Вы думали, что вам достанется Андрей, но Андрей умер из-за…
Она замолчала, словно испугавшись собственных слов. Одно дело – обсуждать кого-то за спиной, другое – вот так нагло бросать обвинения.
– Из-за меня? – холодно уточнила я. – Давай, наберись смелости сказать это, раз пришла изгонять меня из жизни Влада! Я убила Андрея – вдруг я и его тоже убью?
– Это не я так думаю… Эльвира Михайловна знает, она же знает, что там случилось…
– И что же? Пора бы и мне узнать!
Ева резко выпрямилась в кресле – как маленький ребенок, которого наконец-то уговорили сходить к доктору и сделать этот чертов укольчик. Она побаивалась меня, но ее восхищение матушкой Лариной было сильнее любого страха. Ее имя она упоминала, как талисман, оберег от злой и страшной меня.
– Она сказала, что вместе с вами Андрей начал принимать наркотики! И потом, тогда… Вы подбивали его на всякие там авантюры! Перед вами он куражился – его мама точно знает такие вещи! Вы уговорили его поехать покататься на машине ночью. Вы знали, что он не трезвый, и все равно уговорили его! Вам было все равно, потому что вы тоже были… под воздействием. И вы разбились! То есть, разбился он, а вы – нет. Когда он умер, вы упустили шанс, а теперь вот пытаетесь забрать у меня Владимира!
Говорила со мной она, но в каждом слове я слышала голос мамаши Лариной. Это старую дуру мне хотелось ударить, потому что она не понимала, что несла. А девчонка… Для нее я и вправду злой и страшный серый волк, который хочет украсть ее счастье.
Одна моя рука лежала на столешнице, спокойная и расслабленная. Жест хозяйки положения. Вторую я спрятала под стол и сжала с такой силой, что ногти впились в ладонь. Больно. Я хочу, чтобы было больно, потому что только физическая боль дает мне хоть какую-то точку опоры, помогает не потерять самоконтроль.
Я многое могла бы сказать этой маленькой идиотке, но я не буду. Оправдывается тот, кто виноват, и, если я начну, она сочтет мои слова ложью. Тут ведь как? Слово против слова. Мое против матушки Лариной, и я уже знаю, кому поверит маленькая Ева.
Мне все равно. Гораздо больше меня волнует, что об этой ситуации думает он. Неужели тоже винит меня? Такая возможность приводит меня в ужас.
Когда Ева наконец заканчивает свою тираду доморощенного прокурора, я не оправдываюсь и не говорю, как было на самом деле. Я просто приказываю:
– Убирайся отсюда.
– Но вы… Но я…
– Убирайся, или я тебя прокляну. Я ведь ведьма, ты не знала?
Если бы в моих словах мелькнул хотя бы намек на гнев, они прозвучали бы смешно. Но мой голос звенит, как кубики льда в стакане виски, мое лицо спокойно и бесстрастно. О проклятье я говорю как о чем-то обыденном и однозначно возможном.
Кто-то другой на ее месте не испугался бы меня. Да та же мамаша Ларина – ее и из гранатомета не прошибешь. Но Ева достаточно молода, чтобы верить в проклятья. Не думаю, что она боится их каждый день и вообще включает в число своих страхов. Но если подать ей правильную мысль, она испугается. Она, дитя компьютеров и мобильной связи, задумается: а вдруг возможно? Вдруг я и Андрея убила именно так, проклятьем? Ведь официально меня ни в чем не обвиняли!
Она чуть ли не бегом бежит к двери, а моей выдержки хватает на то, чтобы спокойно последовать за ней. Я молодец. Я убеждаюсь, что она убралась из кабинета, и запираю дверь на все замки. Я выключаю свет, чтобы меня не было видно с улицы. Только после этого я позволяю себе разрыдаться – совсем как в детстве, когда никакие правила приличия меня не сдерживали и все было болезненно честным. Есть горе, которое даже большие, опытные девочки не выдерживают.
Дело не в том, что сказала Ева, и даже не в том, во что верит мамаша Ларина. Дело в той ночи. Я не могу вычеркнуть ее из своей жизни, я научилась лишь отворачиваться от нее, отвлекаться, не возвращаться. Но если об этом говорят так много, как сегодня, меня попросту утягивает туда. Чувство вины прожигает меня кислотой, смешиваясь с сожалением и гневом, вызванным несправедливостью обвинений. Страшный коктейль. А что делать? Я действительно виновата, но не так, как это видят мамаша Ларина и Ева.
Я приучила Андрея к наркотикам, подумать только! Я, школьница-отличница, которая даже косячок в руках не держала, приучила к куреву сына владельца казино и ночных клубов! Да, конечно, это самый вероятный вариант!
Эта проблема была у Андрея и до меня, просто я о ней не знала. Долгое время он не обращал на меня внимания, а я наблюдала за ним издалека. Я влюбилась в него заочно, вот как Ева – во Влада. Андрей
