знал меня большую часть моей жизни, но это было ненужное ему знание. Какое ему вообще дело до одноклассницы младшего брата?
Он стал замечать меня, только когда я повзрослела – лет в семнадцать. Я стала достаточно красивой для него. Сейчас, с высоты своего возраста и опыта, я вынуждена признать: он не любил, он был просто увлечен мною. Но тогда я ни секунды не сомневалась, что он обожает меня так же, как я его. Первая любовь, она… особенная. Наивная, хаотичная, неумело пошлая, но в любом случае способная служить разделительной чертой в жизни. Я проводила с Андреем каждую свободную минуту. Он стал моим первым мужчиной. Я никогда не жалела об этом – я и сейчас не жалею.
Что же до наркотиков, то я старалась не замечать это, пока могла. Я притворялась наивной дурочкой, которая вообще не знает, что это такое. Я уже достаточно хорошо знала Андрея, чтобы понять: указывать ему бесполезно. Плевать ему, кто на самом деле прав, он будет делать так, как ему угодно. Я должна была или смириться с этим, или порвать с ним навсегда. А порвать я не могла.
К чести Андрея, он никогда ничего мне не навязывал. Предлагал – да, но, когда я отказалась, он не пытался на меня давить и запретил своим дружкам ржать надо мной. Думаю, в глубине души он и сам понимал, что попал в западню, он делал все, чтобы не утащить за собой меня, а сам уже выбраться не мог.
Про ту чудовищную ночь, когда все закончилось, мамаша Ларина не знает ни-хре-на хотя бы потому, что ее рядом не было. Она и ее муж на несколько дней уехали из города. Андрей воспользовался этим, чтобы закатить в доме вечеринку, а заодно и «обмыть» подаренный ему спортивный автомобиль. Это был роскошный зверюга с табуном лошадей под капотом, мечта любого мальчишки, который уже считает себя взрослым мужчиной.
Когда все только начиналось, никто и мысли не допускал, что мы поедем кататься. Наступила ночь, ливень стоял стеной, лужи скрывали на дорогах выбоины и опасную скользкую грязь. Машине предстояло мирно стоять в гараже, пока на ее фоне фотографировались подростки. Но несколько бутылок пива и энергетика, да еще пара сигарет неизвестного происхождения приглушили глас рассудка. Теперь уже Андрею было море по колено, он поддался на уговоры друзей, машине предстояло отправиться в ночь.
Я не хотела ехать. Я и его отговаривала, но он не желал меня слушать. Я понимала, что добром это не кончится – кто угодно бы понял! Однако только на трезвую голову.
Я решила, что все-таки поеду – и подстрахую его. Если Андрей вдруг будет гнать слишком быстро, я укажу на это, я уговорю его остановиться, если дорога станет опасной. Я всерьез верила, что у меня получится!
Влад в ту ночь тоже был дома. В вечеринке он не участвовал – ссылался на то, что завтра ему рано утром на тренировку, хотя на самом деле, думаю, ему было противно это общество. Но узнав, что я поеду с Андреем, он испугался. Он уговаривал меня остаться даже больше, чем собственного брата! Однако я уже вошла в режим спасительницы. Я нужна Андрею, я смогу его защитить, все остальное не важно!
Ему пришлось смириться. Он наблюдал, как в машину залезает пьяная публика. Мест там было на пятерых, а нас набилось семеро, я была сзади, по диагонали от водителя, чтобы Андрей мог оборачиваться и видеть меня. Вот тогда Влад лично наклонился и застегнул на мне ремень безопасности, не обращая внимания на пьяный гогот дружков Андрея. Сама бы я не решилась сделать это, я куда хуже переносила чужой смех. Этим решением Влад спас мне жизнь, но тогда мы еще не знали об этом.
Как и следовало ожидать, все мои советы пролетели мимо ушей Андрея. Спорткар мчался через дождь и ночь на такой скорости, на какую обычная машина просто не имеет права. Вот только замечала это одна я! У человека под кайфом меняется восприятие всего – времени, пространства, скорости. Уровня угрозы. Андрею казалось, что мы еле ползем, и он вжимал педаль газа в пол так, что несчастный мотор загибался от тахикардии.
Это должно было привести к беде. И привело. Тем, кто играет со смертью, редко удается выиграть.
Я до сих пор не знаю, почему машина слетела с дороги. Других автомобилей поблизости не было – и на том спасибо! Не пострадал никто, кроме тех, кто по доброй воле сел в машину. Лучше всего я помню рывок, резкий и болезненный, после которого мир вокруг нас закружился, и стало непонятно, где небо, а где земля.
Мощный спорткар слетел с дороги на такой скорости, что перевернулся не меньше дюжины раз. Из-за этого люди, запертые в нем, напоминали горошинки в жестяной банке, которую потехи ради трясет маленький ребенок. Их мотало по салону, било друг о друга, швыряло на искореженный металл. Никто не пристегнулся. Кроме меня. Да и в моем случае это не было моей заслугой!
Я провела в этом аду целую вечность. Между моментом, когда колеса автомобиля потеряли сцепление с асфальтом, и его полной остановкой я прожила маленькую жизнь. Когда тряска наконец прекратилась, я почему-то не потеряла сознание. Не знаю, почему – может, это была моя кара за опрометчиво принятое решение? Я увидела то, на что добровольно не согласилась бы смотреть никогда.
Меня окружали окровавленные тела. Изломанные, странно изогнутые, частично порванные. Куски тех, с кем меньше часа назад я говорила. Мне почему-то казалось, что это не люди, не могут быть люди… Прямо надо мной нависало лицо с вывихнутой челюстью и застывшими глазами, уже мертвое лицо. Я смотрела на это лицо и чувствовала, как ужас сжирает меня изнутри.
А потом я посмотрела на Андрея – и встретилась с ним взглядом. Не знаю, как, но он все еще был жив. Может, агония? Не думаю, что он все понимал или даже узнал меня. Но мне в память впился этот полный отчаяния взгляд – взгляд существа, прощающегося с жизнью. Андрей умер в машине до приезда медиков. Из всех, кто сел в автомобиль, выжила только я одна.
Вот за что мамаша Ларина так и не простила меня. Мне никогда не понять материнское горе. Возможно, от того, что она нашла виноватую, ей стало легче. Тогда – пожалуйста, пусть винит меня, мне от этого хуже не будет. Но кто, черт побери,
