- Угу… - Я зевнул.
- Слушай! - сказала она. - Я тут сегодня утром, пока Крису лечили зубы, читала в приемной у дантиста один журнальчик. И там в колонке «Наша почта» было письмо от дамы, у которой толстый лысый муж средних лет. Он ей совсем не нравится, и она просила совета по поводу своей сексуальной жизни. И знаешь, какой совет они ей дали? - По голосу было понятно, что она улыбается. - «Представьте, что вы спите с Эдвардом Линкольном»!
- Глупости какие! - Я снова зевнул.
- Ага… На самом деле, мне хочется написать и спросить, какой совет они дали бы мне.
- Наверно, посоветовали бы представить, что ты спишь с толстым лысым мужиком средних лет, который тебе совсем не нравится.
Чарли хихикнула:
- Может, лет через двадцать так оно и будет.
- Добрая ты!
- Всегда пожалуйста!
И мы погрузились в блаженный сон.
У меня был конь, стиплер. Он стоял в хорошей конюшне в Хиллз, милях в пяти от нашего дома. Я частенько отправлялся туда и выезжал вместе со всеми на утреннюю проездку лошадей. Билл Треккер, энергичный тренер, не очень одобрял владельцев, желающих ездить на собственных лошадях, но со мной мирился, на тех же основаниях, что и конюхи: во-первых, мой отец был старшим конюхом на конюшне в Лэмбурне, а во-вторых, я и сам когда-то зарабатывал на жизнь верховой ездой, хотя на скачках не выступал.
В августе на конюшне работы немного, но через пару дней после возвращения я все же отправился в Хиллз. Новый сезон скачек с препятствиями только-только начался, и большую часть лошадей, включая мою, до сих пор гоняли по дорогам, чтобы укрепить ноги. Билл великодушно позволил мне взять одного из лучших барьеристов, чье первое выступление должно было состояться недели через две. Я очень ценил возможность поездить не просто так, а с пользой для дела и стряхнуть пыль с единственного искусства, которое было у меня врожденным.
Ездить верхом я научился раньше, чем ходить, и с детства собирался стать жокеем. Но судьба оказалась жестока ко мне: к семнадцати годам я вымахал до шести футов, и к тому же во мне не было той особой искорки, которая нужна, чтобы выступать на скачках. Осознать это было очень болезненно. Сниматься в кино казалось мне тогда скучным второсортным занятием.
Даже смешно вспомнить.
Хиллз. Простор, ветер, чистый воздух. Удивительная, почти первозданная красота, если не считать электростанции на горизонте и дальнего рева автострады. Мы поездили шагом, рысью, по сигналу перешли на легкий, потом на быстрый галоп, потом снова проехались шагом, чтобы дать лошадям остыть. Все было замечательно.
Я остался позавтракать с Треккерами, а потом выехал на своей собственной лошади со второй группой. Мы ехали по шоссе, и я вместе со всеми прочими конюхами ругался на машины, которые не трудились притормаживать, проезжая мимо. Я немного расслабился в седле и улыбнулся, вспомнив хриплые вопли отца: «Выпрямись, остолоп! Локти не растопыривай!»
Ивен Пентлоу и Мадроледо были где-то в другом мире…
Когда я вернулся, мальчишки шумно ссорились из-за того, чья очередь опробовать необъезженные роликовые коньки, а Чарли пекла торт.
- Привет! - сказала она. - Хорошо проехался?
- Отлично!
- Тебе никто не звонил, кроме Нериссы. Слушайте, вы, заткнитесь наконец! Мы сами себя не слышим!
- Но сейчас моя очередь! - взвыл Питер.
- Если вы оба не заткнетесь, я вам уши пообрываю, - пообещал я.
Они заткнулись. Я никогда не приводил в исполнение этой страшной угрозы, но сама идея им не нравилась. Крис немедленно подхватил коньки и смылся из кухни. Питер с приглушенными воплями кинулся за ним.
- Эти мне дети! - вздохнула Чарли.
Я отщипнул сырого теста и получил по рукам.
- А чего хотела Нерисса?
- Она хочет, чтобы мы приехали к ней на ленч. - Чарли помолчала, держа в воздухе деревянную ложку. Капли шоколадной глазури падали в тесто. - Она была какая-то… ну… странная немножко. Не такая энергичная, как обычно. В общем, она хотела, чтобы мы приехали сегодня…
- Сегодня! - воскликнул я, глянув на часы.
- Ну да, я ей сказала, что мы не сможем, потому что ты вернешься не раньше двенадцати. Она спросила, можем ли мы приехать завтра.
- А из-за чего такая спешка?
- Не знаю, дорогой. Она просто просила приехать как можно быстрее. Пока ты не свяжешься с очередными съемками.
- Следующие съемки у меня начнутся только в ноябре.
- Ну да, я ей так и сказала. Но она все равно очень настаивала. Поэтому я сказала, что мы с удовольствием приедем завтра, если только ты будешь свободен. Если нет, я обещала перезвонить после обеда.
- Интересно, что ей надо? - сказал я. - Мы с ней уже сто лет не виделись. Наверно, стоит поехать, как ты думаешь?
- Да, конечно.
И мы поехали.
Хорошо все-таки, что будущее предвидеть нельзя!
Нерисса была для меня чем-то средним между тетушкой, крестной и опекуншей. Настоящих тетушек, крестных и опекунш у меня не водилось. У меня была мачеха, которая любила исключительно своих собственных деточек, и вечно занятый отец, которого мачеха постоянно пилила. Нерисса, державшая трех своих лошадей на конюшне, которой правил мой отец, одаривала меня сперва конфетками, потом фунтовыми купюрами, потом добрыми советами и под конец, годы спустя, сделалась моим хорошим другом. Не то чтобы мы были близкими друзьями - просто поддерживали теплые отношения.
Она ждала нас, заранее приготовив хрустальные стаканчики и графин сухого шерри на серебряном подносе, в летней гостиной своего дома в Котсуолде. Услышав, что слуга впустил нас в прихожую, она встала, чтобы нас поприветствовать.
- Проходите, проходите, мои дорогие, - сказала она. - Как я рада вас видеть! Шарлотта, тебе очень идет желтый цвет… Ах, Эдвард, как ты похудел!
Она стояла спиной к солнечному свету, лившемуся в широкое окно, из которого открывался самый прелестный пейзаж в Глостершире. И только когда мы подошли, чтобы поцеловать ее в щеку, мы обнаружили, как ужасно она переменилась.
В последний раз, когда мы виделись с Нериссой, это была милая женщина лет пятидесяти с хвостиком, с молодыми голубыми глазами. Энергия ее казалась неистощимой. Ходила она, будто пританцовывая, а голос ее звенел весельем. Она принадлежала к одной из наиболее родовитых аристократических семей, и в ней всегда чувствовалось то, что мой батюшка коротко именовал «порода».
И вот всего за три месяца силы ее иссякли и глаза потускнели. Блеск волос, танцующая походка, смеющийся голос - все исчезло. Теперь она выглядела лет на семьдесят, и руки у нее тряслись.
- Нерисса! - в ужасе воскликнула Чарли.
Она, как и я, испытывала к Нериссе нечто большее, чем простую привязанность.
- Да, дорогая. Да, - успокаивающе сказала Нерисса. - Присядь, пожалуйста, и пусть Эдвард нальет тебе шерри.
Я разлил душистый светлый напиток по трем стаканчикам, но Нерисса свой даже не пригубила. Она сидела в золотом парчовом кресле, в голубом платье с длинными рукавами, спиной к солнцу, так что лицо ее оставалось в тени.
- Как там ваши мартышки? - спросила она. - Как милая малютка Либби? Эдвард, дорогой, худоба тебе совсем не к лицу…
Она искусно поддерживала беседу, с интересом выслушивая наши ответы и не давая нам времени спросить, что с ней-то такое.
В столовую она перешла, опираясь на палку и на мою руку. Чересчур легкий ленч, явно рассчитанный на слабые силы Нериссы, оставил меня голодным. Потом мы также медленно вернулись в гостиную выпить кофе.
- Эдвард, дорогой, можешь закурить. В буфете есть сигары. Ты же знаешь, как я люблю запах табачного дыма… А теперь тут почти никто не курит.
Я подумал, что не курят здесь скорее всего из-за того, что она больна. Но если она так хочет - что ж, я закурю; хотя курил я редко и обычно только по вечерам. Сигары были хорошие, но чуточку пересохшие от старости. Я закурил, она с наслаждением вдохнула дым и улыбнулась:
- Как хорошо!
Чарли налила кофе, но Нерисса снова почти не пила. Она уселась в то же кресло, что и прежде, и скрестила свои изящные ноги.
- Так вот, дорогие мои, - спокойно сказала она, - к Рождеству я умру.
Мы даже не попытались возразить. Это было слишком похоже на правду.
Нерисса улыбнулась нам:
- Какие вы умницы оба! Никаких дурацких криков, обмороков, ахов-охов…
Она помолчала.
- Прицепилась ко мне какая-то глупая хворь, и, говорят, сделать ничего нельзя. На самом деле, если я так ужасно выгляжу, то это именно из-за лечения. Поначалу-то было не так плохо… но мне пришлось пройти курс рентгенотерапии, а теперь еще эти ужасные таблетки - от них мне хуже всего.
Она снова улыбнулась.
- Я пыталась их уговорить прекратить все это, но вы ведь знаете, эти врачи… Пока они думают, что могут что-то сделать, они от тебя не отстанут. Ужасно, не правда ли? Во всяком случае, вас, дорогие мои, это беспокоить не должно.
- Но вы хотите, чтобы мы для вас что-то сделали? - предположила Чарли.
