Я приподнялся с постели, удерживая голову неестественно прямо, словно нес на макушке сосуд с водой.
Постоял, привыкая к новому положению. Голова была тяжелой, но резкая боль не возвращалась. Я уже понял, что самое неприятное время — первые десять минут после пробуждения. Главное — пережить эти десять минут, а дальше все пойдет гораздо легче.
Только вот переживать их с каждым днем все трудней и трудней. Сегодня у меня получилось. А завтра?
Что будет завтра?
Я испугался мысли о будущем. Будущее страшило меня гораздо больше, чем привидение, появившееся в моем доме или в моем больном сознании. Не нужно ходить к гадалке, чтобы представить мои недалекие перспективы.
В перспективе у меня палата в казенном доме, веселое буйное окружение, уколы, которых я боюсь как огня, и медленное, бесконечно медленное угасание в хороводе призраков.
— Ну, уж нет, — сказал я вслух. — Лучше застрелиться! Как прадед!
Я еще раз оглядел комнату, вспомнил, что нужно прихватить с собой мобильник, протянул руку к тумбочке.
И тут же ее отдернул.
На тумбочке рядом с телефоном лежала толстая тетрадь в плотной кожаной обложке.
Минуту я смотрел на дневник, как на привидение, затем протянул дрожащую руку и дотронулся до него.
Кожаный переплет отозвался в пальцах приятным ощущением прохлады.
Значит, не примерещилось.
— Я его сюда не приносил, — сказал я вполголоса.
Точно. Не приносил. Я ни разу не дотрагивался до рукописи прадеда с довольно давних пор.
Выходит, кто-то сделал это за меня. Кто?
Смешной вопрос. В доме нас только двое. Я и мое фамильное привидение.
— Ты меня достала! — сказал я вслух, обращаясь к Сандре.
Но ответа не получил. День принадлежал живым, а ночь — мертвым.
Я взял дневник, свернул его трубой, сунул под мышку, как градусник, и отправился на кухню.
Переход занял у меня рекордно долгое время: десять минут. Но в конце концов я добрался.
Открыл дверцу холодильника, отметив про себя, что сделать это оказалось трудней, чем вчера.
«Слабею», — подумал я. Достал открытый пакет апельсинового сока и чуть не выронил его из рук. Чудом сумел удержать упаковку и шлепнул ее на пол. Из надрезанного картонного горлышка плеснулась желтая жидкость.
Странно, пакет весит гораздо больше, чем вчера. Я, конечно, сильно ослабел, но точно помню, что вчера жидкость болталась на самом дне и из горлышка не переливалась.
Интересно, когда я открыл эту упаковку?
Я напрягся в попытке вспомнить. На дне глубокого колодца памяти что-то нехотя шевельнулось.
Память подсказывала, что со дня последнего приезда я открывал пакет сока всего один раз. Значит, это именно тот пакет. Но его содержимое не только не убывает, а еще и прибывает!
Так бывает, спрашиваю вас? Бывает?
Конечно, нельзя полагаться на мое больное сознание. Оно вполне могло отрезать лишний кусочек информационной пленки. Возможно, я открываю десятки пакетов, просто эту ненужную подробность мой мозг удалил на монтаже. Да, скорее всего, так и было.
Но мысль о странном пакете не заканчивающегося сока засела в моем мозгу и требовала ясности.
Обычно, одного пакета мне хватало на полтора — два дня. Судя по моей отросшей щетине и подкашивающимися от голода ногам, я не ем целую неделю. Это как минимум.
Зато жидкости за это время я выпил раз в пять больше нормы. Выходит, я уже должен был уничтожить больше десяти литров сока! Куда же я девал пустые пакеты?
Я открыл дверцу под мойкой и осмотрел мусорную корзину.
Мусора собралось много. Я ни разу не выносил корзину к общему контейнеру, стоявшему на повороте дороге в город. Точно помню. Ни разу.
Я поворошил кучу в ведре. Пустых пакетов в нем не было. Ни одного.
Вопрос: куда девались пустые пакеты, если они были? Не могли же они раствориться в воздухе!
Я налил себе стакан сока, не торопясь, выпил его. Немного посидел за столом, чувствуя, как проясняется голова. Это был мой любимый момент дня, момент, когда после выпитого стакана жидкости наступала трезвая ясность. Я ощущал даже небольшой подъем сил, который, правда, длился недолго. Обычно я пытался использовать этот короткий промежуток времени для того, чтобы поработать. Сегодня я решил добраться до подвала и проверить свои питьевые запасы.
По поводу минералки у меня тоже возникли некоторые подозрения.
В холодильнике стояла всего одна пластиковая бутылка. Жидкость из нее, как и из пакета с соком, не убывала.
Интересно, что за чудеса?
Я спустился в подвал и проверил имеющиеся резервы.
Так я и думал. Все на месте. Две десятилитровые упаковки сока не тронуты, минералка в ящиках не распечатана.
Очень интересно. Что же я пил все это время?
Я в задумчивости побрел назад. Вернулся на кухню, открыл по очереди все шкафы и шкафчики.
Ни пустых, ни полных упаковок там тоже не было.
— Что за чудеса? — спросил я вслух.
Мне никто не ответил.
Я пожал плечами. Голова, отвыкшая от умственной гимнастики, стала неповоротливой и ленивой. Додумать проблему до самого конца я не смог.
Забрал со стола дневник, пошел в кабинет.
Компьютер включать не стал. Мне было тяжело сидеть напротив моего любимого старенького «пентюха», который перестал меня узнавать. Поэтому я сел в кресло возле холодного камина, положил тетрадь на журнальный столик, с трудом подтащил его к себе.
Открыл заложенную страницу и продолжил чтение.
27.05.05.
«Съездил, осмотрел дачу, снятую Елагиными на все лето. Дача оказалась довольно запущенной. Сад не ухожен, дом маленький, неуютный, половицы скрипят, ставни не запираются… Обстановка тоже весьма неказистая. Впрочем, цена дачи не позволяет претендовать на царские палаты. Видимо, покойный генерал Елагин немного оставил своей семье после смерти.
Почему-то меня этот вывод обрадовал. Наверное, потому что я записной эгоист. Мысль о том, что Сандра в качестве богатой наследницы попадет под пристальное внимание наших столичных маменек и тетушек, имеющих неженатых детишек, приводит меня в бешенство.
Почему?
Разве брак и семья не самая естественная потребность женщины? И разве сам я могу предложить Сандре честную жизнь жены и матери семейства?
Не могу.
То, что я могу ей предложить. Порядочные женщины с ужасом и негодованием отвергают.
Наверняка отвергнет и она.
Я не должен даже думать об этом. Но я думаю о ней непрерывно, днем и ночью. Никогда не знал, что эти мучения люди называют любовью и воспевают их в стихах.
По-моему, это довольно неприятная болезнь. Даже хуже, чем болезнь, потому что лекарства от нее пока не существует.
Эта болезнь выбивает меня из привычной душевной колеи. Работать становится невозможно. Я сижу за рабочим столом и думаю только о ней.
Что она делает сейчас? Кокетничает с молодым человеком? Да как она смеет с ним кокетничать!
А может быть, собирается выезжать вместе с маменькой?
Или гуляет по саду? Одна? С подругой? С поклонником?
Эти мысли меня просто изводят.
Ехать в Шахматово немедленно!
Сейчас же!»
Я перевернул страницу и продолжил чтение.
28.05.05.
«Блоки уже не могут скрыть удивление при виде меня. Вполне возможно, что они начинают догадываться о тайной причине моих участившихся визитов. Мне стыдно за себя, но я ничего не могу поделать.
Говорил с Анной Ильиничной. Описал ей дачу, снятую заочно по чьей-то рекомендации, посетовал на неудобство дома и неухоженный сад.
— Что же делать, Николай Антонович? — спросила генеральша со вздохом. — Приходится соглашаться! Загостились мы тут, пора и честь знать.
— Если угодно, я могу найти дачу гораздо более приличную вашему положению, — возразил я. — Да и Александра Викторовна, наверное, не привыкла к таким… непрезентабельным условиям.
Анна Ильинична снова вздохнула.
— Сандра — девушка благоразумная, — сказала она. — Понимает, что в нашем положении нельзя претендовать на исключительные удобства. Виктор Андреевич, мой муж, — пояснила она мне, — оставил нам только свои награды. Приходится вести скромную жизнь, ничего не поделаешь!
Я промолчал. Но это ответ, подтвердивший мои догадки, меня обрадовал.
Выходит, Сандра почти бесприданница. Значит, претендовать на хорошую партию она не может. Конечно, бывают и счастливые исключения. Например, Лиза рассказывала мне о своей дальней бедной родственнице, вышедшей замуж за родовитого и богатого английского лендлорда. Что ж, такое бывает.
Я должен желать каждой девушке подобного счастливого поворота судьбы.
Но Сандре я этого не желаю.
Сегодня мне удалось увидеться с Сандрой в саду. Она сидела в беседке и читала какой-то французский роман.
— Что вы читаете? — спросил я, входя в беседку.
