предупреждает Тобиас, и Доминик переводит взгляд на брата.
– Полагаю, стоит поздравить тебя, что сохранил все в рамках семьи.
– Не смей! – Я глотаю слюну, пытаясь смочить пересохшее горло и не веря в то, как изменились внешне эти двое. Они стали напоминать солдат. Только в их глазах и лицах я вижу мужчин, которых когда-то знала. – Это началось не с той минуты, как вы уехали, и далеко не сразу. Я тосковала по вам несколько месяцев без малейшей надежды, за которую можно было ухватиться! – Я смотрю на Шона. – «Однажды» так и не наступило.
– И что, черт возьми, ты думаешь по этому поводу? – Он почесывает подбородок.
– Слишком поздно! Слишком. Мне пришлось жить дальше. Вы не оставили мне выбора. Я сходила с ума, задаваясь вопросом, а стоит ли вообще волноваться. Вы просили не искать вас, но я искала, а вы съехали из таунхауса, бросили гараж и бесследно пропали. Чему я должна была верить?
Никто из них не поднимает тему кулона. Обоим нелегко сейчас признаться – наверное, из-за стоящего рядом со мной мужчины, и теперь я уверена, что никогда не узнаю правды.
Шон повышает голос, развеивая мои мысли.
– Нас вынудили уехать! Отрезали от мира за то, что мы спрятали тебя от него, за то, что сделали ровно то же, что и он!
Я поворачиваюсь к Тобиасу.
– Это правда?
– Правда, – вмешивается Доминик, его тон такой же резкий, как и стальной взгляд. – И с каких пор его слово важнее нашего?
– С тех пор, как вы оставили меня!
– Да пошло оно все, – говорит Доминик и разворачивается.
– Не надо, Доминик. – Я делаю к нему шаг, и Тобиас останавливает меня. – Не уходи, пожалуйста, – умоляю я. Умоляю его со слезами на глазах, но он стоит спиной к нам троим. – Пожалуйста, просто скажи мне правду.
– Правду. – Он медленно разворачивается и говорит хриплым голосом: – Правда, Сесилия, заключается в том, что нас с тобой обманули, но меня обманул мой родной брат! – Вне себя от гнева он бросается на Тобиаса. Тобиас встает между нами и отталкивает меня за спину.
От этого Доминик только распаляется и бросается на брата, но Шон мешает ему нанести удар, обхватив за грудную клетку, и быстро шепчет на ухо:
– Не надо. Не здесь. Не сейчас. Не лучшее место. Разберемся своими методами.
Чувствуя, как рвется из груди сердце, я обреченно смотрю на Тобиаса, взгляд которого устремлен на брата. В его глазах я вижу стыд и невероятную вину. Я с негодованием качаю головой от этого открытия.
– Вы хотите сказать, что все это время ждали, когда сможете вернуться ко мне?
Доминик борется с Шоном, пытаясь вырваться, пока тот, обхватив руками, удерживает Доминика. Дом смотрит на брата убийственным взглядом.
– Да, твою мать, мы ждали, ждали, когда можно будет вернуться домой! Пошел ты… – У него вытягивается лицо, и он оставляет попытки вырваться. Я же схожу с ума, увидев муку в его глазах. Дом качает головой, а Шон удерживает его и что-то яростно шепчет.
Доминик похлопывает Шона по рукам.
– Я в порядке. Отпусти. – Когда Шон отходит, Доминик вдруг становится пугающе спокойным и, шагнув к брату, говорит полным презрения тоном: – Notre mère aurait honte de toi [31].
Я замечаю, что акцент Доминика теперь слышится отчетливее, произношение стало безупречным. У Тобиаса было точно такое же, когда я впервые с ним встретилась.
– Франция, – шепчу я. – Ты отослал их во Францию.
Все трое поворачиваются ко мне, но я смотрю на растерянного Тобиаса и складываю детали.
– Так вот что ты скрывал.
Вот в чем заключался его секрет. Наши отношения были бомбой замедленного действия. Он знал, что они вернутся за мной.
Он знал.
– Ты отправил их во Францию. Заставил их уехать, бросить меня.
Тобиас опускает голову и говорит дрожащим голосом:
– Я хотел рассказать тебе сегодня вечером.
– Как кстати, – хрипло шепчу я, чувствуя себя идиоткой.
Доминик говорит:
– Ты мне не брат. Все, за что ты ратуешь, – ложь.
Тобиас трет лицо, а когда отвечает, в его голосе явственно слышится обида:
– То, что я выбрал кое-что для себя, не отменяет тысячи других поступков, которые я совершил в прошлом ради тебя. Большую часть своей жизни я платил по долгам, прокладывал путь, пока вы двое, вашу мать, развлекались. – Он делает шаг вперед, в его глазах читается мольба. – Tout ce que j’ai toujours fait, c’est prendre soin de toi [32].
– Je te décharge de ça maintenant et pour de bon [33].
Доминик хлопает в ладоши, а потом опускает руки, и Тобиас вздрагивает от потрясения.
– Tu es en colère. Je comprends. Mais cela ne signifiera jamais que nous ne sommes pas frères [34].
– Для тебя это пустые слова. Ты это уже доказал. – Доминик переводит взгляд на меня, и я чувствую, как его слова бьют меня наотмашь.
– Quand tu la baises, frère, sache que c’est moi que tu goûtes. Tu peux la garder [35].
– Elle parle français [36], – рычит Тобиас.
Доминик улыбается мне, в его глазах не видно той души, которую я знала и любила.
– Я в курсе.
– О, это в твоем стиле, Дом. Разумеется! Ты в этом профи. Говори по-английски. Чертов трус! Называй меня шлюхой так, чтобы я тебя понимала. Ведь я для тебя такая? Всего лишь шлюха. Не та, кто беззаветно тебя любила, несмотря на то, как ты обращался со мной в самом начале, обманул, а после бросил плачущей на улице. Я хранила тебе верность, пока у меня не осталось другого выбора, кроме как забыть и жить своей жизнью. Но это неважно, да? Потому что тебя волнует лишь то, что больше трахать меня ты не сможешь.
Доминик опускает взгляд, а Тобиас с Шоном не сводят глаз друг с друга. Когда Шон заговаривает, в его глазах стоят слезы:
– Я не знал, что ты на такое способен. Не ты.
– Я виновен не больше вашего, – слабо защищается Тобиас. Но ему нечем крыть. Он отослал их из Трипл-Фоллс. Целенаправленно сделал это в надежде, что вобьет брешь в наши отношения. Мы с ним – единственные, кому известно: он совершенно не рассчитывал, что между нами будет. Во всяком случае, вначале. И они никогда ему не поверят.
Но он выслал их из города. Выслал, чтобы разбить нам сердца из-за своего гнева, ревности, намерений.
И тогда я понимаю, что Тобиас уже не первый раз признается мне в своем предательстве. Его чувство вины, поступки, в которых он признавался, – все это связано
