Он шагал, подсвечивая себе фонариком. В глубоких колеях стояла черная вода, затянутая ряской. Как бы не угодить туда ногой.
Добравшись до своей дачи, Шестаков перевел дух. Никто его не преследовал, однако где гарантия, что в доме не устроили засаду? Он приблизился к забору и постоял, глядя на темные окна дома. В лунном мареве все казалась мертвым. Доктор вспомнил зловещую историю этого места, и ему стало не по себе.
Вокруг с назойливым писком вились комары. Шестаков чувствовал, что он здесь не один, но уйти не мог. Должно быть, это призраки давали знать о своем присутствии. Мурашки по коже, учащенное сердцебиение — до сих пор доктор не испытывал подобного.
— Прочь!.. — прошептал он, повторяя защитную мантру. — Чур меня!..
Он начал мысленно настраиваться на Красного духа в бутыли, которая была закопана в куче навоза. Если Аля не повредила его создание, оно подскажет, что с ним будет в ближайшее время. Ждать ли ему нападения, или все пройдет гладко?
Женщины коварны! Они ревнивы, мстительны и злопамятны! Они не прощают. Лучший способ избавиться от них — убить их. О, Шива! Даже на твоем теле всесильного властителя танцует богиня Кали! Попирает ногами твою священную плоть, и ты вынужден сносить это!
Внезапно в столбе лунного света ему почудилась четырехрукая женщина с длинными волосами и голубой кожей. Ее рот был в крови, а глаза пылали, словно горящие угли.
— Через меня Шива осуществляет свои физические желания, — молвила она, облизывая окровавленные губы. — Я тьма и ярость, без которых нет гармонии и любви!
Доктор онемел, попятился и с размаху налетел на ствол дерева. От боли у него свело челюсти. Отдышавшись, он повернулся и увидел острый сук, который торчал из ствола. Наверное, этот сук ранил его.
Он пощупал рукой больное место и со свистом втянул сквозь зубы воздух. Тенниска порвалась, и на спине образовалась ссадина.
Богиня Кали исчезла. Скорее всего, ее и не было. Надо меньше курить чарас!
С перепугу Шестаков забыл и о бутыли, и о Красном духе. Он двинулся к незакрепленным штакетинам в заборе, раздвинул их и нырнул во двор. Будучи законным хозяином дачи, он отчего-то не рискнул воспользоваться калиткой.
Тишина. Лунный свет и холодные звезды на небе. Причудливые очертания деревьев. Черные кусты. Запах травы и навоза. Запах страха…
Шестаков миновал колодец и огляделся по сторонам. Никого. Только звезды горят, как жуткие очи Кали, да луна стала красной, как кровь.
«Аля меня обманула! — вспыхнуло в его уме. — Я позволил ей заманить себя в капкан!»
Его мысли путались, сознание мутилось. Отступать поздно, — пульсировало в сознании. — Обратной дороги нет. Вот дверь, за которой его поджидает неизвестность…
Шестаков шагнул в сарай, смахнул со лба пот и посветил фонарем на кучу сена. Эта поездка стоила ему нервов. Он боялся прослушивания, слежки, но еще больше его пугали слова Али об ее находке. Пест от ступки! Оставаться дома в Москве он был просто не в силах.
Аля могла забрать пест с собой, а его вызывать сюда, чтобы сдать в руки полиции. Впрочем, какая полиция? Ей ни к чему неприятности с законом. Она сама говорила!
— Эй!.. — тихо позвал он, осматривая поленницу и сено.
Никто не отозвался. Сарай был пуст. Шестаков зачем-то посветил на крышу. Деревянные балки почернели, на них висела паутина.
— Черт…
Капли пота стекали по его лбу, тенниска прилипла к телу. Он наклонился и поворошил сено. Где же толкушка?
— Лживая тварь…
Разразившись бранью в адрес любовницы, доктор зарылся в сено. Пальцы ощутили холод металла. Есть!..
Он вытащил пест и в изумлении уставился на него. Вот и приманка! Капкан должен захлопнуться с минуты на минуту. Шестаков взмок от нервного напряжения. Он ждал, что на него набросятся, скрутят и с торжествующими криками выволокут из сарая. Он почти не сомневался в этом. И все-таки приехал, сделал то, чего хотела Аля. Поддался на ее уловку.
— Я осел! — простонал он, сжимая в руке металлический пест. — Я… я ничего не понимаю!
Он отложил фонарь, сунул толкушку за пояс и с шорохом запустил руки в сено. Больше там ничего не было.
— Я осел…
Доктор тяжело опустился на поленницу и задумался. Мысли ворочались в голове медленно и бестолково. Аля, ее бегство, отсутствие связи с ней… потом наконец долгожданный разговор, который поставил Шестакова в тупик. Она говорила загадками. Он пытался разгадать их. Получилось или нет, время покажет.
Пест за поясом холодил кожу и напоминал о какой-то жуткой неотвратимости. По телу доктора прокатилась дрожь.
Существа в бутылях требовали его неусыпного внимания и заботы. Аля где-то прячется. Сам он находится под следствием. И вместо того, чтобы отвести от себя подозрения, сидит в этом проклятом дровяном сарае с уликой за поясом.
— Абсурд… — пробормотал доктор. — Дикий, дикий вздор!..
Его не покидало ощущение чужого присутствия. Кто-то, — будто великий Шива или грозная богиня Кали, — неусыпно наблюдал за ним, подстерегал каждый его шаг, каждое движение, каждый вздох. Если на даче была бы засада, его давно бы схватили. А раз он до сих пор свободен, значит…
Что это значит, Шестаков не знал. Он перепутал вымысел с реальностью, его мозг, отравленный гашишем, отказывался анализировать информацию и делать надлежащие выводы.
Он взялся за голову и промычал что-то невнятное. Слова Али, которые он слышал по телефону, всплывали в его памяти, тревожили. Она сказала нечто важное. Нечто значительное…
Сколько он просидел в сарае в полном замешательстве и смятении? Минуту, полчаса, час? Это длилось, пока в его заторможенном сознании не произошла солнечная вспышка, протуберанец.
— О, Шива!.. — вырвалось у него. — Ты вразумил меня! Ты указал мне путь…
Голубая фигура Кали колыхалась во мраке ночи, источая ужас. Доктор ринулся прочь, забыв об осторожности. Он ничего не замечал, его взгляд ни на чем не задерживался. Он торопился туда, где стояла его машина: белый «Форд» в черном лесу.
— Я знаю, что мне делать… знаю…
Кали скользила за ним, роняя на траву капли крови. Это была кровь ее безжалостно растерзанных жертв. Шестаков ощущал за спиной горячее дыхание богини. Оно обжигало его, гнало вперед. Кали смеялась, ее забавляла погоня. Ее смех походил то на лягушачье кваканье, то на собачий лай. Ее шаги становились все громче. Доктор боялся обернуться, чтобы не встретиться с ее пылающим взором, не увидеть гримасу смерти на ее лице…
Он остановился, когда уперся в бампер своего автомобиля. Достал брелок. Сел за руль. Проверил, на месте ли толкушка. Не уронил ли он ее по дороге, не потерял ли.
— Аленький!.. Ты… ты…
Он не находил слов для обращения к той, которая обещала сделать все, что он велит. Не каждый способен выполнить свое обещание. Тамара не была способна. Она вышла из подчинения, и он мог укротить ее только в постели. Правда, они занимались любовью все реже. Маша тоже не оправдала его надежд. Пылкая испанка обожала корриду, но мужчина — не бык на арене.
Об Эрне ему было противно вспоминать. Поэтому он вернулся мыслями к Маше Рамирес.
— Я не тореадор, — шептал доктор, нажимая на педаль газа. — Я врач и маг… Я садху, странствующий по пустыне… Я Шива, который спит и видит дурной сон…
Разве богов посещают дурные сны?
Он выехал на шоссейку и прибавил скорость. Он был слишком возбужден, слишком занят своими мыслями, чтобы заметить скользящий сзади темный автомобиль…
Шестаков задал навигатору пункт назначения, и прибор вывел его, куда следовало. Деревня, где он оказался, чем-то походила на Прокудинку, но была еще дальше от города. Вряд ли сюда наведываются дачники. Половина домов заброшена, остальные в плачевном состоянии. Ночь скрадывала запустение, не то картина была бы еще хуже.
Доктор выломал длинную палку, чтобы отбиваться от бродячих собак, и шагал по проселку в поисках кирпичного коттеджа — единственного приличного строения в этом медвежьем углу.
Однажды Шестаков уже приезжал сюда. При свете дня ориентироваться было проще. Но маршрут прочно запечатлелся в его памяти, и ноги сами несли его в нужном направлении. Луч фонаря выхватывал по бокам то куст, то покосившийся забор, то заколоченные окна дома.
Шестаков остановился и задрал голову. Луна висела как раз над дымоходом, который венчал крышу коттеджа.
— Вот и я… — прошептал доктор.
На втором этаже тускло светилось окно. Там горел ночник. Двор освещала лампа на флигеле…
Алина была ни жива ни мертва. Она физически ощущала близость любовника. Его флюиды проникали сквозь стены, пробуждая в ее теле сладкую и страшную истому. Должно быть, он в самом деле освоил колдовство камасутры.
