лопнул над пропастью. Кабинка провисла. Я отключила свет. Наслаждалась ситуацией. Вы и представить себе не можете, как наслаждалась! Как последняя сволочь…
Заснеженные горы, темные пятна леса. Потрясающей красоты небо. Звезды… мои, нет, наши с Османом звезды. А перед глазами кабинка… Я слышала, о чем говорили мои враги. Заранее позаботилась. Видела их панику. Швейцарская оптика ночного видения полностью соответствовала своей цене.
Я ликовала. Они были потрясены. Сломлены. Доведены до предела. Кто-то плакал, кто-то матерился. Кто-то пытался открыть дверь и выпрыгнуть. Они вспомнили меня! И поняли, что к чему. Мне даже прервать заготовленное видео пришлось. Загалдели, принялись обвинять друг друга.
Вот только в чем? Нет, гибель мужа прошла фоном. Эти нелюди вопили о другом, о том, что дали мне живой уйти. Не отправили вслед за родней. Не купили мое молчание. Не запугали, как остальных.
Я искусала до крови губы, слушая их откровения. Кляла себя, что не запаслась огнеметом. Представляла, как бы их сейчас уничтожила. Всех разом. Царапала ногтями стены. И уже решилась на крайнее… Плакала и торжествовала одновременно — вот, мол, последние ваши слова, гниды, теперь никого и никогда больше не подкупите, не запугаете, не уничтожите…
А потом как отрезало.
Ну, испугаются они, поистерят напоследок. Ну, улетят в пропасть. И все?
И поняла, что мне этого будет мало! Они меня самого дорогого лишили, а саму оставили мучиться! Будто привязали к могиле, где мои любимые лежат! Приковали. Пожизненно…
Хожу по земле, а на ногах кандалы с куском гранита. Ноги в кровь стерты, сердце все той же кровью обливается. Помните, у Толстого «Живой труп»? Классика! Ведь сколько таких по миру бродит. Вот, одна перед вами. Любуйтесь!
Два года смотреть на себя в зеркало не могла. Не я, понимаете, не я! И Бог с ними, с преждевременным старением и некрасивостью. Душа не моя! Взгляд не мой, отражение — будто мертвец с того света смотрит. Мысли не мои. Характер. Чувства…
Родного ребенка два года признать не могла!
Нет, опять не то! Опять несет куда-то! Простите, недолго осталось…
Скоро сказка сказывается? В данном случае Михей был категорически не согласен с общеизвестным постулатом. День ушел незаметно, унеся с собой длинные летние сумерки.
Вечер приглушил краски и звуки, принес с далекого моря приятную прохладу. Зажглись фонари. Большой цирк провожал последних посетителей. Группа туристов медленно усаживалась в автобус.
Кафе опустело. За дальним столиком уселся, вытянув уставшие за день ноги, официант. Потягивал кофе. Время от времени поглядывал на задержавшуюся пару.
— Есть будете? — Михей легко коснулся лежащей на подлокотнике кресла руки.
Реакция не повторилась. Рука осталась на месте. Холодная, хрупкая, похожая на гипсовый слепок. Хотелось взять ее в ладони, растереть, согреть. Вернуть к жизни. Да уж, ситуация, в роли реаниматора ему пока бывать не приходилось. Нельзя сказать, что подобная миссия была ему по душе. Но среди тысяч других Михей выбрал бы сейчас именно эту. Для начала.
Невозможно оставить все вот так, на середине пути. И не важно, чей это путь. И куда он ведет. Важно помочь. Понять. Если получится, простить. И жить дальше.
Возможно, вместе…
Последнее допущение выбивалось из его жизненных планов. Резонировало с привычными стилем и ритмом. Вызывало протест… и полностью совпадало с внезапно появившимися желаниями.
Все, что находилось в данный момент рядом, — и глубокие носогубные складки, и потухшие глаза, и короткие седые волосы, и скорбно поджатые губы, и холодные кисти — каким-то непостижимым образом слилось в душе в огромный пылающий факел. Растопило лед и каменные стены возведенных неизвестно когда укреплений. Заставило сердце пульсировать. Кровоточить. Таять в приливах болезненной нежности…
Эта женщина стала вдруг так понятна и близка, что хотелось забыть о взятых обязательствах, о своем двусмысленном положении. Вернуться в Н* и самому заняться обидчиками. Или нет… С этим он мог справиться позже… Теперь же ему больше всего хотелось поднять это слабенькое, почти невесомое тело, укрыть от невзгод и любопытных глаз и понести по жизни, никому не давая дотронуться. Хотелось уединиться, укрыться вдвоем огромным пуховым одеялом, успокоить, уберечь…
Его, хронического бабника с приличным стажем, совершенно не волновало, что там под тонкой стильной белой блузой. Под длинной, скрывающей фигуру, юбкой. Да пусть хоть вообще ничего! Он все равно будет желать близости. Не эротической, платонической или сексуальной, а полной. Жизненной. Чтобы рука об руку. Душа в душу. Всю оставшуюся жизнь… Наваждение…
Михей не слышал, что она ответила на его предложение. Не заметил, как на столике появился кофейник и какая-то выпечка. Как принесли пиццу.
Он был ошеломлен. Убит. Раздавлен новым несанкционированным чувством. Или рожден заново?
Она молчала. Искоса наблюдая за странным поведением сидящего рядом мужчины. Чувствовала, что с ним происходит нечто глубокое и сложное. Не торопила и не вникала в подробности. Ей нужна была передышка. Ему, очевидно, тоже.
Площадь перед ипподромом опустела. Мимо почти не проезжали машины. Редкие прохожие спешили домой. Официанты взялись прибирать соседние столики.
— Нам, наверное, пора… — виновато-усталая улыбка звонкой монеткой упала в его копилку. — А я не все вам рассказала.
— Расскажете еще. Ночь длинная. Давайте до центра прогуляемся… Люблю Рим.
— Я тоже люблю. Но жить бы здесь не хотела. Однако приходится. Я-таки купила домик на побережье, вблизи Пескары. Там хорошие пляжи. И удивительные виды. Влюбилась в это место с первого взгляда. Горы. Зелень. Белый песок, синее море, чистейшее небо.
Он слушал и уже не удивлялся совпадениям. Пескара находилась неподалеку от виллы Рака, где он был вчера. Вполне возможно, что проезжал мимо дома Елены. Быть может, они летели в одном самолете. Ехали по одной трассе к аэропорту…
Десятки реальных и возможных совпадений, связанных с этой женщиной, складывались в одно целое. Очень простое. Короткое и понятное. Судьба… А от нее, всем известно, уйти непросто. Да он и не собирался, приняв важное решение. Они будут вместе, а остальное не имеет значения.
Пицца так и осталась нетронутой. Как и кофе.
Он подал ей руку. Она положила на нее свою.
— Нам направо или налево?
— Прямо.
Не сговариваясь, они свернули вправо. Миновали расцвеченную фонарями площадь, уснувший парк. Вышли на широкий проспект.
— Вы готовы слушать? — осведомилась она.
— Более чем…
Михей чувствовал себя полнейшим идиотом. И одновременно счастливым. Кому скажи — засмеют. Но маленькая ладошка, так и лежавшая поверх его предплечья, казалась проводником в рай. А сам он — почти что рыцарем, отправляющимся в поход во имя Прекрасной Дамы. И абсолютным мальчишкой!
— В тот самый момент я решила: не
