вчерашнего разговора с племянником. Что уж он ей сказал, осталось за кадром, но Антонина Павловна ощутила, что твердая броня, в которую закована была ее многолетняя преданность господину Мамаеву, пошла трещинами.
Племянник единственный… родная кровиночка… больше у нее никого нет… Тем более что в последнее время хозяин фирмы совершенно распустился. Если быть честной с самой собой, то Антонина очень не одобряла его поведения.
Он стал до невозможности груб и самонадеян. Собственно, грубость и раньше присутствовала в его отношениях с подчиненными. Но раньше можно было списать это на чрезмерную занятость и на то, что бизнес — дело трудное, тут не до сантиментов.
Но все же должны быть какие-то границы. Мамаев стал вести себя хамски, неумеренно увлекался женским полом и, что уж ни в какие ворота не лезет, завел любовницу прямо в офисе. Эта новая девица, как же ее… Алена… слишком много о себе возомнила. Если сумела задурить голову хозяину фирмы — то это еще ничего не значит. А он, похоже, голову потерял, судя по тому, что устроил на корпоративе в ресторане.
И надо же было такому случиться, что именно в это время у нее, Антонины, ужасно разболелся зуб и вместо праздника пришлось провести вечер в кресле стоматолога. Иначе она бы все сделала, но ни за что не допустила скандала.
Но, с другой стороны, кто оценит ее старания? Впервые за все время работы в фирме Антонина Павловна поняла, что только не господин Мамаев, который пошел вразнос и возомнил о себе слишком много. Так что ей следует поменьше заботиться о его благополучии и побольше — о своем. И родного племянника.
Потому что он у нее один. Ни мужа, ни детей, сестра была, но умерла рано. И перед смертью ей племянника поручила. Слово взяла, что на ноги его поставит, в люди выведет и не бросит. К тому времени племяннику уж лет двадцать пять было, а мама все за него переживала. И Антонина знала почему.
Хороший мальчик Славочка. Но никакой. Ни рыба ни мясо. Антонина очень любила племянника, но это не мешало ей оценивать его здраво. Вроде бы и учился он в школе неплохо, и хулиганил в меру, а только не было у него никаких увлечений, ни плохих, ни хороших. Ничего его не интересовало. Ни друзей особо не было, ни девушек в школе.
Это бы еще ладно, в таком деле чем позже, тем лучше, но и потом та же история. Напряглась Антонина, устроила племянника в приличный институт, денег отдала на репетиторов массу. И там тоже все ровно шло, а только Антонина присматриваться к племяннику стала. Но потом сестра заболела, некогда стало психоанализом заниматься.
Выучился племянник, сестру схоронили, ремонт в их квартире Антонина сделала, тут бы и передохнуть, дух перевести. Ан нет, потому что тут-то и выяснилось, что племянник без нее никуда. Сам работу приличную найти не может, а если найдет — то не удержится там долго. И вроде бы парень внешне интересный, одет аккуратно, голос приятный, образование приличное — а вот увольняют его первым, если что.
Антонине любовь глаза не застила, она всегда здраво рассуждала. И поняла, что Славочка глуп, что называется, по жизни. И ленив. А самое главное — равнодушный. Но себя любит. А больше никого, ее тоже не любит. Но про это лучше не думать.
И поняла Антонина, что тянуть ей племянника любимого до самой до старости. А может, и до смерти. Устроила на работу в свою фирму, где хозяин ее ценил и пошел навстречу, в смысле хорошей для племянника зарплаты. И зорко следила Антонина, чтобы не было у Славика никаких проблем и неприятностей. Потому что он не боец. Нет у него ни знаний особенных, ни волчьей провинциальной хватки, ни железного стержня внутри. Так что если попадет в серьезные неприятности — то и не оправится, заново не сможет начать.
Куда уж заново начинать, когда сорок лет скоро… Люди и в пятьдесят с нуля начинают, но это не про племянника.
Так что, как рассказал он ей вчера все честно — так Антонина не колебалась: все для родной кровиночки сделает.
— В чем дело? — строго осведомилась сейчас Антонина Павловна, увидев курьера.
— Срочная доставка для господина Мамаева! — гордо провозгласил посыльный.
— Господина Мамаева нет.
— Что же делать? Посылка ценная, я за нее отвечаю…
— Ладно, занесите в кабинет, когда он вернется, я передам…
Раньше Антонина Павловна ни за что не пустила бы в кабинет постороннего, но теперь ей было все равно.
— А кто за нее распишется?
— Ладно, я распишусь, давайте…
Антонина расписалась в разграфленном листке, открыла дверь кабинета, посыльный вошел внутрь, поставил свой короб на пол и достал из него аккуратный чемоданчик с кодовым замком. Этот чемоданчик он положил на стол Мамаева, поправил очки и под бдительным взглядом Антонины Павловны покинул кабинет Мамаева.
Выйдя из офиса, «посыльный» сел в неприметную машину, отъехал подальше, притормозил в укромном месте.
Первым делом он снял очки и отклеил жиденькие усики.
Теперь в нем при желании можно было узнать частного детектива Гусева.
Затем Гусев сделал странную вещь: он достал из бардачка своей машины миниатюрный компьютер и вставил в его порт дужку очков.
Очки эти были непростые: в них была вмонтирована миниатюрная камера, которая делала снимок, когда Гусев поправлял очки.
Теперь все снимки, которые Гусев сделал в офисе «Приоритета», скачались на компьютер. Гусев еще раз проверил их.
Кадры были четкие — табличка с именем Мамаева, кабинет того же Мамаева — крупным планом, так что можно было увидеть фотографии самого Мамаева на стенах, с большой рыбой в руках, в компании популярного певца и крупного городского руководителя…
И еще одна фотография, на которой был отчетливо виден чемоданчик с кодовым замком. Гусев добавил в файл еще один снимок, на нем чемоданчик был раскрыт. И видны были пачки денег — очень много…
После этого Гусев отправил фотографии на номер телефона Олега Викторовича Перегуда. Номер этот Вячеслав выяснил у своей тети, которая подсмотрела его в записной книжке своего начальника. Мамаеву было велено не хранить номер в телефоне, чтобы не было между ним и Перегудом никаких контактов. А номер просто запомнить. Но с памятью у него было не очень, так что он записал номер в книжку…
Уверившись, что фотографии посланы, Гусев на всякий случай выбросил телефон.
Прошло еще несколько дней, затем — две или три недели.
Как-то раз
