поздоровался и улыбнулся.
— А куда же это подружка ваша сломя голову бросилась? — хитровато прищурился Мельников. — Этак только в милицию — со всех ног… Паспорт получать.
— До паспорта ей еще как до Парижа пешком. — Максим покусал губу, задумчиво почесал подбородок, уже тронутый первым юношеским пушком. — Говорил же, так нет… Все по-своему!
— Что же вы хотите, молодой человек? Женщины — они такие.
Тем более эта. Не зря ведь Горемыкой прозвали…
«Не хочет помогать — и не надо! Обойдемся и без него. — Женька уже не бежала — шла быстрым шагом, растрепанная, в расстроенных чувствах… — Нет, ну надо же, даже не захотел! Хоть бы до сарая проводил, постоял бы на стреме… помог бы открыть — вдруг там замок? Да, наверняка замок — почтальон же уехал. И что же тогда идти? Зачем? А вот затем! Потому что так надо. Пусть знает!»
Двухэтажный деревянный дом в конце Школьной улицы, на самой окраине. Уютный чистенький дворик, тополя. За домом — огороды, сараи, сразу за ними — лес.
Два этажа — четыре квартиры. На двух — издалека видно — замки. Обычные, навесные. Значит, нет никого. Ну, понятно — люди на работе. Сейчас разве что ребята могут быть — каникулы. Ну, или в отпуске кто…
— Ваня, Ванечка… — дверь нижней квартиры распахнулась, и на крыльце показалась женщина лет тридцати, в светлом летнем платье и шляпке.
Женька поспешно спряталась за тополь.
— Ванечка, ты пока посиди дома… — женщина оглянулась, говоря кому-то, кто остался дома, судя по всему — ребенку. — Ну, часик, ага… А я пока в парикмахерскую. Нет-нет, на улицу пока нельзя. Вот я вернусь, и погуляешь. Телевизор? Так там сейчас нет детских передач. В кубики пока поиграй. Или с машинкой… Ладно, можешь и с новой… Все, я ушла. Я тебя закрыла!
Захлопнув дверь, дама загремела ключами.
«Телевизор… — провожая женщину глазами, завистливо подумала Женька. — Живут же люди! Ага, вон и антенна на крыше»…
Телевещание на Озерск началось еще год назад, из Тянска, но телевизоры были далеко не в каждой семье, больше — в организациях. Эти громоздкие аппараты были по карману не всем, да и качество сигнала оставляло желать лучшего. Правда, в планах семилетки значилась постройка телевышки в самом Озерске, но… Пока что даже и не начинали.
Постучав в оставшуюся квартиру — никто не отозвался! — Женька побежала за дом, к сараям. Какой из них — почтальона? Похоже, вот этот, крайний, где следы мопедных колес. От велосипеда, пожалуй, потоньше будут…
От сарая к сараю тянулись веревки с развешенным для просушки бельем — пододеяльники, простыни… какие-то мужские штаны, майки…
«Замок! Здоровый какой! И не вскроешь! И что теперь? Получается, зря шла?»
Покусав губу, девчонка задумчиво посмотрела на узенькое оконце прямо над дверью, под самой крышей сарая. Половина оконца была забрана пыльным стеклом. Если это стеклышко вытащить…
«Черт! Знала бы — по-другому бы оделась. Треники там, футболка. Эх… Платье-то жалко, еще бы! Очень красивое. И ткань — не из дешевых, мать говорила, шестнадцать рублей метр, да еще за пошив заплатили…
Ага… Белье! Вон они, майки! И еще надо подумать, как пролезть… Да вот подкатить бочку или старый картофельный ящик»…
Бочку Женька не подкатила — просто не смогла, не осилила, а вот ящик оказался по силам! Теперь встать, подтянуться… Стоп! Платье!
Оглядевшись по сторонам, она быстро сбросила туфли, стянула с себя гольфы, платье и, надев старую мужскую майку, встала на ящик. Еще не до конца высохшая майка приятно холодила тело…
Аккуратно вынув стекло — получилось просто и быстро, — Женька подтянулась и, обдирая коленки, полезла в окошко!
Пролезла. Спрыгнула на какую-то ветошь, едва не ударившись о прислоненный к стенке мопед. Темно-серый, «газовый», с одной скоростью и стартером от хода. Обычный. А вот он — багажник.
Девушка потянула багажник на себя, и тот вдруг резко отстегнулся! Пружина! А ниже — на гайках, хорошо смазанных, так чтобы легко открутить.
«Вот и разгадка, — усмехнулась Женька. — Видели мопед без багажника… так, верно, этот и был. Иначе к чему такие хитрости? Интересно, что тут есть еще?»
Летнее солнце било в окошко и щели, мелкая пыль висела в горячем воздухе танцующей золотистой взвесью.
Внимательно осмотрев сарай, девушка не нашла ничего, что привлекло бы ее внимание. Обычные вещи: разного рода старье, которое вроде бы уже и не нужно, а выкинуть жалко. Да и не было еще у людей такой привычки — что-то выкидывать, война-то еще не так давно закончилась, восемнадцать лет всего. Что и говорить, бедновато жили, особенно в небольших городах. Да и в крупных-то не особенно жировали, разве что в Ленинграде и Москве. Но и там далеко не все, а только люди особенного склада — куркули, жлобье…
Из хорошего только, пожалуй, биноколь, да и тот какой-то покоцаный. Старая куртка, рубахи; на гвоздике — фуражка, та самая, железнодорожная, какую почтальон носил почти всегда; рядом, в груде ветоши, — промасленная кепка… Такая же, как у тракториста Крокотова. Ну да, один фасон… да мало ли кепок?
Женька все же взяла ее в руки. Кепка как кепка… А может, в ней что-то зашито, вот тут, под подкладкой? Ампула с цианистым калием! Что там у шпионов? А черт его знает… Женечка любила почитывать шпионские романы, но только те, что задавали на лето по школьной программе.
Вот и полюбопытствовала, посмотрела под подкладкой. Конечно же, никакой ампулы она там не нашла, зато увидела буквы — старую, едва заметную надпись хлоркой. Вернее сказать — подпись: «Крокотов Семен, 3-й взв». Это что же, с войны еще? Черт! Крокотов! Крокотов! Но откуда?
За дверями вдруг послышался лязг замка! Дверь распахнулась, поток солнца ударил Женьке прямом в глаза. Прикинуться ветошью ей, увы, не удалось… да и некогда было.
— Шпионим? — с ненавистью произнесла возникшая в дверях фигура. Очень даже знакомая…
— Дядя Слава?
— Какой я тебе дядя, сучка!
* * *
Несмотря на затянувшуюся до позднего вечера пьянку, утром старший следователь прокуратуры Алтуфьев выглядел как огурчик… и даже лучше! Выпив чаю и пожевав лавровый листок, Владимир Андреевич облачился в синий однобортный пиджак с погонами юриста первого класса — четыре звездочки, два просвета, только не как у армейского капитана, а в ряд; в такие же синие, отглаженные — порезаться можно — брюки, в белую в тонкую полоску рубашку с темно-синим галстуком и начищенные до блеска штиблеты. Не хватало только фуражки — потерял при переезде, да и вообще, прокурорские
