тебе помочь.
– Могла, да, могла! – с обидой воскликнула Сорокина. Рот у нее некрасиво растянулся, она бессильно оперлась о дерево и прижала к себе девочку. – А ты не помогла, никто, никто мне не помог! Вы все только смеялись надо мной, смотрели свысока. Будто вы все такие идеальные. И ты особенно, ходила каждый день, даже не здоровалась со мной. Следователь, с высшим образованием, а я…
Сорокина разрыдалась в голос. Дочка в ужасе вырвалась из ослабевших рук и бросилась бежать. Я успела подхватить ее на руки, бережно обняла и понесла к крыльцу детского дома.
– Кто это? Цыганка? Вся блестящая, это ведь цыганка, да? Она хотела меня украсть и продать? Вы ведь обещали, что все будет хорошо, вы обманули? – от шока малышка тряслась, задавая один вопрос за другим и не слыша моих ответов.
– Все будет хорошо, все будет хорошо, – я повторяла как заведенная. Из моих рук девочку перехватила директриса.
– Она не ранена?
– Нет, нет, все нормально. Не выходите на улицу, пожалуйста! Не пускайте детей, – я выкрикнула просьбу, а сама кинулась назад, чтобы помочь Рядкиной. Но та при моем появлении на крыльце повернула голову и отрицательно покачала головой – не подходи, не надо. Я скользнула обратно за дверь, замерла у открытого окна за прозрачной занавеской.
Людочка гладила по голове рыдающую Ирину, а та сидела, спрятав лицо в ладонях. От беззвучных ее рыданий стразы на футболке переливались, разбрасывая солнечных зайчиков по свежей лужайке.
– Прости, – Люда вздохнула тяжело. – Я совсем не идеальная. Была такой глупой молодой, не понимала, что ты запуталась. По закону все, конечно, по правилам. Но ведь жизнь сложнее, чем закон, не все такое понятное, черное или белое, всего понамешано. Я хорошая, а ты плохая, нет, нет. Жизнь серая, там столько всего намешано. Я знаю, что ты просто ошиблась. Так бывает, ничего страшного, мы сможем все исправить. Даже то, что ты убила Андрея Жогина.
– Правда? Ты мне поможешь? – Ира подняла голову, яркая косметика растеклась у нее по лицу.
– Обещаю, – голос у Людочки звучал твердо.
– Я ведь не хотела, не хотела так делать. Сама не знаю, как получилось, понимаешь? – заторопилась бывшая одноклассница. – Позвонила ему, попросила денег. Он ведь виноват передо мной, виноват. Я осталась без квартиры, детей в детский дом забрали. А он просто посмеялся, назвал тупицей. Этот Жогин, он просто козел! А строит из себя ангела!
– Зачем ты вообще с ним решила встретиться? Ира, ну ведь это из прошлой жизни, надо было его простить и выкинуть из головы! – Людмила нахмурила брови с укоризной.
– Из-за денег все, – Сорокина помрачнела от ее упреков.
Рядкина спохватилась, что преступница сейчас снова бросится в бега. Примирительно похлопала ее по руке:
– Ладно, уже сделала. Адвоката найдем хорошего, я попрошу из наших, уговорю. Просто расскажи, как все было.
– Да я знаю. Выучила уже, чистосердечное признание облегчает наказание, – Ирина сидела отрешенная, перебирала пальцами свежую траву. Не глядя на бывшую соседку и одноклассницу, начала рассказывать:
– Мне деньги были нужны, это я точно понимала. Все из-за денег. Мне когда сказали, что по УДО освободят, я даже расстроилась. Идти некуда, работы нет, кто меня, зэчку, примет. Детей искать страшно. Боялась, что не захотят со мной жить. Да и не знала, как я их кормить буду. И тогда тяжело было, а сейчас… Я старая, страшная, даже в проститутки не сгожусь. Да и не хотела я к старой жизни возвращаться. Пришлось.
Я Жогину написала сразу, как освободилась. Просто попросила помощи, он ведь всем помогает, святой. Только это все обман, я в тюрьме еще это поняла. Что ему деньги нужны, а эта помощь несчастным – для славы, чтобы зарабатывать на нас. Ну и придумала план. Сказала ему, что у меня есть записи, бухгалтерия по борделям, где все наши шишки городские записаны: кто, сколько и с кем. Пообещала ему отдать эти записи за тыщу баксов, встречу в гаражах назначили. Не было у меня никаких записей, обманула я его, как он меня тогда обманул. Обещал, что поможет с работой, с детьми, с юристом, если все расскажу в подробностях на камеру. Ничего не сделал, кинул меня. Ни на одно письмо мое из тюрьмы не ответил.
Вот и я его решила кинуть. Деньги забрать. А чтобы не трепыхался, немного пристукнуть. Не собиралась я его убивать, больно надо руки марать.
И Жогин меня опять обманул. Не было у него с собой никаких денег. Я ему кирпич на голову бросила, а когда он отрубился, спрыгнула с крыши вниз. Обыскала, а у него карманы пустые. Ну, напинала ему бока и ушла. Я не знала, что он умрет. Не хотела этого. Он противный, конечно, и урод полный, да мне от его смерти лучше не стало. Потом прочитала в газете и по телевизору новости увидела, тогда поняла, чего я натворила.
Ирина вдруг собрала пучок желтых одуванчиков, сунула нос в нежные лепестки так, что на скулах засияла желтая пыльца. Она рассмеялась и ткнула соседку в бок:
– Людка, а помнишь, как мы в первом классе с тобой мою белую блузку замарали вот такими одуванчиками и в луже потом отстирать пытались?
– Помню, – Людочка улыбнулась и тоже коснулась пальцами желтого шелка.
– Ничего не получилось тогда. И сейчас тоже не получится. Замаралась я сильно, не отстирать, – Сорокина закинула голову вверх, прищурилась на солнце. – Я все испортила опять, да? Максиму жизнь испортила, детям, себе. Жогину испортила ее. Все его так жалеют, плачут. А я никому не нужна. Никто не заплачет. Меня даже девки мои не помнят уже, забыли за шесть лет. Да и хорошо, не надо им такую мать.
– Не глупи, Ир, придумаем, как все исправить. Свободы не обещаю, но все сделаю, чтобы тебе самый маленький срок дали.
– Да я уже посчитала… Когда я освобожусь, они уже школу будут оканчивать, как я тогда. Как сейчас помню выпускной наш в восьмом, я такая была тогда дерзкая, глупая и наивная. Сегодня юбилей, двадцать лет назад был мой самый счастливый день в жизни. Думала, у меня все впереди. А жизнь так быстро закончилась.
