лишь иногда трогал руками большие рычаги-фрикционы, чуть подправляя машину.
– О! – Заметив что-то за деревьями, Игнат привстал на сиденье. – Ну-ка, ну-ка, останови!
Степан послушно заглушил мотор. Вылезли.
– Вон-вон, там!
Покричали… Сбегали… Никого!
– А ведь тут кто-то был, – осматриваясь, напряженно протянул опер. – Вон и следы… Кирзовые сапоги. Размер… примерно сорок пятый.
Тракторист хохотнул:
– Ну, таких сапогов да размеров – у каждого второго мужика. Не считая каждого первого…
– И все же, кто-то здесь был. И ушел, спрятался! Почему? Нас испугался?
– Да мало ли. Может, на рыбалку спешит.
Для Силаева размерчик был явно великоват, у того – сорок второй-сорок третий. Значит, не Силаев. А кто? Да черт его знает. Верно, кто-то из леспромхоза… или с реки, матрос с самоходной баржи – за водкой в Рябой Порог.
– А черт с ним, Степа. Едем!
Покатавшись еще часа два, искатели устроили перекур – немного подкрепились. У запасливого тракториста в узелке нашлись и хлеб, и сало, и редисочка с луком, и домашние – восхитительные – оладьи!
– Напекла тут одна… в дорогу… – не совсем понятно пояснил Степан и почему-то смутился.
– Два дня уже девчонка в лесу. – Ревякин прожевал оладушку и вытащил сигареты. – Будешь?
– Ого – «Друг»! Спасибо.
Оба закурили.
– Я вот думаю, не столкнулась бы она с Силаевым, – тихо протянул Игнат. – Тот ведь тоже где-то в этих местах может быть…
Степан хлопнул глазами:
– А что с Силаевым? Опять что-то натворил?
– Да не ясно пока. Найдем – спросим.
– Не. – Тракторист покачал головой. – Серега с девчонкой ничего худого не сделает. Наоборот даже. Хотя да – шалав он не любит…
– А кто их любит?
– Ой, есть такие! – вдруг расхохотался Степан. – Вот у нас мужик в бригаде работал вальщиком. Ломов такой. Да вы, верно, знаете… Так вот он бывает такого про баб наговорит, особенно когда подвыпьет… Ого-го! В годах уже, а молодым девкам проходу не дает. Раньше ему морду били, это в последнее время присмирел – старый, верно, стал… И то, бывало, как начнет хорохориться! Да все про баб, да с подковыркою, с матюжком… Честно сказать, противно слушать. Мужики ему и сказали, чтоб языком не трепал. Так обиделся – уволился. Он вообще лентяй. Главное, про замужних баб… такое… Ну, и про молодежь… Дескать, и так он ее, и эдак…
– А про Настю Воропаеву что-нибудь говорил? – Про отдельные поручения следователя Игнат все же не забывал. Да забудешь тут! Молодую ж девчонку убили. Закопали еще… Сволочи! Или, скорее, сволочь. Ла-адно, найдем изверга, сыщем! Никуда, гаденыш, не денется – дайте только срок.
– Про Настю? – протянул тракторист. – Это про убитую-то? Ну да, ее тоже не жаловал. Говорю же – всех. Еще приговаривал, что братца ее, Ваньку, не боится ничуть. И что Настю скоро… ну, что она ему… Да болтал языком просто!
Просто болтал… Игнат затушил окурок. А если не просто? Не только болтал, но и действовал. В пьяном-то виде Ломов очень даже несдержанный. Пристал. Пырнул в сердцах ножиком. Потом испугался – прикопал…
– Очкарика городского у парома побил – хвастал, – подойдя к трактору, оглянулся Степан. – Говорил, очкарики его с детства бесят. Потому что выпендриваются.
Вот тоже еще – конфликт с приезжим ученым. Ломов ведь тоже был на лесном озере в то время, когда погиб аспирант. Вместе с Силаевым – Сиплым. Вместе ли? Может, именно Ломов и убил аспиранта, а потом подставил Силаева, подбросив ему портфель? Все может быть… Нужно искать обоих! И свидетелей поискать – вдруг кто Ломова видел во дворе у Сиплого? Да Ломов мог и Гольцова заставить подбросить, или подпоил…
* * *
Конюха звали Евграф Тимофеевич, а фамилия была самая простая – Кольцов. В Зеленый Бор, на центральную усадьбу пригородного совхоза «Тянский», Пенкин добрался минут за пятнадцать, на черной прокурорской «Волге», предварительно созвонившись с председателем сельского совета. А что? Раз уж начальство машину дает – грех отказываться.
У двухэтажного деревянного здания с красным флагом сидел на лавочке суховатый седенький дедок в старорежимных галифе и соломенной шляпе, судя по виду – рожденный еще в прошлом веке, при царях. Сидел себе спокойненько, поглядывал на проходивших мимо девушек в летних платьях да покуривал «Беломор».
Завидев подъехавшую «Волгу», явно начальственную, сверкающую никелем и лаком, дедок выбросил окурок в урну и проворно подбежал к машине.
– Здравствуйте! Не подскажете, где тут у вас сельсовет? – выбравшись из авто, осведомился Пенкин.
Дед озадаченно сдвинул шляпу на затылок и задумался. «Волга» она – да – начальственная. Что же касаемо этого вот тощего парня в узеньких, как у стиляг, брючках – в глазах конюха он никак не тянул на начальство. Ну разве что на комсомольское… Хотя, может, из молодых да ранних? Иначе бы на такой машине не ездил… да еще с таким важным шофером! Судя по виду, генерал, а не шофер – одни усищи чего стоят! Как у Семена Михалыча Буденного.
– Да эвон, сельсовет-то, – махнул рукой дед. – А вы, стало быть, из милиции?
Сергей поспешно вытащил удостоверение:
– Следователь районной прокуратуры Пенкин, Сергей Петрович.
– Прокуратура-а-а! Вон оно как… То-то Антоновна говорила, секретарша наша, из сельсовета… А я, стало быть, Евграф Тимофеевич Кольцов, конюх. И чего я супротив прокуратуры согрешил?
– Да ничего вы не согрешили, – улыбнулся Пенкин. – Мне бы вам пару вопросов задать.
– Ой, здравствуйте! – выбежала на крыльцо пухленькая женщина неопределенного возраста в сером пиджачке поверх цветастого платья. – Из прокуратуры? Приехали уже! А я – Марья Антоновна, секретарь. Меня председатель просил…
– Нам бы поговорить где…
– Да вы идите за мной. У нас кабинет главного агронома свободный.
Кабинет в одно окно оказался маленьким и тесным, в нем едва помещались старый конторский стол, три колченогих стула и заваленный пыльными папками шкаф, выкрашенный казенной черно-коричневой краской. Обстановка в кабинете царила спартанская – без излишеств. Ни телефона, ни даже репродуктора; из украшения – лишь большой портрет В. И. Ленина в черной деревянной раме.
– Расположились? А я вот вам… водички… – Секретарша принесла графин и два граненых стакана. – Если вы, товарищ следователь, пообедать захотите, так у нас столовая хорошая рядом. Увидите – синий такой дом. Там пирожки…
Поставив графин и стаканы на стол, Марья Антоновна удалилась. Из гулкого коридора тут же донесся ее строгий голос:
– Товарищи, товарищи, не толпитесь! Сказала же, Иван Александрович в город уехал, на совещание. После обеда будет. Так, девушки, а вам что? Ах, свидетельство о рождении. Ну, проходите…
– Участковый меня уже спрашивал, – с виноватым видом конюх покрутил в руках
