двое. Один – думаю, главный – пожилой, но еще крепкий, сильный. Его напарник – молодой и – как говорили – верткий. То есть сангвиник или холерик, если по темпераменту. А такой ведь что-нибудь может наворотить! Потому как несдержан. Вот, думаю, сводки просмотреть…
– Давай. И хорошо бы рыбаков опросить, не мальчишек, а взрослых. Кто там еще рыбачил? – Владимир Андреевич пригладил волосы. – Рука, говоришь, была забинтована?
– Ну да, правая.
– Поликлинику, медпункты проверь. Мало ли, вдруг кто в начале мая обращался…
* * *
Дровишки, заразы этакие, никак не хотели гореть! Ну, так дождь же недавно прошел, целый ливень. Вот и вымокли. А где сухих найдешь? Сами-то промокли – хоть выжимай. Хорошо, хоть изба более-менее попалась. Крыша, конечно, текла, но не сильно. А вот печка никак не растапливалась! Может, не в дровах дело? Может, тяги нет?
– Кур-рад! – Выругавшись, Лиина взяла складной ножик и вновь попыталась расщепить старое полено.
Да куда там! Не дерево – сталь. Тут бы не ножиком – топором. Однако кто ж в научную экспедицию с топором ходит? Да и долго задерживаться не планировали – дождь помешал. Ладно, дорога раскисла, так еще и разлился ручей – не пройти! А надо бы перебраться, судя по карте, так гораздо быстрее будет, если по старой просеке. Вот парни, как дождь унялся, пошли к ручью – посмотреть, проверить, может, спала уже, может, где-то можно перейти? Вплавь не выйдет – течение бурное, камни, да и водичка студеная.
– Да, по старой просеке, – сев на лавку, прикинула маршрут Лиина.
Деревня называлась Озруя, правда, некоторые говорили – Озоруя. Неправильно! Озруя, не от слова «озоровать», в смысле баловаться, а от «озоргл» и «уйя» или «ойя», «овес» и «ручей» по-вепски, «Овсяный ручей» в переводе. Странное сочетание. Интересно, почему так назвали? Спросить бы, да не у кого – деревня уже лет пять как считается нежилая. Нет, насильно никого не выселяли, просто сначала закрыли ферму – в Лерничи перевели, потом отключили электричество, автолавка перестала ездить… Жителям квартиры в Озерске предложили, а кто хотел, и помощь в перевозке домов. Вот почти все и переехали. Кто в Лерничи, кто в Озерск. Да немного тут и жило народу – всего-то с десяток домов. На двух избах, кстати, висели замки, и окна не заколочены, и огороды прополоты – картошка вон вылезла, морковка, лучок… Значит, не совсем все заброшено – навещают. Да что там, лесник же говорил – летом здесь две семьи живут. Правда, не все время подряд, а так, наездами.
Да как же эту чертову печку разжечь! Похоже, и впрямь нету тяги. Значит, лучше уж на улице, во дворе, разложить костерок по-туристски… Вот разве что последний раз попробовать…
Отколупнув ножичком несколько щепок, Лиина еще собрала кору, растрепала, расшелушила, составила в печке домиком, обернулась, пошарила по самодельному буфету с давно вывалившимися стеклами. Искала бумагу, любую – старые газеты, книжки… И вот – нашла! Подстеленную на полочку «Пионерскую правду» за июнь шестьдесят второго года. На газете, видно, стояли стопки и чашки, навряд ли сервиз – в деревнях такого не водилось. А водились синенькие, толстого стекла, рюмочки, любовно называемые «лафитничками». Такие рюмочки до сих пор стояли в буфете у тетушки Анны-Лизы в Сетумаа.
Аккуратно разорвав газету, девушка нагнулась над печкой и чиркнула спичкой… Миг – и заплясало веселое пламя! Разгорелись щепочки, занялись, затрещали – тут надо дровишки успеть подложить, быстренько и аккуратно…
Старые дрова – нашлось немного в сарае – вспыхнули неожиданно быстро, загорелись ровным и сильным жаром. Лиина быстро скинула штаны – посушить, осталась в одной длинной, с закатанными рукавами рубашке в крупную черно-желтую клетку.
– Гори-гори ясно! – глядя на разгоревшийся огонь, радостно воскликнула девушка. – Чтобы не погасло!
Скоро должны и ребята прийти – обсохнут у огня, можно будет разогреть тушенку, а в случае чего и заночевать, если снова начнется ливень! А такое могло быть – над дальним лесом погромыхивало, и небо снова затянули низкие фиолетовые тучи. Конечно, в такую непогоду лучше сидеть в избе у жаркой печки, нежели шляться по лесным тропкам. До старого-то кордона километров пятнадцать, в этот раз далеко ушли. Спасибо, Ян Викторович подсказал, как добраться, на карте-то оно одно, а на самом деле – совсем другое.
Подкинув еще пару полешек, Лиина расстелила на лавке, под окном, карту. Вот здесь никакой дорожки не обозначено, а она есть… А здесь, наоборот, – нету. Жаль, местных не застали! Было бы неплохо поговорить…
Снаружи вдруг послышались шаги. Девушка обрадовалась и быстро распахнула дверь – наконец-то вернулись ребята, Иван и Тынис!
– Долго же вас носило!
– Хо? Тут есть кто-нить? То-то я и гляжу – дым…
Нет… не ребята…
Голос оказался незнакомый, грубый… как и показавшийся на пороге мужик – немолодой, грузный и крепкий, с седоватой щетиной и широким наглым лицом. Серо-зеленая леспромхозовская роба, кирзовые сапоги, засаленная кепка на голове. За спиной – котомка. Кто он – охотник, рыбак?
– О! Голоногая! Ты тут одна, что ли, кукуешь?
Курад!
Вот тут-то Лиина и вспомнила, узнала того самого хамоватого типа, что обозвал ее еще в Озерске у автостанции!
– Нет, не одна. – Девушка сделала шаг назад, к печке.
– А хорошо тут – тепло, – неожиданно ухмыльнулся мужик. – Я смотрю, ты уже и разделась… Молодец! Самогонки хошь?
– Чего?
– А вона! – Усевшись на лавку, незваный гость проворно развязал котомку, достал оттуда початую бутылку с мутноватой жидкостью и завернутый в тряпку шмат сала. – Хорошая! У Салтычихи брал. И сальцо! У меня и стопочка есть, и ножик…
Стопочка оказалась жестяная, от фляжки, а ножик – настоящая бандитская финка с наборной плексигласовой ручкой!
– Ну, за знакомство… – Мужик выпил, крякнул и шумно занюхал самогон рукавом. – Меня Ломом кличут. Ну, ты пей или чего?
– Я вообще-то не пью, – возмущенно отмахнулась Лиина. – И вообще, мне пора скоро…
Девушка подалась к висевшим на печке брюкам…
– А ты не спеши одеваться-то, не спеши…
Вскочив с лавки, мужик грубо схватил студентку за руку и полез рукой под рубаху…
– Тощевата, ну да ладно – сойдешь…
– Да я… Пусти! Пусти, говорю! Больно…
– Больно ей… ух…
Лиина попыталась вырваться – куда там! Все равно что оттолкнуть экскаватор или бульдозер.
Куда там!
Распаленный негодяй заломил девчонке руку, с треском рванул рубашку. Посыпались, отлетели пуговицы, обнажилась грудь – небольшая, трепетная…
Курад!
Что же делать-то?
Курад…
– Стой, стой! Не так грубо… Ты самогон обещал!
Лиина вдруг перестала вырываться – наоборот, улыбнулась.
– Обещал – налью, – несколько
