выбрать, не обращаясь к дочери и бывшему мужу. Не пришлось бы разочаровываться. Ну ничего, лучше поздно, чем никогда!
К двери своей квартиры Светлана подходила уже в почти хорошем настроении. Почти, потому что душа еще болела после встречи с дочерью.
Но ничего, они справятся — Светлана и ее измученная душа. Сейчас главное — выжить. Победить мерзавку опухоль, выгнать ее вон из своего тела.
Иннокентия дома не было, но это как раз нормально, у него сейчас последний урок заканчивается. Скоро он придет, и они вместе обсудят, как им быть дальше.
Светлана вошла в спальню, открыла платной шкаф и замерла, в ступоре рассматривая пустые вешалки. На которых еще утром теснились брюки, рубашки и свитера Иннокентия. А вон там, на полке, лежали джинсы, а там — трусы с носками.
Теперь не лежат, полки издевательски ухмыляются пустотой.
Глава 37
Мотылек дразнился, порхая вокруг Алины, Он не боялся, не улетал, наоборот — снова и снова пролетал возле самого лица, иногда легонько касаясь крылышками щеки, кончика носа, губ. Прогонять нахала не хотелось, от его шаловливых прикосновений внутри млела теплая нежность, заполняя душу счастьем.
Девушка улыбнулась и сонно прошептала:
— Не улетай!
— И не собирался, — ого, какой у мотылька мурлыкающе-бархатный голос!
От звука которого мотыльков стало намного больше, и все они почему-то решили обосноваться в низу живота, крылышками превращая теплую нежность в пылающую страсть.
Алина открыла глаза и встретилась взглядом с расплавленным той же страстью шоколадом самых любимых глаз в мире. От счастья хотелось плакать, настолько неожиданным, невероятным, но от этого еще более щемящим и полным было это чувство.
Этот подарок судьбы, полученный в самый сложный период ее жизни. Ее любовь, ее радость, ее самый лучший, нежный, заботливый, добрый мужчина.
Димитрис Кралидис. Димка Королев по-русски.
Еще три дня назад казавшийся таким далеким, таким чужим, таким заносчивым и холодным. Он реально пугал Алину до дрожи, и фантазии названой сестры по поводу романа между этим надменным красавчиком-мажором и ею, скромной серой офисной мышкой, одновременно смешили и напрягали Алину.
Смешили — потому что это реально казалось смешным и невероятным.
А вот напрягали… Напрягали потому, что Димитрис очень нравился Алине. Пугал до дрожи и нравился до дрожи. Она с первой встречи поняла, что больше всего на свете хочет быть рядом с этим мужчиной, причем не просто в постели оказаться, а стать частью его жизни. Быть рядом и в горе, и в радости, растить вместе детей, дожить до старости и седенькими старичками гулять, держась за руки, по берегу моря, обсуждая своих бестолковых внуков.
Вот такие, совершенно дурацкие картинки постоянно теперь преследовали Алину по вечерам, когда она ложилась спать. Разум издевательски хохотал над бабскими фантазиями, советовал поменьше дамских романов читать, не говоря уже о сериальной бредятине.
Что? Никогда не увлекалась подобной ерундой? Да ладно, а откуда тогда вот эти вот розовые мечты о жизни с Димкой Королевым? Нет никакого Димки Королева, есть Димитрис Кралидис, надменный и холодный босс.
Разуму удавалось в итоге придушить фантазии и отправить их в анабиоз, и на работу Алина выходила в броне самоконтроля, собранной и холодной. Никаких томных взглядов и романтических вздохов, четкое выполнение своих обязанностей, общение только по делу.
А потом звонила Дора и снова заводила ненужный разговор, броня начинала потрескивать, и Алина напрягалась.
И вдруг — приглашение на новогоднюю вечеринку, да еще и с родителями Димитриса! Вот так, сходу, с корабля (практически в реальном времени с круизного корабля) на бал.
Теперь Алина понимала, что ее попытка пойти на вечеринку в убогом наряде была всего лишь своеобразной самозащитой. Когда ты выглядишь убого, то заранее ничего не ждешь, и потом не надо будет разочаровываться.
От затеи Доры, если честно, Алина особого результата не ждала. Потому что искренне считала, что никакое платье не поможет ей преобразиться настолько, что Димитрис увидит в ней женщину. Желанную женщину.
Ну потому что… Ей ведь всего двадцать лет, никакого женского опыта у нее не было — не считать же кошмар рабства таким. Она не умеет, не знает, как правильно вести себя с мужчиной, чтобы привлечь его внимание. Нет, не просто привлечь внимание — пробудить желание. Заинтересовать.
Так что внешнее преображение не поможет внутреннему.
Была уверена Алина.
Пока не увидела себя в зеркале.
А потом — себя же, но в глазах приближающегося Димитриса.
И там, в его глазах, она и утонула. И тонет до сих пор, с того момента, как они с Димкой сбежали из ресторана через полчаса после наступления Нового года, сбежали в его квартиру.
И вот уже три дня не выходят отсюда, забыв о работе, о друзьях, Димитрис — о семье. Не хотелось думать, что будет дальше, не хотелось ни с кем видеться, хотелось только одного — чтобы чудо единения сердец продолжалось.
Да, не только сердец, конечно же, но телесное наслаждение без душевного взаимопроникновения не было бы таким острым, таким всепоглощающим.
Впрочем, для Алины все было впервые, и ей могло показаться, что так бывает у всех и всегда. Но Димитрис считал иначе, и говорил об этом, и восхищался, и гордился, что стал первым у своей единственной и долгожданной, у своей любимой женщины.
Какое это, оказывается, сладкое слово — долгожданная!
И если ей, Алине, надо было пройти через ужас похищения, рабства, аукциона, разочарования в близких ради встречи с Димитрисом — пусть. Спасибо судьбе за это.
И спасибо Доре. Алине даже немного стыдно было, что она не нашла времени позвонить названой сестре, порадоваться, поблагодарить. Может, даже немного посекретничать, поделиться переполнявшими девушку эмоциями.
Но ничего, потом, все потом.
А сейчас — только он. Родной. Любимый. Желанный.
— Димка, кажется, я тебя люблю. — прошептала Алина в полураскрытые губы своего мужчины. — Только не смейся…
— Дурочка ты моя, — улыбнулся одними глазами Димитрис, — самая любимая в мире дурочка.
А потом губам обоих было уже не до разговоров…
