отметку о выписке больной, — сказал он и перелистнул несколько страниц, — вот здесь. Мисс Стэвенс, легкое сотрясение мозга и контузия...
Вдруг он поднял глаза на сыщика.
— А когда было совершено убийство, мистер Тарлинг?
— Вечером четырнадцатого.
— Четырнадцатого...—повторил доктор, задумавшись.— А в котором часу?
— Время не совсем точно установлено... — Он охотнее всего прервал бы разговор, болтливость доктора действовала ему на нервы. — По всей вероятности, сейчас же после одиннадцати.
— Это точно — после одиннадцати? А не могло ли убийство произойти раньше? Когда Лайна видели в последний раз?
— В половине десятого, — ответил Тарлинг с ноткой иронии, — доктор, не собираетесь ли вы стать сыщиком?
— Нет, не собираюсь, уважаемый мистер Тарлинг, — улыбаясь, сказал доктор. — Но меня радует, что я теперь могу доказать невиновность этой девушки.
— Доказать ее невиновность? Но как?
— Смотрите сами, убийство совершено не ранее одиннадцати часов. Убитого в последний раз видели в половине десятого...
— Ну? И что из этого следует?
— А то, что поезд, на котором мисс Райдер ехала из Чаринг-Кросса, покинул станцию в девять часов вечера. А в половине десятого ее доставили к нам в госпиталь!
С минуту Тарлинг оставался совершенно спокоен. Потом он подошел к доктору Сандерсу, порывисто схватил его за руку и крепко пожал ее.
— Доктор! Это самая приятная новость, которую я когда-либо слышал в жизни, — хрипло сказал он.
Обратный путь в Лондон был одним из тех исключительных моментов, что с фотографической точностью остаются в памяти человеческой на всю жизнь. Одетта молчала, и Тарлинг радовался тому, что не надо думать о всех этих странных обстоятельствах, которые касались ее бегства.
Но если они и не разговаривали, то все же оба испытывали счастье от того, что просто сидят рядом. В этом молчании таилось невысказанное товарищеское чувство и взаимопонимание, которое словами трудно было бы объяснить.
Разве он влюблен в нее? Он никак не мог освоиться с мыслью, что с ним случилась эта катастрофа. Никогда в жизни он никого еще не любил. Для него это было неизведанным чувством, о котором он еще как следует и не размышлял. Он повидал на своем веку влюбленных. В его глазах они ничем не отличались от больных малярией или желтой лихорадкой... Мог ли он думать, что и сам однажды окажется в подобном состоянии? Он был замкнут и сдержан, но под его суровой внешностью скрывалась такая тонкость чувств, о которой он и сам не догадывался, впрочем, как и его друзья.
Уже одна мысль, что он влюблен в Одетту, приводила его в смущение, он не слишком-то был уверен в себе и опасался, что его симпатии к ней окажутся безнадежными и безответными.
Ему трудно было представить, что его может полюбить женщина. И вот ее присутствие и томительная близость успокаивали его, успокаивали и одновременно возбуждали.
Он пытался проанализировать свое положение. Он сыщик, вынужденный действовать против женщины, над которой тяготело обвинение в убийстве, и он боялся этой роли. В его кармане лежал приказ об аресте этой женщины, и теперь он радовался, что не пришлось приводить его в исполнение. Он испытывал удовлетворение от сознания, что Скотленд-Ярд не возбудит теперь против Одетты обвинения в убийстве, потому что полиция, хоть и допустила уже тяжелые ошибки, но в данном случае было совершенно ясно, что Одетта никак не может считаться непосредственной участницей дела.
Поездка показалась Тарлингу слишком короткой.
Когда поезд вошел в полосу тумана, покрывавшего Лондон, сыщик вынужден был заговорить об убийстве, хотя это стоило ему большого напряжения.
— Одетта, я провожу вас до гостиницы, где вы переночуете, а завтра доставлю в Скотленд-Ярд, где вам придется дать показания по этому делу.
— Значит, я не арестована? — с улыбкой спросила она.
— Нет, Одетта, вы не арестованы, — он улыбнулся ей в ответ, — но боюсь, что вам зададут там немало вопросов, и вряд ли все они будут приятны. Вы должны хорошенько обдумать ваше положение, ведь ваш образ действий навлек на вас подозрения. Подумайте, под фальшивым именем вы уехали во Францию... И подумайте, почему так вышло, что убийство совершено в вашей квартире?..
Она задрожала:
— Прошу вас, мистер Тарлинг, пожалуйста, не будем больше говорить об этом.
Он чувствовал, что слишком строг и суров с нею, но должен же он подготовить ее к допросу сторонних людей, которые не станут считаться с ее чувствами.
— Мне хотелось бы, мисс Райдер, чтобы вы доверились мне. Кто, как не я, сумеет избавить вас от многих неприятностей и рассеять все подозрения...
— Мистер Лайн ненавидел меня. Полагаю за то, что я задела самое его больное место — тщеславие и самолюбие. Вы ведь знаете, он подсылал ко мне этого преступника, чтобы подбросить в мою квартиру дорогие кольца для доказательства моей вины.
Он кивнул и спросил:
— Вы раньше встречались где-нибудь с Сэмом Стеем?
— Нет, я только слышала о нем. У нас в фирме говорили, что мистер Лайн опекает какого-то преступника и что последний очень его уважает. Однажды мистер Лайн пытался пристроить его в свое дело, хотел дать должность. Но сам Стей отказался. От мистера Лайна я слышала, что этот человек сделает будто бы для него все, что только в человеческих силах...
— Знаете ли, Одетта, а ведь Стей уверен, что убийство совершили вы, — мрачно сказал сыщик. — Лайн, по-видимому, наплел ему всяческих историй про вас, про вашу ненависть к нему... Мне кажется, он для вас гораздо опаснее полиции. Бедняга, к счастью, лишился рассудка.
Она изумленно взглянула на него.
— Вот как? Сошел с ума? Неужели эта смерть так поразила его?
Тарлинг кивнул.
— Сегодня утром его поместили в сумасшедший дом. Он рухнул в припадке у меня в конторе, и потом, когда он в больнице пришел в себя, было установлено, что он помешался. Но прошу вас, мисс Райдер, еще раз прошу вас, доверьтесь мне и расскажите все, что вы знаете.
Она взглянула на него и печально улыбнулась:
— Боюсь, мистер Тарлинг, что не сумею сообщить вам больше, чем вам известно и без меня. Если вы будете'допытываться, почему я выдала себя за мисс Стэвенс, то знайте, ответа у меня нет. Поверьте, у меня было достаточно оснований для бегства...
Он напрасно ждал. Она больше ничего не сказала. Тогда он взял
