полюбопытствовал Веня.
— Умирает от рака, — ответила Шура просто, словно в этом нет ничего удивительного. — Хоспис место перехода из жизни туда, где рай и ад спорят за души. Еще недавно она бегала, да вдруг неожиданно для себя и нас слегла. Оказалось, давно знала о болезни, не лечилась, денег не было, потом была срочная операция, но поздно.
Разумеется, смерть естественное явление, никому не удастся избежать ее, но не в тридцать же лет! В этом возрасте столько прекрасного, привязывающего к жизни… да, не всегда легко, но трудности воспринимаются явлением временным, а впереди видится длинный и, кажется, вечный путь. Так что простота, с которой Шура описала состояние Златы, даже для двух сыщиков, сталкивающихся с костлявой чаще, чем хотелось бы, прозвучала шокирующе. Но подошли к двери, их проводник загородила собой вход, повернулась к ним и сказала тихо:
— Злата лежит в этой палате. У меня просьба к вам… относитесь к ней, как к здоровой, словно она завтра выпишется. Не надо жалости, следите за своими эмоциями, ведь жалость отражается на лице. Запретных тем нет. Именно они настораживают и беспокоят умирающих.
— Я понял, — сказал Павел. — Вениамин, а ты?
— Понял, — буркнул тот. — А разве больных не надо щадить?
Шура пожала плечами, потом, улыбнувшись, покачала горловой:
— Думаю, к каждому нужен индивидуальный подход. Злата из категории людей, которые чувствуют себя лучше, когда находятся в гуще событий, сплетен, скандалов, в общем, вы поняли. Она держится не для кого-то, а для себя, по сути Злата эгоцентрична, но дни ее сочтены. Я войду первой, вы за мной.
Она открыла дверь и вошла в двухместную палату, но вторая койка пустовала, с первым ее шагом в палату послышался скрипучий голос:
— Наконец-то! Тебя ждать — легче умереть… А это кто?
И что увидели Павел с Вениамином? Бледное, худое создание с желтовато-серой и тонкой кожей, Злате смело можно дать лет пятьдесят. Она полулежала на подушках. От былой красоты не осталось и следа. Даже представить ее красивой было невозможно.
— Это следователи из соседней губернии, — пошутила Шура, выставляя на прикроватную тумбочку стеклянные банки с домашней едой.
— Почему раньше не пришла? Я без косметики. И маникюр ты мне не сделала… Как нарочно вредишь.
— Обойдешься, от запаха лака ты задыхаешься, — бросила в ответ Шура со спокойствием равнодушного человека. — Эти господа хотят с тобой поговорить, веди себя прилично.
— Поговорить? О чем?
— О нашей подружке Майке.
— О Майке?! — оживилась Злата, немножко заерзав под тонким одеялом. — А что такое? В тюрьму хотите ее посадить? Что, убила кого-то? Мужа, да? Я так и знала, так и знала!
Тем временем Шура поставила два стула ближе к кровати:
— Садитесь, Павел Игоревич и Вениамин.
— У нас говорят присаживайтесь, — опускаясь на стул, сказал Вениамин. — А садятся у нас в другое место.
— Извините, не знала, — усмехнулась Шура. — Я не помешаю, если буду готовить лекарства для Златы?
— Нет-нет, — заверил Павел и повернулся к больной. — С вашей подругой Майей случилось несчастье…
— Неужели яду подсыпала кому-то и нечаянно выпила сама? — попыталась угадать Злата.
С изумлением оба гостя подметили: она не гадала, а подыскивала исключительно плохое событие в жизни подруги и, судя по ее болезненному воодушевлению, готовилась радоваться. Однако Шура настаивала, чтобы гости не проявляли щепетильности, ей видней, и Павел сказал правду:
— Майю убили в ее собственном доме, зарезали…
— Это правда? — не верилось Злате.
— К сожалению, — вздохнул Вениамин.
Ее реакция оказалась столь неожиданной, что оба гостя непроизвольно вздрогнули, переглянулись и обернулись, не сговариваясь, на Шуру. Та поймала их взгляды, но даже бровью не повела, давая понять, что привыкла к подобным выходкам. А умирающая, дни которой сочтены, хохотала и слегка била костлявой рукой по поверхности одеяла, которым была накрыта до пояса, хохотала безудержно, насколько хватало ее силенок. По правде говоря, хохот больше напоминал икоту и подхрюкивание, однако Павел решил положить конец этому нелепому торжеству:
— Простите, что смешного вы нашли в смерти Майи?
Злата перестала хохотать, странно, ей не подходило ни имя, ни кличка Кися, она как бы вне человеческих рамок, не здесь и не там. Но взглянула на Терехова игриво, будто припомнив методы древней профессии, пожалуй, кличка ей больше подходит — эдакая жалкая, ободранная кошечка, состарившаяся и бездомная. Однако ответ ее прозвучал серьезно, хотя и на улыбке:
— Что смешного? А вся ее и моя жизнь смешная. Майка, здоровая и успешная, была уверена, что похоронит меня, а я пережила ее — разве это не глупый финт судьбы? (Как появилась улыбка на бескровных губах несчастной, так же она и исчезла.) Майка… Майка… Что в ней находили мужики? Она всегда переходила мне дорогу, ей незаслуженно везло… Не могу не злорадствовать.
— Ты неблагодарная, — упрекнула ее Шура. — Майя оплачивала твои лекарства, твои удобства, благодаря ей ты живешь.
— С лекарствами или без все равно скоро сдохну, — нахмурилась Кися. — И потом, Шурка, я не просила ее… тебя тоже не просила.
— Помню, — подходя к ней с полной ложкой густой и белой жидкости, промямлила Шура. — Открывай рот.
— Отстань, — отвернулась Кися.
— Открывай, — настойчиво повторила Шура. — Ты у меня не одна, народ ждет меня любимую. Не капризничай, это вкусно.
Нехотя и с гримасой отвращения Кися открыла рот, получив порцию, сжала губы, но Шура не отходила от нее:
— Я жду, когда проглотишь. (Злата подчинилась и открыла рот, высунув язык, мол, проглотила.) Павел Игоревич, я отойду, а вы тут побеседуйте сами, хорошо?
— Конечно, — кивнул он и уставился на Злату.
В тишине, которая вдруг заполнила палату, оглушительно раздавалось звяканье склянок, в изобилии стоявших на подоконнике.
— Ладно, говорите, что от меня надо? — проскрипела Злата. — Если приехали узнать, кто убил Майку, не скажу, потому что не знаю. Так что?
— Вам знаком Бронислав Максимович? — спросил Павел. — Фамилия нам неизвестна, но он был клиентом в клубе «Dhana», почитаемым клиентом, которому… разрешалось все, вплоть до…
— Был такой, но фамилии не знаю. Этого людоеда давно надо было посадить до конца его дней.
— Серьезно? — поднял брови Павел, якобы даже не подозревал, что из себя представляет Бронислав Максимович. — За что?
— Садист, психопат, убийца… По жизни скучающий, но ищущий.
— А что он искал? — поинтересовался Вениамин.
— Любовь. Преданную, чистую, красивую любовь, как в легендах… или где там еще сочиняют про такое? Он сентиментальный идиот, не знаю, как к такому придурку бабло прилипло, его место в палате дурдома. И чтобы она… любовь его… была юной, как цветок весной, и чистой, как ангел. Майка смогла укротить старого извращенца, но попалась, дура, на
