Очевидно, всё-таки от встряски он впал в недолгое беспамятство, потому что молодой человек произнёс: «Куда поехали? Никуда вам сейчас ехать не надо. Вы меня слышите? Сейчас вам надо совсем другое…»
Он ещё очень долго произносил неправдоподобно странные слова, так что в голове Дмитрия Кораблёва всё перемешалось: Вера, Сомов, Турчак, Не… Ве… Нежина, Слюнькин, а главное возмутила какая-то Галя Месхиев, как может быть такое? Либо Месхиева, либо не Галя — одно из двух. Да, безусловно, он всех их, кроме этой пресловутой Гали, знает, и Нину Щукину, и Сомова — что он не Сомов, а Щукин, всех знает, но чтобы кто-нибудь из них(!) мог быть причастен к гибели Женьки — при всей симпатии к молодому человеку — увольте… Никогда, это же три сестры, почти родственницы…
Временами Диме начинало казаться, что этот представившийся Всеволодом Мериным молодой человек, для какой-то непонятной цели шантажирует его, нарочно вводит в заблуждение и странными наветами на знакомых людей втягивает в хитро расставленные сети. Нет! Нет!! Нет!!! Никогда он не сможет поверить, что Вера Нестерова, несостоявшаяся мать их ребёнка… Чтобы… Они сейчас находятся в её квартире, он сидит на её кровати… Нет, это провокация, зачем это Всеволоду Мерину?.. Нет. Нет!!!
Потом перед его глазами возникла протянутая незваным гостем маленькая коричневого стекла склянка — да, запах миндаля, да… Какая пролонгация?.. Зачем?..
И тут случилось ужасное: мёртвое лицо Женьки растянулось в улыбке и он услышал её голос: «ЭТО ПРАВДА, ДИМА, НЕ… ВЕ… — НЕСТЕРОВА ВЕРА».
Он закричал и она исчезла.
Голова упала на колени — он едва успел подставить ладони. А когда пол приблизился настолько, что стали отчётливо различимы ворсинки ковра, неожиданно подступивший голод так сковал горло, что он перестал дышать. Последнее, о чём удалось подумать: «Никогда никому не поверил бы. Только ей».
Разбудил его убийца…
_____
… — Где он? — Председатель совета директоров ООО «Досуг» в очередной раз задал свой вопрос и в очередной раз услышал в ответ: «Что вы хотите от меня услышать?» Это была невиданная наглость. Это походило на издевательство.
— Я спросил — где он?!
— Что вы хотите от меня услышать?
Аликпер Рустамович Турчак какое-то время молча походил по кабинету: надо было во что бы то ни стало скрыть от стоящего перед ним молокососа свою в клочья раздирающую грудь ярость. Работа эта давалась ему невероятным напряжением воли — давно, лет с десяток поди не попадал он в подобные унизительные положения: не просил, не зависел, не ждал, не терпел… Что не так — разговор один: «Займитесь, ребятки». И «ребятки» занимались с объектами по-разному, в зависимости от степени их вины: запугивали, разоряли, вымогали, убивали — как придётся. Они любили своё дело и подходили к нему творчески.
И всегда Аликпер Турчак оказывался, как теперь говорится, «в шоколаде».
Поэтому, когда на свой внешне спокойный, горящий нетерпением вопрос: «Где он?» слышал ещё более спокойное: «Что вы хотите от меня услышать?», он терялся.
Никто за всю его жизнь никогда не обращался к нему на «вы». В детстве — улица, школа, учителя — Алик, привет, дай закурить, иди к доске, выйди из класса… В институте — привет, Алик, закурить не найдётся, одолжи десятку, не трогай девочку — в рыло схватишь… В бизнесе, поначалу — пошёл на х…й, чурка ё…ая. Со временем — кинь лимон: жопа целей будет. Пожалуй, только последнюю пятилетку, вспоминать приятно — как прикажешь, будет сделано, ты — голова, тебе видней…
Но чтобы на «вы»!..
Он даже не сразу понял, что вопрос — «что вы хотите…» обращен к нему: ярость затмевала разум.
— Кто это «вы»?
— Вы.
— Кто мы?!
— Ну — вы.
— Я?!
— Вы, вы.
После короткой паузы он выдавил:
— Я спросил — ГДЕ?
— Кто-где?
— Отвечай, б…дь!!
— Что?
— ГДЕ-Е-ЕЕ!!!
— Кто?
— Ко… ко… Где Ко-ко-ра-блёв?!! — Аликпер Рустамович дрожал всем телом, так что даже добросовестно уложенные половицы паркета отозвались тревожным скрипом.
— А-аа, где Ко-ко-раблё-ё-ёв? — Мерин дольше необходимого задержался на букве «ё», давая понять, что в милиции тоже люди, чувство волнения и им не чуждо. — Нашё-ё-ёл. А как же? Как договорились. Мне жить охота. Он в надёжных руках.
— Где?!
— Кто?
В комнате они находились вдвоём — приведший Мерина амбал вышел, гулко хлопнув звуконепроницаемой дубовой дверью. Низкорослый, не атлетичного от природы сложения председатель правления АО отдавал себе отчёт в том, что самому ему с этим ментом не справиться: широк не по годам, высок — кулаком до морды — прыгать надо.
Но и оставлять всё как есть было выше его сил.
Недаром заснеженный красавец Казбек раньше отца-матери ещё в колыбели открылся его младенческому взору, напоил вены гордой кровью, не обделил темпераментом.
Он подскочил к столу, выдернул из ящика пистолет.
— НУ-У!!! — Пределы орбит вытолкнули наружу два его чёрных глазных яблока. Долгую звенящую тишину нарушил щелчок взведённого курка.
— НУ-УУ-УУУ!!!
— Вот и я говорю — ну! Где заложница, дяденька?
Мерин рассчитал всё правильно: в настоящий момент он — полновластный хозяин ситуации, он — счастливый участник беспроигрышной лотереи — будет диктовать условия игры, ибо никакая сила не заставит этого нестрашного пугача раньше времени, до достижения вожделенной цели нажать на спусковой крючок. Напряжение, сковавшее его стальным охватом со вчерашнего вечера и не отпускавшее весь сегодняшний день, сменилось вдруг тихим и каким-то радостным покоем: он выиграет время, найдёт способ обезопасить Катю, коллеги успеют (должны успеть) вычислить его местонахождение, там будь что будет.
Он всё правильно рассчитал.
Единственное, о чём не дано было знать светловолосому уроженцу христианской православной страны — о существовании не подвластной излечению пресловутой «национальной болезни».
Молния невидимым спичечным отблеском лизнула пространство.
Гром выстрела, не притуплённого глушителем, отразился твердью шести монолитов куба — стен, потолка, пола — мёртвой хваткой объял на миг двух стоящих друг против друга людей и захлебнулся в предвкушении разрушительных последствий.
Мерин не почувствовал — скорее понял — что произошло: Катю ему теперь не спасти.
Не спасти. Никогда.
Чтобы не упасть, он присел на корточки, прижал покрепче разгорающийся нестерпимым жаром левый бок и… умер.
_____
Кораблёв не спал, иначе ей не пришлось бы его трясти так долго: он был без сознания.
Этого только не хватало.
Именно теперь, когда всё складывалось как нельзя удачней: утром сегодня, с её помощью, правда, он уже пытался вставать, пусть неуверенно, но делал какие-никакие шаги по комнате, даже улыбался, разговаривал невнятно, но вполне осмысленно, задавал вопросы, на которые она знала как отвечать… Была уверена — два, максимум — три дня и…
И вдруг — на тебе: беспамятство.
А тут ещё милиция, этот ублюдок, как его? Трусс? Воистину — хорошего человека трусом не назовут. Вон она до сих пор успокоиться не может, руки дрожат. Так с ней никто не разговаривал! Эх, добралась бы она до этого импотента прокажённого, если б не дела неотложные! Разве поручить кому? Да ладно, она не злопамятна. Спасибо «Сморчку» — про себя она его иначе не называла — догадался что и как, молодец, подключил связи, вызволил. Хорошо, как ни кинь, десятизначными числительными оперировать — любые двери без замков: «Заходи, дорогой, что долго не был, всё, что могу, а могу всё…»
Если бы не страсть эта, испепеляющая душу, плоть, рассудок… Думать бы не стала.
Вера опять склонилась над безмолвно распластанным на кровати Кораблёвым: «Митенька, я это, ты меня слышишь?»
Нет, он не слышал.
Надо действовать — что-то ведь они пронюхали, если разговаривали с ней таким хамским тоном. Так недолго и… Не дай бог и сморчковы связи не помогут.
Действовать надо.
Она набрала на мобильнике цифры, вышла в гостиную, плотно захлопнула за собой дверь.
Кораблёв открыл глаза. Так чётко голова не работала с тех самых пор, как он услышал последние слова Женьки. С такими безжалостными подробностями память не дарила ему картины произошедшей трагедии с тех пор, как он услышал: «Не ве… не ве…»
Он бесшумно сполз с кровати, подобрался к двери, затаил дыхание, прислушался. Нет.
Вера разговаривала по телефону очень тихо, ни одного слова разобрать было невозможно.
_____
— Говори громче, я тебя плохо слышу.
Веркин звонок оторвал Светлану Нежину от хлопот по организации последнего в её жизни вечернего «салона». А то, что он будет последним, она не сомневалась и готовилась к нему с ритуальной торжественностью.
Завтра всё должно быть кончено.
Наконец-то!
